Фрагменты из приходских бесед. Память смертная. О совести. О свободе и воле

Память смертная
01. 11. 2001 г.

Отец Алексий: Мы уже говорили о том, какое значение в принципе имеет культура в жизни христианина¹ и как она помогает формированию души, и я просил вас немножко почитать Пушкина и Достоевского с тем, чтобы увидеть, каким языком можно разговаривать с детьми о таком важном аскетическом понятии, как память смертная. О памяти смертной дети узнают, когда они читают первый том Добротолюбия, из поучения преподобного Антония Великого, но я, может быть, и повторюсь, однако о памяти смертной обязательно говорится в каждом святоотеческом аскетическом произведении. Наиболее кратко сказал, по-моему, преподобный Арсений Великий: Имей память смертную и во веки не согрешишь. Антоний Великий говорит то же самое другими словами: Умирай ежедневно и будешь жить вечно, и еще многократно об этом говорил.

Как же нам научиться осмыслить с детьми, что такое память смертная? Мы должны понять то, что и так всем понятно: единственное, что человек знает о себе с абсолютной достоверностью — это что он обязательно умрет. И меньше всего на свете он думает о смерти. С чем это связано? Почему человеку тяжело сохранять память о смерти? — Это потому, что для человека смерть неестественна, и мысль о ней — мысль о неестественном, о том, что человеческой душе не принадлежит, что ей неизвестно и Богом не уготовано. Память смертная — это сверхъестественное чувство, хотя о смерти нам напоминают каждый день; о ней говорят все новости, которые мы смотрим по телевидению, почти все фильмы.

И человек боится смерти. А каково должно быть правильное к ней отношение? Ведь и ребенок о ней думает, и младенцы уже встречаются со смертью животных, растений и, конечно, со смертью своих престарелых родственников. Часто родители прячут от ребенка смерть, избегают этих разговоров — и делают ошибку, потому что говорить с ребенком о смерти очень важно, но только говорить правильно. Действительно, человек не может примириться со смертью, не может ее принять — и правильно; он не может, не должен принимать смерть. Но каким же путем он должен идти? Современный человек удаляет от себя всякое представление о собственной смерти, наполняя жизнь постоянным лицезрением смерти чужой. Когда умирают другие, а я еще жив, значит, это не так страшно. Когда человек переживает смерть в кинофильмах, в новостях, он, конечно, ощущает холодок, но — “это ведь не со мной”. Он ощущает некоторое психологическое облегчение оттого, что видит смерть, случившуюся либо не реально, либо реально, но совсем с другими людьми². И поэтому мир, который отстоит от Бога, ближе к смерти, потому что Бог есть истинная жизнь. И как только человек от Бога отдаляется, он приближается к смерти, к ее реальному дыханию, но переживает ее путем сублимации, в других смертях. Такому человеку эти фильмы нужны, как наркотик: или кто-то умирает, но не я, или в последний момент весь мир, который должен погибнуть, кем-то спасается. Заметьте, американские фильмы в основном такого мессианского характера: обязательно появляется какой-то “спаситель”, “мессия”, который спасает мир от террористов, от инопланетян, от антихриста в том числе³.

— А что бывает с человеком, который перестал смотреть телевизор, только потому, что захотел от этого закрыться?

Отец Алексий: Правильная, очень хорошая, очень здоровая реакция. Человеку нельзя это смотреть. Человек не может это принять как норму, это может только тот, кто так боится смерти, что становится перед ней по-настоящему беспомощным.

— Но он говорит, что ему не страшно умирать.

Отец Алексий: А я говорю, что только боящийся смерти и беззащитный перед ней будет смотреть эти фильмы, потому что ему не на что опереться.

— То есть это нормально, что человек не смотрит такие фильмы и не боится умирать, а ему страшно только как он предстанет перед Богом?

Отец Алексий: Самое страшное для человека — действительно только это. И есть Пушкин со своим “Пиром во время чумы” и Достоевский с историей умирания Маркела. Две ситуации, в которых по-разному принимается смерть, точнее, смерть не принимается ни в том, ни в другом случае.

Председатель пира бросает смерти вызов, как перчатку, он ей кричит в лицо, что он ее не боится, но кричит из состояния совершенного отчаяния, которое уже и есть смерть. И когда ему протягивается рука спасения, когда священник говорит ему: “Безумный”, то тот его проклинает и гонит: “Уйди, старик, и будет проклят тот, кто пойдет за тобой”.

— Что это за история умирания Маркела, какое это произведение?

Отец Алексий: Это “Братья Карамазовы”, рассказ старца Зосимы о его брате Маркеле, о старшем брате, который был неверующим; он ходит к какому-то ссыльному вольнодумцу, смеется над няней, задувает лампадку, не хочет соблюдать пост и вдруг смертельно заболевает. И в момент исповеди и Причастия совершенно перерождается. С этого момента с ним происходит что-то такое, что его считают за сумасшедшего, потому что он у всех начинает просить прощения и говорит, что если б даже один день ему дано было жить, и то он был бы счастлив, — а сколько еще Господь дает этих дней… Вы поймите, — говорит он, — что всякий пред всеми во всем виноват.

И здесь — удивительная вещь: один борется со смертью своей гордыней и поражен этой смертью, хотя поет “гимн чуме”. Вот момент, вызывающий в каком-то смысле даже некоторое восхищение героизмом, но это — крик полного отчаяния, потому что за этим чумным пиром — только смерть, а он пытается победить свой страх перед смертью и отчаяние вот такой бравадой:

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья.

А Маркел действительно побеждает смерть, потому что в этот момент он стал настолько близок ко Христу, что говорит как Христос (в своих последних словах Зосиме), и понятно, что со смертью примириться нельзя, но победить ее можно. И это самое главное, что должно остаться в душе христианина, когда он сталкивается с проблемой смерти и умирания.

Ни Маркел, ни председатель чумного пира со смертью не мирятся; оба с ней борются, и один побеждает, а другой проигрывает. Чумной председатель погибает, потому что он со смертью, он ее не может победить своей гордыней, своим отчаянием, а Маркел побеждает, потому что он живой и не может умереть, потому что он к Богу переходит, он соприкоснулся с жизнью настоящей, истинной, вечной.

Что же нам сделать, чтобы приучить себя к памяти смертной, к тому, чтобы радоваться каждому дню? Можно каждый день проживать как последний, когда мы последний раз смотрим на солнце, последний раз смотрим в глаза маме, или даже просто последний раз вкушаем пищу, — с какой благодарностью, с каким благоговением мы будем это делать! У митрополита Антония есть замечательная лекция “О смерти”, не знаю, доводилось ли кому-нибудь ее слышать.

— Читали.

Отец Алексий: А я слышал ее в записи. Он говорит о том, как умирала его мать. Она умирала целый год, и это был самый счастливый год их отношений, потому что каждый день они встречались как в последний раз и поэтому каждый раз пытались отдать друг другу максимум своей нежности, любви, заботы. И можно попробовать с детьми (после какой-то подготовки, после разговора о смерти, о том, что это неизбежно и о том, что это такое) прожить хотя бы один день с памятью о смерти, с мыслью о том, что, может быть, я завтра умру. Давайте поживем так, как будто завтра мы умрем. И будем постоянно говорить себе об этом, когда раздражаемся, завидуем, ленимся, не слушаемся, когда мы хотим чего-нибудь такого, что может повредить нашей душе. А потом сделаем некий вывод, вспомним об этом дне, постараемся описать этот свой духовный опыт. Дети могут написать сочинение о том, что такое смерть, умирание. Такой опыт можно продолжать; решить, чтобы в какую-то неделю среда и пятница у нас были бы днями памяти смертной.

