Архимандрит Савва (Мажуко)
Страшный суд не за горами. Я это чувствую по воде, земля и воздух наполнены ожиданием, огонь горит тревожно — все четыре стихии и, особенно, пятый элемент — эфир, полны предчувствий и смятения.
И придет Господь во славе и все святые ангелы с Ним.
И воссядут честные апостолы на двенадцати престолах судить все народы.
— Только двенадцать? А как же апостол Павел? Ведь его не было среди первых учеников, а трудился он не меньше, если не больше других! Но ему хотя бы маленький приставной престольчик, пусть даже и тринадцатый, никто и не поставит, потому что, как известно, «тринадцатый апостол и судья вселенной» — это патриарх александрийский.
Римская кафедра ведет свое родословие от апостола Петра, Константинополь — от святого Андрея, и вам предъявят солидные генеалогии епископского преемства с обоснованием особых прав и привилегий. Явись апостол Павел в наше столетие, позабавили бы его споры с заявками на авторитет престолов. Да и в своих посланиях он уговаривал эфесских христиан, чтобы они «не занимались баснями и родословиями бесконечными, которые производят больше споры, нежели Божие назидание в вере» (1Тим 1:4).
Он жил одним только Иисусом, и так страшно и дерзновенно звучит его признание:
«я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1Кор 2:2).
«Я рассудил» — в оригинале стоит греческий глагол κρίνω — «я решил», «я принял решение» — то есть не нам привычное «мне пришлось» или родное русскому характеру «так уж вышло» или «так получилось», а активное действие, решение, которое принял субъект действия:
я решил не знать ничего, кроме Иисуса, и притом распятого!
Звучит как девиз всей жизни, как символ веры: ничего, кроме Иисуса!
Видимо в характере апостола Павла была эта удивительная решимость, склонность к активному действию, которая по самой природе ожидается от настоящего мужчины. Наверное, это и есть та самая античная добродетель, которую эллины называли ἀνδρεία — «мужество, доблесть» — способность отвечать на вызовы жизни не словами только, но всегда поступком.
Три дня слепоты
Был он просто Савл — образованный юноша из хорошей семьи. Мало ему было ворчать на христиан, — нет, если против Христа, так до конца и полностью! — и святой Лука пишет, что Савл не возмущался, а даже дышал угрозами и убийством на учеников Господа. Мало угрожать — добился особых полномочий и документов на отлов христиан, хотя — кто его об этом просил? Никакой половинчатости: если анти-христианин, то на все 100%!
И вот по дороге в Дамаск его настиг Христос. Савл ослеп от света, потерял способность видеть и различать предметы этого мира, чтобы услышать голос гонимого Бога:
— Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?
И хотя Савл от ужаса лежал в дорожной пыли, он ответил, как Савл — заблудившийся, но доблестный в своей честности и мужестве:
— Кто Ты, Господи?
То есть: кто говорит? Уместнее было бы молить о пощаде, извиняться, но не такой был Савл: он отвечает вопросом на вопрос — даже с Богом он говорит как муж! И слышит в ответ:
— Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна.
Ослепший Савл, обличенный, но по-прежнему доблестный, отвечает так, как подобает мужу — он исповед
ует готовность на дело:
— Господи! Что повелишь мне делать?
— Встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.
Господь говорит прямо только с теми, кто готов отвечать Ему делом.
Еще три дня Савл был слеп, ничего не ел и не пил.
Пост. Молитва. И слепота.
Все ваше!
Встреча с Богом требует от человека временной слепоты, чтобы на какое-то время вещи этого мира спрятались от него, уступили место созерцанию Бога.
Подвижники древности полагали, что это первое явление апостолу Павлу было чувственным, он пережил первую ступень созерцания, а потом в течение всей своей жизни постепенно поднимался на следующие ступени видения Бога, для описания которых ему уже не хватало слов, так что он просто признавался: я был восхищен до третьего неба и слышал неизреченные слова, которые не пересказать (2Кор 12:3-4). Однако даже этот мистический опыт для него не был важен сам по себе, даже эти созерцания — ничто, ради Иисуса.
В период своего богоборчества Савл дышал угрозами и смертью. Став апостолом, Павел дышал и жил одним только Иисусом, Его жизнью и Его дыханием. Отсюда и девиз всей его жизни и служения: ничего, кроме Иисуса!
— Но разве это не скандал? Разве так можно говорить христианину, который всем должен, каждому обязан уделить внимание, раскрыть свое сердце, спешить с добром на всякий призыв? А как же дети? А что будет со страной, если каждый возьмет себе такой девиз? Кто наведет порядок в церкви? В конце концов, есть в мире столько прекрасных вещей: музыка, книги, кино, кошки, лыжные курорты, красивый футбол и невероятные пироги — от этого тоже надо отказаться?
— Справедливый упрек, не будь у девиза апостола второй половины:
«все ваше: Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, — все ваше. Вы же — Христовы, а Христос — Божий» (1Кор 3:21-23).
Это павловская версия известных слов Господа:
«Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф 6:33).
Не будет уничтожено, не станет ненужным, но — приложится, то есть обретет в нашей жизни свое естественное и законное место.
Боюсь задуматься!
