Лоранс Гийон специально для «Правмир».
Перевод с французского Юлии Зубковой. Фото — иеромонах Герасим (Гаскель).
Отец Герасим, ранее Жерар Гаскель, известный фотограф и журналист, стал православным монахом тридцать лет назад. Он живет в скиту Сент-Фуа, в Севеннах – суровых горах, которые раньше служили убежищем для гугенотов. Автор многочисленных книг, редактор журнала «Art Sacré», он регулярно выставляет свои фотографии в Швейцарии — в Шамбези, где находится резиденция Вселенского Константинопольского Патриархата, в Берлине, Ниме; в России, Нижнем Новгороде. Отец Герасим любезно согласился побеседовать со мной.
После двух часов созерцания гор, я направилась в скит Сент Фуа, грубое и приземистое строение средневекового вида. Дверь открыл молодой монах, отец Иосиф, в его лице и ясных глазах было что-то неуловимо русское. Отец Герасим со свой южной внешностью мне напоминал греческого или сербского монаха. Я принесла диктофон, но отец Герасим, который сам был журналистом, посоветовал мне не использовать его. Так что я делала заметки как студентка.
Я подготовила несколько вопросов: как он пришел к православию, чем была для него красота, о месте художника в мире и Церкви, но отец Герасим прекрасно знал и без меня, что сказать, и я слушала его со всем вниманием — внешним и внутренним слухом.
Быть полностью собой
«Как я пришел к православию, это не имеет особого значения, у меня были в моей семье и католики, и протестанты, и православные … Что интересно, так это, как я стал монахом. Я журналист и фотограф, и я жил жизнью ребенка тридцати трех лет, у которого был успех, подруги, богемное и увлекательное существование, дружба с великими художниками своего времени, я вел хронику, посвященную искусству. Именно по этой причине я отправился на гору Афон, в тридцать три года. Я подчеркиваю, именно в том возрасте, в котором часто жизнь неустойчива, я и выбрал занятие, которое оказало решающее значение — подготовку репортажа об иконах.
На горе Афон, а также в некоторых монастырях в России, хранят кости монахов на полках. Перед этим скоплением черепов, я, который никогда не думал о смерти, понял, что моя жизнь неизбежно закончится, и я прохожу мимо себя. Я хотел что-то спросить об иконе у греческого монаха, который был там, но я был очень смущен, потому что он не говорил ни слова по-французски.
Фото Трэвиса Дава.
Из-за невозможности пообщаться, он начал петь песнопения, которые пришли ему на ум, и это пение тронуло меня глубоко, потому что в нем было все: древние традиции, красота, глубина и даже чувственность. Это пение было лучше слов.
По возвращении я продал все, что имел и попрощался с японской девушкой, которая очень хорошо меня понимала, лучше, чем мои родители. Я хотел быть самим собой. Я понял, что должен быть свидетелем благодати, свидетелем Христа.
Афон, монастырь Ставроникита
Я провел год в афонском монастыре Ставроникита, Афон. Затем я отправился в монастырь Саввы Освященного в Иудее, в сердце пустыни, монастырь, основанный в шестом веке, древний, как монастырь Святой Екатерины Синайской.
Лавра прп. Саввы Освященного
Я нашел себе духовного отца, отца Серафима, который преподал мне Божье свидетельство, то есть, что Христос жив, он здесь, ныне и вовеки, и если он нам кажется скрытым, это из-за нас же, потому что мы ставим преграду между Ним и нами. Отсюда необходимость аскетизма, который приводит к очищению взгляда, эмоций, желаний. Аскетизм осуществляется по благодати, без которой мы ничего не добьемся; и то же самое происходит, когда, например, мы любим женщину и делаем ради нее чудеса, которые для нас ничего не стоят, поскольку мы влюблены.