О совести

Отец Алексий: После разговора о памяти смертной мы переходим к авве Дорофею. Мы начинаем с поучения, которое мы называется “О совести”, это третье поучение в его книге.

Но сначала — о свободе. У преподобного Антония Великого в первом томе Добротолюбия, говорится, что свободны не те, кто свободен по своему естеству, кто богат или знатен, потому что они часто являются рабами чувственных страстей, а настоящую свободу души “составляют чистота и презрение привременного”. Слово свобода очень сильно девальвировано, даже поменяло свой смысл. Какие только словосочетания с этим словом ни приводят! И все они звучат, я бы сказал, анекдотично: свобода слова, свобода печати, свобода совести, свобода любви… все это страшные искажения той свободы, как ее понимаем мы, христиане. Эти понятия современного мира, так называемые общечеловеческие ценности, сейчас поставлены мировым сообществом выше ценностей христианских. Дети постоянно слышат эти слова, свобода — это ключевое слово современности. Попробуй только на свободу замахнись, попробуй только ее чуть ограничь… дети очень стремятся к свободе. Вот и поговорим с ними о свободе. Что ограничивает нашу свободу? Как отвечают на этот вопрос сами дети?

— Папа, мама.

Отец Алексий: Правильно.

— Школа.

Отец Алексий: Школа, еще?

— Милиционер.

Отец Алексий: Ну, так они не говорят, они по-другому говорят. Первое — родители; второе — конечно, школа. А вот третьим они напрямую называют воспитание, а потом — законы. Что еще?

— Отсутствие денег.

Отец Алексий: Правильно, оно ограничивает свободу. Еще?

— Возраст.

Отец Алексий: Об этом не говорили, не знаю.

— Совесть, наверное.

Отец Алексий: Да, говорили, что свободу ограничивают церковные правила, потом они дошли до совести и, конечно, до Бога. Итак, ограничения свободы: родители, обязанности, нравственно определенные правила, школа, закон, отсутствие денег, совесть, Церковь, а значит, Бог. Да, еще они сказали замечательную вещь — люди ограничивают свободу, прямо как Жан-Поль Сартр, сказавший “Ад — это другие”. А потом я им говорю: хорошо, ребята а теперь давайте нарисуем портрет свободного человека. Значит, свободному человеку наплевать на родителей, он их не слушает. Он совершенно безграмотен, необразован, потому что свободен от школы. Он может добывать деньги любыми путями; ему не указ ни нравственность, ни мораль, ни закон. Вот, скажем, он идет и расталкивает всех остальных. А потом задается конкретный вопрос: вы с таким дружить будете? вас такой друг не пугает? Ответ очевиден, потому что с таким человеком просто рядом находиться опасно. И потом мы и говорим: ну хорошо, а тогда что такое совесть, раз она ограничивает вашу свободу? Найдите мне какие-нибудь синонимы слову совесть.

— Весть от Бога.

Отец Алексий: Еще? Весть от Бога, голос Божий.

— Нравственный закон.

Отец Алексий: Это вообще почти по Канту. Что еще?

— Индикатор поведения человека.

Отец Алексий: Совесть заложена в человеке или воспитывается?

— Нет, она заложена.

Отец Алексий: Так что это такое? Ну, найдите синоним.

— Страх Божий.

Отец Алексий: Нет, страх Божий — это другое.

— Стыд.

Отец Алексий: Стыд — это иная категория⁴.

— Дар человеку.

Отец Алексий: Видите, как тяжело найти синоним такому уникальному слову; на самом деле это невозможно, его просто нет. Тогда попытаемся объяснить, что такое совесть, откуда она взялась? Дети начинают осмыслять и говорить, что это нечто Божественное в человеке. И мы говорим о том, что, видимо, это действительно голос Божий в человеке. Кого в Евангелии называли голосом Божиим?

— Христа.

Отец Алексий: Нет, не Христа.

— Пророков.

Отец Алексий: Точнее?

— Иоанна Предтечу.

Отец Алексий: Совершенно верно. Пожалуй, единственный синоним слову совесть, который мы можем найти, — это святой пророк, Предтеча и Креститель Иоанн, он как бы совесть одушевленная. К чему он призывает? — покайтесь; ибо приблизилось Царство Небесное (Мф 3:2). Совесть в человеке — это как Иоанн Креститель, пришедший в мир уготовить пути Господни. Авва Дорофей называет ее естественным законом в человеке, то есть тем законом, который вложен в человека Богом как образ Божий, имеющий в себе закон Божий, как некая категория образа Божия в человеке.

— А Христос разве не глас Божий? Это тоже ведь глас Бо­жий — Слово?

Отец Алексий: Слово — это уже произнесенный глас, понимаете. Христос уже Сам Бог, а голос отличается от Слова.

— Согласен.

Отец Алексий: Как мы знаем по авве Дорофею и вообще по святым Отцам, у всего человечества нравственный закон один. Совесть — это как раз тот естественный нравственный закон, который дан всему человечеству. Об этом пишет апостол Павел в своем Послании к Римлянам: те, кто умирают вне закона, и судятся вне закона, потому что для умерших вне закона язычников совесть является естественным законом, по которому они будут судимы.

Совесть — для всех людей понятие одинаковое, понятия о законах — разные. Мы отождествляем совесть не с человеческим законом, а с естественным законом Божиим, который внутри самого человека, для него самого определяет его свободу, потому что этот голос Божий — это голос свободы в человеке. Бог и есть сама Свобода, совершенная и абсолютная Свобода. С детьми можно говорить о свойствах Бога, только переводя все в более простые категории: что такое хорошо и что такое плохо, и выбор между тем, что тебе хочется, и тем, что Бог велит, все равно для человека существует. Но ведь в Евангелии и говорится о том, что Бог принес людям свободу, познаете истину, — говорит Христос, — и истина сделает вас свободными (Ин 8:32). А о Себе Он говорит — Я есмь (путь и) истина (и жизнь) (Ин 14:6). Все Евангелие говорит нам об освобождении — конечно, от того, что делает нас рабами чувственных страстей. И вот тогда получается, что то, что ограничивает свободу в человеке — и есть совесть, которая, собственно говоря, сама — призыв к свободе. Но где свобода, в чем она?

— В возможности выбора.

Отец Алексий: Выбора между чем?

— Между добром и злом.

Отец Алексий: Между двумя свободами, как ни странно; между той свободой, которая в Боге, и той, которая вне Бога. Мы не можем не назвать желание человека поступать по своей воле свободой, так же как не можем назвать человека, который выбрал зло, несвободным. Он свободно выбирает зло или свободно выбирает добро. Выбирая зло, он не выбирает себе, как бы сказать, тюрьму, для него это свобода. И поэтому мы и будем говорить, что человек выбирает между двумя свободами, ему дан свободный выбор. Свобода человека, заключается в том, какую свободу он изберет, — и хуже на свете ничего не бывает. Самое несвободное движение человеческой души — это вот этот самый выбор и есть, вот эта самая так называемая свобода выбора, она по сути своей — страшный крест для человека, и человек чувствует себя этой свободой связанным по рукам и ногам. Выбирать свободу Божью тяжело, выбирать свободу без Бога легко, но совесть не позволяет человеку быть спокойным, когда он выбирает не ту свободу, потому что свобода голоса Божия, все-таки призывает его к себе, не к падшей свободе. Мы говорим, что человек свободен, но тут же всем детям и самому себе нужно сказать: человек совершенно не свободен. Мы должны признать это как факт. Мы с вами, — говорим мы детям, — не свободны.