Но чтобы вещи и слова вернулись на свои законные места, временами надо и ослепнуть, вменить в ничто всю эту суету, выйти из вихря образов и предметов.
Нас оглушает и завораживает шум бытия, мы просто пропадаем и растворяемся в этом шуме. Интересно, что еврейское слово «шум» имеет два значения: «чеснок» и «ничто». Спросят вас: «Ма кара́?» (что случилось?), а вы ответите: «Шум дава́р» («ничего», буквально: «никакой вещи»). Шум суеты, которая нас кружит, увлекает, оглушает, бодрит, — нам он очень нужен. Чтобы чувствовать себя живыми.
Был замечательный советский спектакль «Пятый десяток». Алиса Фрейндлих играла библиотекаря в маленьком провинциальном городке. К ним приехал из столицы знаменитый лектор, человек необычайной плодовитости: успевает писать бесчисленные статьи в различных журналах и при этом исколесил всю страну с внушительным репертуаром докладов на самые разные темы. Прощаясь с таким успешным гостем из Москвы, героиня Фрейндлих просит его только об одном:
— Не суетитесь так!
— Если я не буду суетиться, я задумаюсь.
— И задумайтесь!
— Я боюсь задумываться. Очень боюсь.
Нет, я не против суеты. Способность суетиться — древний инструмент самосохранения, защитный механизм психики. Суета помогает нам выживать, справляться с утратой, выносить чрезмерную радость, ослабляет тоску. Религиозные обряды во многом появились благодаря естественной суетливости людей, и даже там, где религию пытались упразднить, люди не могли обойтись без ритуальной суеты: шум свадьбы, суматоха похорон, утешительный гул выпускных вечеров — это все нужная, полезная и оправданная суета.
Но как все человеческое, суета становится болезненной, обращается в изнурительную лихорадку, когда ее много, когда она главное и единственное содержание жизни, вернее ее пустота, гулкая и безнадежная, пресный и никого не утоляющий шум ничто, мелькание его бесплодных и бесследных образов.
И где-то среди шума слов и вещей потерялся Христос.
Как потерялся Христос?
Еврейское «давар» это и слово, и вещь. Вменить в ничто слова и вещи ради Христа — значит не разделаться с ними, а наделить их подлинным смыслом, поместить их туда, где им самое место, расслышать их подлинный голос, вместо шума впечатлений и суеты.
И священная религиозная суета с нашими чудесными обрядами и благотворительностью, и милая житейская суматоха праздников и будней – благословенны Богом. Если про Бога не забывать, не забыть про Него, не потерять Его среди шума вещей, слов и образов.
Была история с моим приятелем. Темным зимним вечером мама забирала его, смирного карапуза, из садика. Усадила в саночки и потащила по снежной дорожке. И сама бы рада, чтобы ее кто-нибудь заботливо повез или даже понес, так устала на работе. А пока тянула саночки, не заметила, как малыш вывалился на повороте в сугроб и лежит себе полеживает, в платки завернутый. Хорошо, что следом шел какой-то хмурый дядька — ребенка подобрал и мамку-растяпу успел разглядеть далеко впереди и окликнуть. Малыша вернули с почетом.
В жизни бывает всякое. И в религии тоже случаются потери. Отзывались мы на благородное имя «христианин» и хватались за все, и до всего нам дело было — увлеклись, себя и близких утомили, оглохли в шуме слов и вещей — святых слов и святых вещей! — и Кто-то Самый важный, ради Которого все и затевалось, и жертвы были принесены немалые, — а вот сгинул по дороге, а когда и где — ищи теперь!
Не надо нас бранить. Мы просто люди. С нами чего не случается!
Немощны. Как говорил герой одного старого фильма: «Я человек физически слабый и морально неустойчивый!» Согласен. Подписываюсь. Все про меня.
И я такой в Церкви не один. Правда, есть и другие, сильные и решительные. У них другой ритм жизни, их глаза горят, а речи зажигают. Но нам, дохлым и неустойчивым, нужны остановки, чтобы обернуться, посмотреть — в саночках ли наше дитя, — осмотреться, просто угомониться.
Рождественский пост не нужен настоящим христианам, потому что Христос всегда с ними, а они со Христом и во Христе. Им непонятно, зачем выделять особое время для Того, Кто и так с нами на каждой литургии и даже более того — в каждом вздохе, в каждом жесте и взгляде, потому что для таких людей весь мир обратился в священный храм, в место вечного Присутствия Бога. Посты не нужны тем, кто не разлучается со своим Женихом, как и сказано в Евангелии.
А мне без поста нельзя.
Очень нужно особое время, чтобы собрать себя, свои мысли и чувства, блуждающие в бесконечном хороводе слов и вещей, так что не помнишь, где ты, о ком твои речи, и есть ли ты на самом деле.
Кто я?
Куда я бегу?
Кем живу, двигаюсь и существую?
Как я мог оставить Его позади?
Где мы расстались?
Это правильные вопросы. Можно начать с них. Они помогут остановиться, уйти от шума вещей, обуздать впечатления. Но все это только тогда будет иметь смысл, когда в центре всех духовных усилий всегда звучит апостольское:
— НИЧЕГО, КРОМЕ ИИСУСА!