Я должен сказать вам, если вы не знаете (а вы наверняка это знаете, потому что в России все зимой укрыто снегом), что в пустыне ничего нет. Ничего, ни дерева, ни цветка, из того, что может отвлечь глаз и ум. Молитва имеет жизненно важное значение, потому что молитва — это единственный способ не сойти с ума. В монастыре преподобного Саввы у меня была тысяча лет. Моей стихией была вечность.
Когда я был пострижен в мантию, я вынужден был покинуть монастырь Саввы Освященного, который предназначался для послушников и отшельников. Меня хотели отправить в Иерусалим, чего я не желал, и я вернулся в Париж, с благословения своего духовного отца.
В Иерусалиме, глядя на бесконечные войны, сотрясающие регион, я искал способ обуздать свой ум, что казалось возможным посредством двух видов деятельности: искусства и спорта.
В Париже я был рукоположен в сан священника в Александро-Невском соборе на Рю Дарю, моим духовником был отец Борис Бобринской. Я работал с несовершеннолетними правонарушителями в рамках правовой защиты несовершеннолетних (PJJ), и в основном применял спорт для ресоциализации. Затем с той же целью я был отправлен в Марсель.
Братство святого Мартина и скит Сент Фуа
Я много общался с художниками, потому что часто именно они задают реальные вопросы: что такое гармония, красота, истинность. Так что я создал ассоциацию Братство святого Мартина, который объединяет 800 лиц творческих профессий, не обязательно православных. Мы принимаем и другие традиции, если художник поставил свой талант на службу своей веры, принимаем также мастеров, столяров и даже фермеров и поваров, людей, которые что-то делают своими руками, у которых есть знания, чтоб передать, которые свидетельствуют о своей вере своим трудом. Мы организовали много паломничеств, в Грецию, Россию, Эфиопию, чтобы увидеть художников в контексте, в их среде.
Художники ассоциации, которые почувствовали, что, чтобы найти себя, им необходимо место, объединенными средствами создали скит, на базе ассоциации недвижимости в 1996 году. Мы приобрели эту собственность (но без кредита, потому что я предпочел бы быть очень бедным, но не в долгах), и мы постепенно восстанавливаемся.
В настоящее время мы живем по два монаха, отец Иосиф и я, и в другом доме неподалеку есть также две монахини, сестра Эними и сестра Вера. У нас есть отель-ресторан исключительно для паломников.
Скит — это бывший монастырь бенедиктинцев, то есть дом молитвы. Это также транзитный пункт для гарнизона неподалеку. Он носит имя Сент Фуа, потому что он принадлежал замку Сент-Фуа, основанному в III или VI веке. Часть скита относится к XII веку, это была сигнальная башня, расположенная на пути к Сен-Жак-де-Компостелла, вторая половина XVI века.
Мы служим на церковно-славянском и французском языках, и у нас много русских прихожан, во-первых, потому что многие русские учатся или преподают в Высшей горной школе, в Алесе, а во-вторых, потому, что крестьяне — жители департамента Лозера, которые не находят француженок, готовых жить вдали от всего в сельской местности, часто женятся на русских.
Любовь к красоте
«Первое произведение искусства, которое человек должен создать, это он сам! Он должен сделать свою жизнь произведением искусства, и, когда он обретет внутренний мир, излучающийся вовне, вкладывать любовь во все, что делает. Следует сделать свою жизнь праздником и вернуть себе способность восхищаться, которую мы слишком часто подавляем. Вот почему я занимался фотографией, которая всегда была моим основным средством выражения, но я также пишу стихи и книги, я опубликовал десятки книг, и готовлю еду, в том же духе, что и все остальное.
Ручной труд обесценивается на Западе, французы сильны в плане слов и концепций, но следует уходить от слов, находить другие языки, и многие навыки, которые не передаются, оказываются утраченными. Мы стремимся содействовать этой передаче».