Теперь подберите, пожалуйста, синонимы слову свобода.

— Независимость.

Отец Алексий: Дальше.

— Воля.

Отец Алексий: Воля, отлично, что еще?

— Самочиние.

Отец Алексий: Ну, может быть, даже самочинье в каком-то смысле, своеволие, самость, воля и независимость. Пока остановимся, хотя можно дать детям еще подумать, подобрать слова — это тоже хорошая, интересная игра в сократическом диалоге с детьми, это развивает мышление, обогащает словарный запас…

— Путь легкости ветра…

Отец Алексий: Путь легкости ветра, замечательный образ. Говорят же о свободе как о легкости! Свобода — это полет. И воля — это очень хорошее слово. Какая воля может быть?

— Благая воля.

Отец Алексий: Благая воля, злая воля, какая еще?

— Слабая воля.

Отец Алексий: Слабая воля, сильная воля, да. А какой человек более свободен: со слабой волей или с сильной?

— Со слабой.

Отец Алексий: Правда? А вот человек со слабой волей хочет бросить курить и никак не может.

— Смотря к чему эта сильная воля стремится.

Отец Алексий: Безотносительно. Только человек с сильной волей может быть свободен, а со слабой волей он хлюпик, какой он свободный, он все время идет на поводу, не может от этого освободиться, его легко закабалить, — не то что человека с сильной волей. Сильная воля откуда-нибудь берется? Только как некий дар?

— Дар Божий.

Отец Алексий: Сильная воля в человеке воспитывается, как в спортсменах, в ученых, в солдатах. Вот Эдмон Дантес, человек сильной воли, семнадцать лет сидел в замке Иф и всю свою волю напрягал для свободы. В конце концов, каждый человек способен воспитать в себе волю, и абсолютно ясный пример человека с сильной волей — это граф Монте-Кристо. Он боролся за свою свободу, и он ее получил. А второй вопрос, на что он ее потратил. Но он был в тюрьме и получил свободу. Нам надо очень хорошо понять — мы в тюрьме, мы не свободны, наш путь — это путь освобождения. Мы хотим быть свободными или хотим сидеть в тюрьме наших страстей, мелких привычек, раздражительности, лени, — разве это не рабство, разве это не тюрьма наша, в которую мы залезаем дальше и дальше; может быть, нам пора из нее сбежать, пора сбросить с себя оковы? Но такой путь — сила воли, преодоление. И человек делает выбор между двумя свободами, основываясь на желании освобождения, на силе голоса совести. И тогда это не просто выбор между свободами, а борьба за свободу, — а что может быть благороднее! И в этом смысле совесть для человека — удивительная помощница в его борьбе за свободу, за освобождение. Потому что на самом деле свобода — это действительно, когда ты летишь, когда ты легкий, как ветерок, — ведь у Бога совсем другая свобода, нежели у нас. Об этом совершенно чудным образом рассуждал преподобный Максим Исповедник, и как раз его подвиг исповедничества заключался в том, что он не мог принять монофелитское лжеучение о том, что у Христа была одна воля, одна свобода — Божественная, а человеческой не было. Монофелиты не могли вместить, как в Боге Божественная и человеческая свобода могут не противоречить друг другу. А Максим Исповедник сказал, что во Христе две воли, два хотения, и развил свое учение о волях, о том, что есть воля гномическая, то есть выборная, а есть воля естественная. В Боге воля естественная; Божественная воля не выбирает между добром и злом. Это абсолютная свобода в добре, в благе, в любви, — вот как птица не выбирает, ползать ей по земле или плавать, она летает. И рыба не выбирает, бегать ей или прыгать, она плывет. Вот эта свобода настоящая, истинная свобода, легкая, счастливая, та свобода, по которой так тоскует человеческое сердце; эту свободу не выбирают, она уже освободилась от страшного, мучительного человеческого выбора, она утвердилась в Боге, и утверждение этой свободы через духовную борьбу, через воспитание своей благой воли происходит как приобретение некоего навыка добродетели, — навыка, потому что это происходит постоянно, в духовном борении. Человек выбирает путь к свободе, освобождается, бежит из тюрьмы. Но при этом свободным можно быть везде. Вот митрополит Антоний приводит такую историю: в Шлиссельбургской крепости на стене в одном из казематов была найдена надпись: “Со Христом и в тюрьме я свободен, без Христа и на воле тюрьма”. Человек, замурованный в одиночной камере, погребенный в тюрьме, подобно графу Монте-Кристо, стал свободным. Он уже был со Христом, он был с Богом, ему там было хорошо и легко. А можно быть на воле рабом чувственных страстей.

И уже после разговора о совести мы подходим к главе аввы Дорофея, которую дети читают. А авва Дорофей замечательно говорит о естественном законе: когда Бог сотворил человека, Он всеял в него нечто Божественное, — некоторый помысл, имеющий в себе, подобно искре, свет и теплоту. Как замечательно: свет, который просвещает человеку путь жизни, и теплоту сердечную, которая воспринимает Божественную волю. Свет, который светит вперед и внутрь человека. Помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое. Сие называется совес­тью, — и она есть естественный закон. Вот такое аскетическое и вполне научное определение совести. И дальше авва Дорофей повествует, как совесть действует в человеке. Это все дети обязательно читают дома, потому что это написано просто и понятно. А потом они читают еще о том, что совести мешает, почему совесть в человеке может вдруг быть засыпана, почему совесть может быть нечувственна, почему совесть часто предается человеком. Это вторая часть аввы Дорофея. И здесь мы уже начинаем говорить о других вещах, связанных с совестью.

— А если человек пытается найти такие места, где он может жить… легче… Бывает такое настроение у молодежи… здесь я безвольный, здесь мне тяжело… я хочу противопоставить себя этому миру, например, вплоть до монастыря… это же внутренняя слабость?

Отец Алексий: Не всегда, нет. Это может быть осмысленный и выстраданный выбор.

— А если ребенок приезжает в православный лагерь на лето, там он молится, а возвращаясь домой, погружается в совершенно другую атмосферу, и получается, что ближе ко Христу он в тех условиях, которые ему создали.

Отец Алексий: Но в этом и заключается смысл воспитания. Человек приобретает определенный навык молитвы, знание о том, что ему было хорошо именно тогда, когда он молился, и тогда совесть его не обличала, а когда он перестает молиться, совесть начинает его обличать, — и он страдает, он тянется к тому, что было. Ведь это и есть семена добродетели. Авва Дорофей в одном из своих поучений говорит совершенно замечательную для всех учителей фразу: семена добродетели неистребимы. Если в человеке что-то посеяно и глубоко в него вошло, то это нельзя истребить, это может лежать где-то подспудно, а потом обязательно прорастет. Очень хорошо и важно, что дети попадают в такие условия, может быть, искусственно для них созданные, когда им легко быть хорошими.

Некоторые вещи часто воспринимаются ребенком помимо его выборной воли, а потом, когда наступает внутреннее борение, человеку важно эти вещи самому принять, и часто это все отходит на задний план. Но не надо особо пугаться этих вещей, они происходят почти со всеми детьми. Но обязательно надо сказать, что свобода в Боге и от чего она нас освобождает. Есть же свобода выбора между двумя свободами. Свобода в Боге — это свобода от греха, свобода вне Бога — это свобода исполнения своих страстей. Я просто не расшифровал понятие свободы в Боге, мне казалось, что это так понятно, что свобода в Боге — это именно свобода от греха, когда человек чист, целен.

