Как же так, ведь я прав, а она…
Протоиерей Максим Денисенко
Слова… Слова… Сколько их сказано на протяжении нашей жизни. От сокровенных слов: мама, папа, деда, баба, до тех слов, когда от них будет зависеть наша жизнь, наша судьба. Сколько сказано тех слов, которые мы не помним. Однажды мы признаемся в любви к девушке, и уж потом бываем не согласны с мнением любимого человека, и говорим, говорим, доказываем, объясняем свою точку зрения. Обижаемся, и тогда слова звучат уже в нашем сердце:
– Как же так, ведь я прав, а она…
А она, не подав вида, плачет в подушку и говорит:
– Но как же так, ведь я хотела как лучше, ведь я старалась, а он…
Сначала 7 лет, потом 13, потом 17… И уже ясно: счастья не будет. И остается свернуться в клубок и плакать, отвернувшись к стенке. Однажды он придет подшофе, с букетом цветов и скажет: «Я тебя люблю». И на какое-то время этого хватит, потому что ты его любишь, а он только что признался, хотя и выпивши, что любит тебя. А потом мало что изменится. Только останутся в воздухе эти великие слова – «я люблю тебя», и все. Ветер бытовой суеты развеет их по кухне и запахом нежных цветов завладеет аромат кофе для опаздывающего на службу мужа.
А потом в церкви на литургии прочитают слова из послания к Солунянам, что жена должна слушаться мужа аки Господа. И тогда все ясно… А она ведь не слушается. А она услышит из того же послания: «Мужья, любите своих жен, как Господь Церковь». А он ведь не любит меня так, что готов и душу положить за меня… И тоже все ясно.
Когда каждый устанет от слов
А как все начиналось? На протяжении беременности она скрипела, требовала к себе любви, и тогда, когда такая просьба звучала уже невыносимо навязчиво, он, целуя в затылок, обнимал ее и шептал: «Я люблю тебя». Потом, когда родилась дочь, мчался домой к иконам и благодарил Господа. А она, смотря на личико своей первеницы, угадывала едва заметную ироничную улыбку мужа и думала: «И в этом личике отголосок моей любви».
Сколько всего недосказанного. Сколько тех слов, которые не стали словами, но изменили нашу жизнь…
Фото: Wyatt Fisher/Flickr
А потом пройдут годы, и вечером, когда каждый уже устанет от слов, ложась в двуспальную кровать, она выключит свет своего бра, а он, подождав еще пять минут, увидит, как ровные строчки книжки расползаются, вздохнет и тоже выключит свет…
Утром они пойдут на службу в разные храмы, потому что один священник посочувствует на исповеди ей, а другой просто разорвет грехи, написанные мужем на бумажке, и просто глубоко вздохнет, и тоже будет все ясно…
И так день за днем, ночь за ночью…
Прости меня, и пошли уже есть блины
Морозные дни января сменит простуженная февральская оттепель. В последнее перед Великим постом воскресенье они не смогут не пойти в храм. А там, на проповеди, священник признается перед своими прихожанами, что он самый грешный из них. Он снова и снова расскажет историю о блудном сыне, о кающейся Марии, о Петре, и станет ясно, что жизнь только начинается, и начинается она с первых дней Великого поста.
У священника будет подкатывать ком к горлу, и в своей проповеди он будет останавливаться, а все, кто будет слушать его, уже не смогут сдержать слез. И после этого храм взорвется словами:
– Простите меня!
– Бог простит, и меня простите.
В полдень он постучится в дверь, а она, вернувшись из храма на полчаса раньше, успеет замесить тесто для блинов. На пороге после двух секунд тишины они вместе скажут: «Прости меня», обнимут друг друга и так будут стоять еще секунд десять, пока дочь не подбежит к ним и скажет: «Ну, пошли уже есть блины». Потому что слово «прости» значит «я люблю тебя», значит «я хочу жить с тобою!».