Отец Герасим останавливается, чтобы дать мне полюбоваться чеканной обложкой его богослужебного Евангелия, сделанного в Греции, и каталогом прекрасной русской вышивки, сожалея, что покрой одежды, на котором она выполнена, не очень хорошего уровня.
Вечное возвращение
«Художники, — продолжает он, — могут самовыражаться, как им хочется, но в пространстве церкви, мы подчеркиваем необходимость точно передавать традиции фрески, иконы, мозаики, проведения служб и пения.
Традиция – это не нечто, принадлежащее прошлому, она проявляется в вечном возвращении. Мы должны выйти из виртуального мира и сделать что-то руками, чтобы услышать тот ответ, который нам даст испытание себя.
Когда я занимался фото в тюрьме с ворами, и они отметили, что мои рисунки были хорошими, а их снимки — размытыми, я мог их упрекнуть: «Потому что ты слишком нервный, это не фото виновато, а ты». Искусство позволяет им сказать то, что они не могли выразить в словах, например, они не могли рассказать словами об изнасиловании или насилии в детстве.
Следует уходить от рентабельности и двигаться к подлинности. Все, что мы делаем, должно быть ориентировано на Христа, будь то сад, кулинария, поэзия или искусство. Мы являемся свидетелями невидимого, свидетелями неба, и мы не ожидаем благодарности, потому что мы сделали это из любви к красоте (добротолюбие). Мы становимся похожими на мак, алый поцелуй, обращенный к небу, открытый бесконечности.
С помощью фотографии я работаю со временем. Фотография — это язык. Итак, я фотографирую один и тот же объект, скажем, ветку в разное время: в зимний период, и весной, с бутонами и цветами, и осенью с фруктами. Что есть истина об этой ветви? Ни одна из этих фотографий не может выразить полноту истины, ибо истина это вечное настоящее, которое не может быть замкнуто в форме. Единственная истина есть Христос, который говорит: Я Есмь Истина. Каждый момент является уникальным, каждый момент — это хвала Богу.
Все мои фотографии сделаны внутри монастыря: цветы, фрукты, предметы, источник, вода из которого течет с Пиренеев, вид с террасы, где вы взяли кофе. Смотрите, здесь четыре разных момента времени. Через фотографии, поэзию, кулинарию, я стремлюсь продемонстрировать величие простоты.
По окончании беседы, отец Герасим и отец Иосиф отвели меня показать места, где все естественно, гармонично, дышит историей, жизнью, чувством, поэзией. Грубый и сверкающий сланец стен и крыши, маленькие комнаты и номера с антикварной мебелью, успокаивающие цвета, красивые иконы и старинные фотографии.
Часовня, деревянный сруб, большие неровной формы плиты тысяч оттенков серого, которые мерцают в тени, иконы на их золотом фоне, все очень высокого качества. Фрески выполнены Ярославом Добрыниным, отец Зенон расписал Царские врата, другие иконы были выполнены греческим священником, отцом Никосом, великолепные витражи, похожие на перегородку из чистой замерзшей воды, выполнены Анри Гереном, вышивка богослужебных облачений и орнамент различных тканей — Эммануэлем Верну. Отец Герасим ищет ювелира, который может изготавливать все металлическое: подсвечники, кадильницы и прочее, но пока не нашел.
Ничего роскошного, но все это потрясающе красиво, все подлинно, да, действительно, величие простоты, смысл которого мы в наше время утратили вместе со вкусом молчания, и просто вкусом. Тем не менее, красота приводит к добру, красота приводит к истине, красота приводит к Богу.
По просьбе отца Герасима, отец Иосиф вдруг запел по-церковнославянски, тенором: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», чем привел меня в состояние покоя, благодати и благодарности, которые заставили меня забыть все, что может шокировать и вызвать протест во внешнем мире, по ту сторону гор, везде, где окружающая среда, внешний вид и сущность людей систематически искажены, где глаза слепы, уши глухи и души черствы.
Читайте также: Святыни Франции