Повторю: хорошо бы себя приучить, чтобы каждый день начинался и продолжался с такой мыслью, что мы живем в этот день последний раз. Когда человек живет каждый свой день, как последний, этот день становится полон благодати. Человек в этот день каждую минуту проживает не попусту. Ведь что мы делаем со временем?

— Убиваем.

Отец Алексий: Это же страшное словосочетание, потому Христос и говорит, — за каждое праздное слово дадите ответ (Мф 12:36). Столько времени нам дает Господь каждый день для спасения, — а сколько в этот день мы посвящаем своему спасению? Попробуйте составить план на день, а потом посмотрите — сколько же я из двадцати четырех часов посвятил Богу. Мы каждый вечер на вечернем правиле читаем перечисление грехов, а что если сначала полностью и осмысленно вспомнить свой день, — тогда будет понятно, в каких грехах каяться. Как я употребил время, которое мне дал Господь для спасения, с самого начала, как я читал утренние молитвы, как я потом ехал в транспорте и что в этот момент в моей душе бурлило, как я нетерпеливо ждал автобуса, как потом в состоянии нетерпения и раздражения пришел на работу, насколько усердно к ней приступил, помнил ли я в это время о Боге, или мои глаза всюду зыркали, а уши слушали то, что слушать нехорошо, а потом я пришел домой и включил телевизор вместо того, чтобы взять хорошую книгу или просто посидеть в тиши, с самим собой побыть. И много-много всего, каждый день, сколько времени было, чтобы сделать много хорошего! Сколько раз я поленился вспомнить о своих родителях, позвонить им, скажем, о своих друзьях или о том человеке, о котором я обещал помнить, — много всего можно вспомнить и станет понятно: раз я так прожил этот день, то вот это и есть суд за этот день, и не обязательно ожидать Страшного Суда… Но не очень полезно замаривать себя бессонницей; говорится же больше спишь — меньше грешишь.

— А во сне же тоже смущения.

Отец Алексий: Бывает.

— Безгодно спах, непонятно…

Отец Алексий: Это когда ты выспался, а все равно лежишь и спишь, отсыпаешься, пересыпаешь.

Мы подходим к главе о совести. Очень важный момент: отчего совесть в человеке пропадает? И когда я спрашиваю ребят, начинается диалог: Скажите, ребята, кто из вас в жизни хочет найти настоящую любовь? — Все, конечно, ну, девочки чаще мальчиков. — Очень хорошую, интересную работу? — Тоже никто не отказывается. — Настоящих, верных друзей? — Тоже все хотят; все хотят прожить жизнь наполненную, интересную. — А ведь это ничего не получится. — То есть как так не получится, почему? — Не получится, и все, по одной простой причине, о которой авва Дорофей говорит в поучении о совести: ибо если кто начнет говорить: ну что за важность, если я скажу это слово или: что за важность, если я съем эту безделицу? или: что за важность, если я посмотрю на ту или эту вещь? (“Ну, а че таково—то?” — говорят наши дети). “А че мне нельзя-то? А почему? Ну, это же такая ерунда”. А получается, что от этой малости, от того, что человек неверен в малом, он теряет свою совесть. И поэтому мы читаем в Евангелии слова о том что верный в малом и во многом верен (Лк 16:10); в малом ты был верен, над многим тебя поставлю (Мф 25:21); верному в малом многое доверят. Так что именно тот, кто умеет сохранять свою совесть, начиная с малого, и становится настоящим человеком, потому что на самом деле Господь всем подает настоящую любовь. Но кто ее удерживает до конца? Удержать ее очень и очень тяжело, потому что человек, который привык ко всему относиться, как сейчас говорят, “с пофигизмом”, который в малом неверен (а у нас сейчас никто не верен в малом, и для детей уже стало стилем отношений — быть безответственным в поручениях, лгать по мелочам, на все плевать, все время себе позволять что-то недолжное, ну хоть по мелочам, не замечая, что мелкий грех — это, может быть, самая опасная привычка), уже не может удержать настоящую любовь, когда она к нему приходит, — ибо неверен в малом. Он будет неверен и в этой любви, и от его неверности она разобьется. Если человек встречает настоящую дружбу и не умеет быть верным в дружбе, то он эту дружбу не сможет удержать. Если человек приходит на хорошую, ответственную работу, с хорошей зарплатой, а не умеет быть верным, то его скоро просто выгонят. И вот так живут поколения и миллионы наших сограждан, несчастные люди с разбитой судьбой, обиженные на всех и на все, все вокруг проклиная, ропща на Бога, — и все это только по одной простой причине: из-за неверности в малом. С нее начинается предательство своей совести. А что будет такого, — говорит авва Дорофей, — что за важность в том, что за важность в другом — такой человек впадет в злой навык и начнет пренебрегать великим и важным и попирать свою совесть; а таким образом закосневая во зле, будет он в опасности придти в совершенное нечувствие. Поэтому берегитесь, братия, — пишет авва Дорофей, — пренебрегать малым, берегитесь презирать его как малое и ничтожное, оно не малое ибо через него образуется худой навык. Будем же внимать себе и заботиться о легком, пока оно легко, чтобы оно не стало тяжким, ибо и добродетели и грехи начинаются от малого и приходят к великому добру и злу.

Говоря о совести, мы встречаемся с понятием навык. Это очень важное, ключевое слово для аскетики, его все время употребляет авва Дорофей. Навык к доброму, к свободе начинается с малого, когда человек воспитывает свою волю во благе. С малого же начинается навык во зле, и именно навык и определяет человека на всю его последующую жизнь.

Далее авва Дорофей говорит о том, что человек должен сохранять свою совесть по отношению к Богу, по отношению к ближнему и по отношению к вещам. Хранить свою совесть по отношению к Богу — это, как он пишет, очень тайная вещь, потому что только Господь видит это хранение совести: как человек борется с помыслами на молитве, как воспитывает в себе волю к выбору свободы в Боге, свободы от греха — эта духовная брань и есть хранение совести по отношению к Богу. По отношению к ближнему хранить свою совесть — это значит не делать ничего такого, что оскорбляет или соблазняет ближнего делом или словом, или видом, или взором. То есть жить так, чтобы ближний никаким образом не соблазнился бы, не обиделся бы на тебя и не был бы тобою осуждаем, — вот такое ровное и невозмутимое отношение — к детям в том числе. Для учителя очень важно хранить свою совесть по отношению к детям. Здесь помогает слово возмущение.

— Как первая совесть взаимосвязана со второй?

Отец Алексий: Совесть вообще внутренне взаимосвязана, она не может распадаться, но тем не менее человек может действительно очень стараться и напрягаться на молитве, войти в некое состояние внешнего подвига, постов и бдения, и это будет незаметно, а по отношению к ближнему быть надменным, раздраженным, властным, часто жестоким.

— Прелесть.

Отец Алексий: Так это со стороны видно, прелесть это или нет, ты сам себя не видишь. И вот в этом и помогает хранение совести к ближнему. Если ты с Богом хорош, а с ближними нехорош — значит, у тебя что-то не в порядке. А что такое возмущение, можно проделать с детьми такой эксперимент. Вот стакан наполняется водой, на дне стакана мука или какой-нибудь порошок. Вот стакан отстоялся, там чистая вода, а потом — взять его и возмутить, и вода уже чистой не будет, потому что на дне была муть. Возмущение — это когда наша муть поднимается со дна. А если в стакан ничего не насыпано, его сколько ни болтай, вода все равно будет чистой. И поэтому когда мы себе говорим, что вообще-то мы хорошие и добрые, а только злые люди нам мешают, то мы глубоко ошибаемся: если ту муть, которая в нас, никто не возмущает, но она есть, то мы уже не можем назвать себя хорошими и чистыми, это дело обстоятельств. А Господь постоянно ввергает нас в эти обстоятельства, чтобы мы поняли, что эту муть не надо накапливать, а от нее надо избавляться.

А хранение совести по отношению к вещам — это очень важно детям объяснять, например, когда они пишут на партах.

— Непонятно, если тебя обидел взрослый, ты по-христиан­ски не ответишь на обиду или даже помолишься, а если ребенок дома что-то не делает, ты ему говоришь — иди сделай, а он на тебя обижается.

Отец Алексий: А вы можете сказать с возмущением, а можете без возмущения, даже и громко, но без возмущения. Если у вас нет мути, ничто не мешает знать, как и что правильно сказать. Это именно возмущение мешает правильно говорить с ребенком.

— От чистоты сердца в нужный момент говорить нужные слова…

Отец Алексий: Конечно, понятно, что мы все не такие, но Господь призывает нас быть именно такими. Это не значит, что мы не должны наказывать детей, и об этом даже авва Антоний Великий говорит: надо наказывать людей ради их собственной пользы и спасения, но не по страсти и не по злобе; не надо поощрять тех людей, которые не наказаны, но наказывать надо ни в коем случае не по страсти и не по злобе, а по любви и ради спасения самого человека. А не наказывать нельзя.

Я убежден, что в принципе ребенка можно наказывать физически, но это нужно делать очень осторожно и аккуратно. Вот, скажем, женщина не умеет наказывать ребенка физически и поэтому не должна этого делать. А мужчина может наказать ребенка физически, когда он не возмущен и спокоен, и делает это без злобы и по-мужски, и ребенок это понимает. А женщина это по страсти делает, а потом плачет и у ребенка просит прощения. Это — антивоспитание, и тогда лучше наказать по-другому.

…Так вот, третье хранение совести — по отношению к вещам. Имеется в виду, что надо быть очень аккуратным. Важно приучать, чтобы дети не писали на партах, не валялись в школе на полу, не вытирали собой подоконники. Это просто, но очень важно. И все эти три вещи помогают сохранить совесть.

— У нас нет ни одного ребенка, который бы не рисовал на партах, на стенах…

Отец Алексий: А также не лазил по карманам в раздевалке. На этом я закончу лекцию, и вы можете перейти к вопросам.

— А если украл, а не стыдно?

Отец Алексий: Значит, нет этого на совести, и говорить не о чем. Если Вы совершили воровство, а Вам не стыдно, то нужно понуждать себя на покаяние.

— А если не понимают, что это грех…

Отец Алексий: Например.

— Например, сейчас многие семьи есть…

Отец Алексий: Я понимаю о чем Вы говорите, но я хочу эти вещи немножечко развести: вот, скажем, есть просто уголовное преступление или экономические нарушения, или государственный закон, или нравственный — это не всегда одно и тоже. Предписания закона, которые формализуют отношение человека и государства и делают его для государства выгодным, — и грех, то есть человек отлучается от Бога своим ложным и греховным поведением — это разные вещи.

— Да, иначе многие фирмы вообще бы не существовали.

Отец Алексий: Меня не волнуют фирмы, я просто говорю о том, что какие-то вещи формально могут и не быть грехом: вот человек деньги выделил, помог на них бедному, какой же это грех. Если у человека нет денег на дорогу, он едет без билета, ну что тут, в храм поехал, неужели ему Господь за эти пять рублей будет галочку там рисовать, что-де согрешил. Опять-таки, некоторых безвинно в тюрьму сажают.

— А если будильник ставят “на пораньше”, чтобы еще полежать?

Отец Алексий: Если человек заранее ставит себе будильник и знает, что эти пятнадцать минут его личные, он честно поступает, он ведь не спит больше положенного, он просто заранее дает себе возможность постепенно выйти из сна. А если ставит будильник, а потом — “еще пять минут, ну еще пять минут…” — это другое.

— А можно ли совсем потерять совесть?

Отец Алексий: Нет, совесть не умирает в человеке до конца, как не умирает до конца область души. Но бывает такое опаление совести, сожженная совесть, — это как некое состояние крайнего нечувствия и почти что смерти души.

— В воскресной школе один мальчик все знает, но у него эти знания не связаны с внутренним… географию хорошо знает… говорит беспрестанно на уроке… может быть, ему задания отдельные давать, чтобы его немножко нейтрализовать, а то получается, что все время урока направлено на него.

Отец Алексий: Давать ему индивидуальное задание, творческие задания, карты рисовать.

— Значит, он сидит на уроке вместе со всеми, но занимается своим?

Отец Алексий: Да, а в конце пусть дает полный ответ для всех. Или давать ему подготовить на следующий урок какой-нибудь доклад для всех, — это надо знать меру ответственности; небольшой доклад на десять минут…

О свободе и воле⁵

Отец Алексий: Мы уже говорили о таких понятиях, как мужество и бесстрашие, в соотнесении с главами книги аввы Дорофея. Сегодня мы поговорим о таком понятии, как свобода, в соотнесении с той главой книги аввы Дорофея, которая называется “О том, что не должно полагаться на свой разум”. Это пятое поучение в его книге, которое также соотносится с последующими главами: о том, чтобы не судить ближнего, о том, чтобы себя во всем укорять, и очень многое другое; все это опосредованно сопряжено с темой осознания свободы. В главе о том, что не следует во всем полагаться на собственный разум, скрываются общеизвестные нам, православным, понятия о том, что есть самость в человеке, что разум человека помрачен грехом, поэтому всегда следует вверять свой разум в руки духовника, духовного руководителя, и тем самым избегать искушения. И здесь встает вопрос, насколько вообще человек в этом мире может действовать свободно, полагаясь на себя? Для подростков это очевидная проблема, потому что они находятся сейчас в том положении, когда их собственные рассуждения очень часто входят в противоречие с тем, что говорят родители. И они противятся тому, чтобы свои собственные рассуждения согласовывать с родителями; для них самое главное проявление свободы кажется в том, чтобы жить собственным умом. Хотя книга аввы Дорофея, к сожалению, не очень понятна для детей (все-таки эти понятия раскрываются в монашеском контексте), можно каким-то образом довести до детей ее содержание. Именно в одной из этих глав находится знаменитая схема аввы Дорофея с кругом, радиусом и центром; с ней очень удобно работать. Авва Дорофей говорит, что мы должны себе представить некий круг, некую Вселенную, и в центре круга — центр, и представим себе, что это есть Господь, Центр мироздания. И если в этом круге мы расположим некие точки, обозначающие нас самих, а потом от этих точек проведем радиусы к центру круга и к окружности, то увидим, что чем ближе человек к Богу, тем ближе он становится к своим ближним, а удаляясь от Бога, он тем самым удаляется от ближних. И этот момент приближения к Богу и удаления от Бога будет очень важен в рассуждениях на тему свободы, которые строятся по той же схеме, что и рассуждения о мужестве и бесстрашии. Зададим вопрос: вы свободны или нет?

— Да!

— Нет!

Отец Алексий: Ну, вот вы ощущаете, что свободны. А что-нибудь вашу свободу ограничивает? Что может ее ограничивать? Здесь и дети тоже по-разному говорят: учителя там, родители… обязанности, братья-сестры… Я спрашиваю: совесть ограничивает свободу? Они начинают сомневаться, но потом все-таки говорят: да, ограничивает. Я говорю: ну как же ограничивает, когда совесть — это “Божественный промысл, всеянный в человека”? Они помнят эти слова аввы Дорофея… Что мешает их свободе? Они подростки, у них тот реальный мир, в котором они живут. Их ограничивают близкие, обязанности, совесть… Что еще?

— Отсутствие возможностей!

Отец Алексий: Да, материальные трудности. Многие еще сказали — законы, общество… Надо сказать, о совести мы заговорили в последний момент, и это сыграло замечательную роль… И в конце концов они сказали: Бог ограничивает свободу. То у нас совесть ограничивает свободу, а то они сказали, Бог ограничивает свободу. А как же Он ее ограничивает, чего Он нам не дает? Он же нам дал свободу? Он нас создал свободными существами? Они говорят: да, свободными. Так может ли Он, если дал нам свободу, Сам ее ограничивать?.. А Бог — свободная Личность, спрашиваю? — Да. Что-нибудь может Его свободу ограничивать? — Нет. От чего свободен Бог? — От греха. И тут становится ясно, что человек может быть свободен от греха, а может быть от греха несвободен. Значит, существуют две свободы, и свобода в мире, в котором мы живем, трактуется не так, как трактуется свобода Самим Господом, не так, как трактует ее Евангелие. Потому что этот мир понимает свободу как освобождение от чего-то. А христианство, вера наша православная, говорит, что мы должны быть свободными сами по себе. И что же есть наша человеческая свобода, в чем она заключается.

— Свобода выбора…

Отец Алексий: Свобода выбора всегда есть… Все с этим согласны? А у Бога есть свобода выбора? Бог выбирает?

— Нет.

Отец Алексий: Значит, Божественная свобода это НЕ ЕСТЬ свобода выбора. Я не говорю про человеческую свободу, свою свободу мы все-таки определяем как возможность выбора. А есть еще третья свобода, сатанинская. Это свобода выбора или нет? — Она уже выбрана, эта свобода, укоренившаяся, определившаяся в своем выборе… Есть три свободы в мире: свобода Божия, свобода человеческая и свобода сатанинская. Есть воля Божия и воля сатанинская; воля Божия заключается в том, чтобы всякий человек был спасен, воля сатанинская заключается в том, чтобы всякий человек погиб, а воля человеческая определяет, погибнуть нам или спастись… И тут мы сталкиваемся вот с чем: свобода Божья — действительно не свобода выбора, ведь именно к этой свободе нас Господь призывает. А свобода человеческая заключается в том, что хочет он одного, а делать приходится другое… Это самая большая проблема. И вот свобода выбора оказывается постоянным насилием, и если мы задумаемся, то действительно поймем, что та свобода выбора, которая у нас есть — это одно из самых мучительных состояний человеческой личности, и вообще на свободу похоже меньше всего. Но тем не менее вот это мы и называем человеческой свободой. Как же нам объяснить нашим детям, что все-таки это и есть свобода? И как в этой свободе укорениться? И тут нам опять на помощь приходит филологический трюк. Есть такое слово — воля. Свобода и воля — это одно и то же?.. Волюшка-воля, невольник, хочу на волю, вольная воля — это все о свободе. Слово воля здесь нам очень помогает. Спрашиваю у детей: что такое человек сильной воли? И не все понимают, что это — человек, который умеет победить себя, который всегда идет на некое преодоление самого себя. И тот, кто побеждает себя, делает не то, что хочется, не то, что ему вот сейчас загорелось, а то, что ему необходимо для достижения некоторой цели. И сразу спрашиваю: человек сильной воли — свободен? Да, именно человек сильной воли и есть свободный человек. Не тряпка, не тот, кто всегда потакает себе, а именно человек сильной воли. И оказывается, что именно воля делает человека свободным, что воля и свобода — это есть воля Божия, как некое предложение нам Его свободы. А воля человеческая — это усилие над собой, чтобы стать свободным; чтобы освободиться из тюрьмы, из плена. Для того, чтобы стать волевым человеком, надо проделать громадный путь преодоления. И вот, оказывается, в чем заключается свобода: человек употребляет усилие над собой, и когда он свою волю укрепляет в добре, то потом он уже и свою свободу определяет в добре, и уже не выбирает. То есть он получает ту свободу, о которой писал преподобный Максим Исповедник, когда еретики говорили о том, что Бог воли человеческой не воспринимает, потому что для них как раз момент выборности воли и был страшным камнем преткновения, — они считали, что так как Бог не выбирает, то Он этого человеческого момента выборности воли и не воспримет. А Максим Исповедник утверждал, что Господь воспринял всю полноту человеческой природы, в том числе и исцелил волю человеческую. И поэтому когда человек приходит к Богу, его воля тоже становится свободной, и свобода его становится не выборной, а Божественной, потому что он укореняется в добродетели. Мы еще будем говорить об авве Дорофее и о навыке, который человек приобретает, чтобы преодолеть страсти, о том, как бороться со страстями, — о навыке постоянного преодоления… Итак, воля человеческая становится свободной… А если человек НЕ укрепляет волю, он определяет себя в ином состоянии, в той “свободе”, которую предлагает ему сатана. Потому что для этого мира понятие самопреодоления приобретает вид “что хочу, то и ворочу”. Делать то, что приятно. Использовать жизнь на полную катушку.

— Но бывает же, когда человек в стремлении ко греху, кроме заблуждений, проявляет и любовь…

Отец Алексий: Бывает. В этом смысле он уже просто глубоко определился в страстях, а эти страсти даются ему для реализации себя, но не для употребления внутри себя, потому что человек, определяя свою волю, в общем-то борется с определенным помыслом. То есть внутри человека — совесть, то, что ограничивает его свободу, и он должен либо согласиться с совестью и преодолеть свое искушение, либо преодолеть свою совесть.

— Волевым усилием преодолеть?

Отец Алексий: Уже не волевым усилием. Совесть преодолевается НЕ волевым усилием, вот в этом-то все и дело. Для того, чтобы преодолеть свою совесть, человек своей свободы не употребляет, он от нее отказывается… Для того, чтобы преодолеть свою совесть, человек должен в какой-то момент забыть о ней. Он должен, — ну, тут какое-то усилие, конечно, употребляется, — заставить себя забыть о своей совести, он должен себя оправдать, убедить себя в том, что это хорошо, но силы, то есть воли, он не употребляет. Он от воли-то и отказывается как раз в этот момент — он делает наипростейший шаг, который ему подсказывает лжец, сатана. Он берет первую же крапленую карту из колоды, которая ему подсовывается, чтобы совесть покрыть. Именно сатана обязательно предлагает каждому человеку некое оправдание поступков, — и человек принимает это оправдание как непреодолеваемость препятствий в своем стремлении к добру, а это совсем разные вещи. И это ощущение как бы развязывает ему руки… А потом идет дальнейшая цепь этих подмен, потому что иначе человек все равно может вернуться к своей совести. И каждый раз человек все-таки выбирает, он не может до конца отказаться от своей совести, ему необходимо думать, что она у него есть. Но может ли человек быть свободным, скажем, в тюрьме? Может? А как? Что его в тюрьме может сделать свободным? — Конечно, обращение к Богу, то есть покаяние, смирение, — только с ними человек приобретает Освободителя в тюрьме, — Того, Кто его освобождает.

Вот мы говорим — Царствие Небесное. Это — Царство Свободы? — да, то есть человек, который избрал себе свободу Христову, попадает в это Царство Свободы, и там он, конечно, свободен. А тот, кто избрал свободу сатанинскую, куда попадает он?.. В царство свободы сатанинской?.. Oкaзывается, нет, там не царство свободы, потому что ТАМ он никому свободы не дает. Там, в царстве ужаса и мучений, он сам связан узами мрака. В царстве сатанинском нет свободы вообще; и поэтому человек, который тут, на земле, избирает сатанинскую свободу, обязательно оказывается обманутым. Мы говорим детям: а какую свободу предлагает мир современный? — они говорят: свободу ФАНАТЕТЬ. Царство Божие такой свободы не дает, а им хочется пофанатеть, пойти на какую-то дискотеку… Они считают, по такому вот первому предложению, что, когда человек фанатеет, это и есть состояние свободы. А мы спрашиваем: что же это за состояние такое, когда человек фанатеет? И оказывается, что это состояние — толпа, все вмес­те заражены одной и той же энергией и совершенно управляемы неким внешним фактором, — либо это музыка, либо ритм, либо голос кумира, который поет; оказывается, что они совершенно управляемы, и на них очень легко воздействовать… И тут они говорят — ну, когда тол­па, то какая может быть свобода! У толпы свободы быть не может. А вот если они в Церковь собраны, то могут оставаться совершенно свободными, как бы много их ни было — связанные единым порывом, единой молитвой, единой идеей… А всем понятно, что для детей молитва — это их личный опыт, они понимают, что когда они приходят в храм, они совершенно свободны (при этом остается, что родители могут их заставить идти), — но когда они молятся в храме, они понимают, что молитва их не зомбирует, не заставляет их лишаться собственной внутренней свободы. Они вправе прийти и заниматься своими помыслами, не думать ни о богослужении, ни о Боге. А вот на дискотеке они понимают, что совершенно включены в общий ритм. Он дает им энергию, прилив сил, но оказывается, что это не свобода. Некоторые такие моменты с ними оказывается легко обсудить, и они становятся понятны. И когда уже оказывается на подходе идея Царства Свободы Христовой, мы говорим: а вообще хорошо быть свободным человеком? Вы хотите быть свободными? Они говорят: ну, конечно, хотим, кто же не хочет быть свободным. А я говорю — а знаете, очень многие люди не хотят быть свободными. Вот вы думаете, что хотите быть свободными, а на самом деле многие свободными быть не хотят. Потому что быть свободным очень тяжело. Они говорят: как это — тяжело? А вот после отмены крепостного права многие крестьяне оставались у своих господ. Там господа были хорошие, но было и что-то еще. Многие рабы не хотели уходить из рабства… И я привожу пример из фильма “Побег из Шоушенка”. Там старик 50 лет просидел в тюрьме, его отпустили, и он по­весился. Он просился в тюрьму обратно, а его не пустили, и он повесился, потому что не выдержал свободы… И мы сразу же ставим вопрос о том, а все ли вообще спасутся? Для них это вопрос актуальный, как для каждого человека… И вот — как же так, Царство Свободы, а кто-то в настоящих муках. Царство Любви и Милосердия — а кто-то попадет в ад, а кто-то в Рай. Неужели Бог не может нас всех спасти?.. Оказывается, что Господь не насилует человеческой свободы. И ответ на этот вопрос — в образе человека, которого отпустили на свободу, а он повесился: стучался, чтобы его пустили обратно в тюрьму. И этот образ оказывается очень реальным и понятным, потому что за свободу человек отвечает всей своей жизнью; свободы он добивается. Если он хочет свободы — он должен пойти на подвиг, на преодоление, он должен себя освободить, но если человек не хочет быть свободным, его свободным быть не заставишь, он всегда будет рабом, всегда будет пытаться переложить ответственность за свою жизнь на кого-то другого. И есть еще один очень важный момент, который на самом деле всем нам надо понять. Для подростков он важен тем, что в их состоянии свободу сохранить тяжело. Для них сохранить свободу — значит сохранить веру, потому что в современном мире только свободный человек может быть верующим по-настоящему, потому что когда этот мир соблазняет верующего человека, ему есть на что опереться, он умеет эту свободу ценить. Не свободу толпы, не свободу фанатеть, а свободу действительно сильного человека, который избирает для себя ту свободу, которую предлагает Христос… Таким образом у нас проходит три урока, и они в это время пишут сочинение — “Кому в этом мире легче жить, верующим или неверующим”.

— Неверующим, конечно…

Отец Алексий: Ничего подобного, они по-разному пишут… Они очень серьезно, не формально рассуждают на эту тему. Я вам эти сочинения принесу, покажу… Теперь вопросы, пожалуйста.

— Какие клятвы или присяги не богопротивны?

Отец Алексий: Ну, вы же помните из Евангелия — никогда не клянитесь. Так что я думаю, те государственные клятвы, которые приносятся нашему служению Богу и Отечеству, только эти.

— А если вот врач нарушает клятву, то он является клятвопреступником? Это его вина, его грех?

Отец Алексий: Клятву преступать вообще грех, это еще Библия говорит: Храни клятвы твои…, это совершенно очевидно.

— А вот многие говорят, не только подростки, что свобода — это делаю, что хочу, сам собой распоряжаюсь, — и человек так и старается устроить свою жизнь, и у кого-то это получается, и их это устраивает… И что тут можно сделать, как повернуть, чтобы заставить их задуматься и направить в Церковь? Потому что наша жизнь не всех к этому располагает…

Отец Алексий: Такое всегда трактуется как самость, как удовлетворение своих собственных желаний… А что сказать по этому поводу — детям или взрослым?

— Взрослым, с которыми мы общаемся.

Отец Алексий: Ничего нельзя сказать. Есть вещи, которые Сам Господь определяет.

— А с детьми?

Отец Алексий: А с детьми надо разговаривать, потому что если взрослым этих вещей не объяснить, то дети у нас понятливы, потому что они находятся в зависимом состоянии, для них момент их определения еще не состоялся. А состояние взрослых, которое, вы описали, — это состояние человека, который сознательно идет на то, чего не может не понимать. Он же понимает, что переступает через других людей, это очевидная вещь. Свобода изменять своей жене, например…

— А, например, начальник по отношению к подчиненному…

Отец Алексий: Что же является основой такого поведения в человеке? Ведь он непременно сталкивается с тем, что его свобода осуществляется за счет других людей, за счет их унижения, притеснения, за счет их травм. Он не может этого не видеть и, значит, сознательно идет наперекор собственной совести.

— А он говорит, что это Бог карает за грехи.

Отец Алексий: Не понимаю.

— Ну, он говорит так: если я кого-то обидел, притеснил, то это от Бога идет. Если Бог сделал человека нищим, то зачем я буду ему помогать…

Отец Алексий: Может быть, это человеку дается ложная совесть (говорится, лукавая совесть, совесть от лукавого), которая оправдывает его поступки ложным оправданием. И есть люди, пребывающие в состоянии гордости, которых неспособно исправить ничто человеческое. Их может исправить только Бог. Это говорится о тех, которые делают это сознательно, у которых совесть не болит. Значит, либо они должны будут в свое время вразумляться и врачеваться скорбями, либо они обречены через эту скорбь Бога похулить, и таким образом это их уже определит. А по-другому не бывает.

— Вот у меня вопрос свободы и послушания, о переходе от одного священника к другому…

Отец Алексий: Вы поконкретнее ставьте вопрос, что имеется в виду, — до какой степени распространяется послушание священнику?

— Да, вот если ты уйдешь…

Отец Алексий: Если ты уйдешь от духовника?

— Да!

Отец Алексий: По-разному…

— “Если ты мне не доверяешь…” — а почему я должна доверять?

Отец Алексий: Не должна, нет-нет. Никто никому ничего не должен, понимаете… Ни он вас не должен на себе тащить, ни вы ему доверять. Но это и есть свобода — если уж вас на себе тащит, так вы уж доверяйте… А если вы проехали на ком-то какой-то определенный участок своего жизненного пути, а потом скажете: нет, нам с вами не по пути, я теперь на другом покатаюсь, то, конечно, священник может спросить: а что случилось? Я вот тебя на себе волок, а ты, оказывается, мне не доверяешь… По-разному бывает. По-разному складываются отношения у людей. Если вы в какой-то момент пришли к человеку как к духовнику, то в этом уже есть момент доверия. Пока вы к нему не пришли, вы в любой момент разворачивайтесь и уходите, потому что вы не открыли себя для него, и вы себя на него не повесили. До того, как вы связали себя с человеком какими-то взаимными отношениями, вы друг перед другом совершенно свободны. Священник может вас к себе в чада не принять, например, увидев, что вы духовно рознитесь с его пониманием духовной жизни. Но когда после какого-то общения, после вопрошений, молитв вы вдруг поняли, что это ваш духовник, с этого момента уже начинается доверие.

— Но послушание — свободное?

Отец Алексий: Безусловно, только свободное. Послуша­ние — это когда люди умеют друг друга слушать: тебе говорят, а ты слышишь… Часто люди пишут письма своим духовникам, советуются, исповедь пишут в письмах, но это уже скорее раскрытие духовного состояния, чтобы священник мог принять на себя какие-то молитвенные труды ради своего ближнего, раз ему так тяжело. Вот у меня есть несколько прихожан, которые находятся за границей. Они, естественно, ходят там в храмы, а мне присылают письма через электронную почту.

— Достижима ли полная свобода?

Отец Алексий: Нет. Дело в том, что полная свобода реализуется в Царствии Небесном. Поскольку мы бесконечно соединяемся с Богом, бесконечно к Нему движемся, то мы тем самым бесконеч­но получаем еще свободу. А при жизни люди бывают свободны, если они достигли святости.

— А послушание — это не добродетель, если без рассуждения?

Отец Алексий: Вы имеете в виду послушание как беспрекословное выполнение приказов? Это не добродетель, это существует в армии, в других структурах, но не называется послушанием. А когда мы говорим о послушании в смысле добродетели, то исполнение послушания приравнивается к мученичеству. И с этим надо очень хорошо разобраться. Если речь идет о монашеском послушании, то это одно. Послушание родителям, это другое. Послушание своему духовному отцу — третье. Три разных послушания, хотя корень у них один: это умение слушать, прислушиваться. Ведь Господь говорит: будете иметь уши — ими услышите. Поэтому когда человек слышит другого, прислушивается к нему, открыт для него, это становится свободным проявлением воли. Если человек приходит к своему духовнику, то как раз с тем, чтобы его услышать, а услышать он должен одно — Волю Божью. Духовник для человека — это не какой-то там мудрый священник, который дает полезные советы в жизни; духовник — это тот, кто молится, чтобы человек жил по Воле Божьей. И вот тогда, когда духовник говорит какие-то вещи, может быть, несовершенные, потому что он и сам не такой уж совершенный слуховой аппарат, — тем не менее Господь дает человеку понять Волю Божью⁶. Ведь Бог хочет, чтобы мы спаслись. И поэтому если мы искренне ищем Волю Божью, мы обязательно должны ее узнать. Вот что говорит авва Дорофей: “Поистине, если кто направит сердце свое по воле Божией, то Бог просветит и малое дитя, сказав ему волю Свою. Если же кто не хочет искренне творить волю Божию, то хотя он и к пророку пойдет, и пророку Бог положит на сердце отвечать ему сообразно с его развращенным сердцем”. Воля Божья — не секрет, проблема заключается в нашей глухоте; надо услышать. И поэтому существует такая добродетель, как послушание, чтобы человек был готов услышать Волю Божью. Это добродетель, потому что человек должен себя готовить, трудиться, дорасти. Но не обязательно ехать к далекому старцу, чтобы услышать то, что тебе может сказать любой батюшка на приходе… Я вам скажу массу случаев, когда люди приезжают к старцу с единственным вопросом: благословите жениться. Он говорит — женитесь. А они через год разводятся… Я не знаю, определяется ли состояние брака тем, что они к старцу ездили, или тем, что должны были друг на друга посмотреть внимательнее… Понимаете, ведь по-разному можно жениться. Можно пожениться, а потом нести это всю жизнь как некий крест… Это будет брак, но счастья, каким они его себе представляли, у них не будет. А они к этому не способны. Что мыслил старец, мы не знаем, может быть, благословлял именно на такой семейный крест. Но ведь они уже решили жениться, и поэтому сказать им “не женитесь” уже невозможно. И им говорят то, что они хотели услышать. А семьи рассыпаются — православные, венчанные… Понимаете, у нас же это сейчас популярно: чуть что — к старцу, и старец представляется современному человеку как автомат выдачи правильных ответов… Более того, слово, сказанное каким-либо почитаемым священником (конкретному человеку в его частных обстоятельствах) превращается этим человеком даже не в предмет торговли, а в тезис некоего “нового” учения, приписываемого данному духовному лицу. Мы почти забыли, что Церковь наша — не “старческая”, а апостольская, и даже самые просветленные старцы не должны выходить из пределов церковного учения. Но те, кого МЫ называем старцами, они ведь не старцы в том смысле, в каком нам бы хотелось это понимать. Вот Амвросий Оптинский был старец, потому что его на старчество избрали. Старец — это такое харизматическое служение, старцы все избирались, старчество — это некий пророческий дар. А сейчас старцы — это те, кого мы видим как опытных монахов, людей духовной жизни. На это служение они не избираются, так получилось, — они стали за людей молиться, и действительно проявился дар рассуждения, прозорливости. Но вот представьте себе, приходит совершенно незнакомый человек к старцу, и тот долго слушает, а потом говорит: если то, что ты мне сказал, так оно и есть, тогда надо сделать то, то и то. Мы-то думаем, что нас сейчас раскусят, и сквозь мглу нашего лицемерия, самомнения, того, что мы себе о себе представляем, что мы перед старцем из себя строим, старец увидит и скажет, кто мы есть на самом деле. А старец отвечает на тот образ, с которым мы к нему пришли: если ты такой, как говоришь, то тогда тебе надо быть таким. И если люди приходят к старцу в состоянии такой духовной неподготовленности, — а он их видит первый раз, то он и оценивает тот образ, что он видит перед собой.

— Люди ведь себя не знают…

Отец Алексий: Да, и поэтому они часто получают ответ не на свой вопрос. Тем не менее… мы говорим о послушании, о том, как услышать Волю Божью. Это возможно, только когда твой духовник тебя очень хорошо знает. А если уж духовник тебе на какой-то вопрос ответить не может, то он сам тебя пошлет к старцу.

— Значит, Воля Божья — не тайна?

Отец Алексий: Не тайна.

— То есть это не тайна, и это несложно?

Отец Алексий: Нет, я не говорил, что это несложно. Я сказал, что это — не секрет. Бог ее не скрывает, Он хочет, чтобы мы знали Его Волю. Если мы знаем, что такое послушание, и воспитываем его в себе, мы обязательно услышим Волю Божью.