Гадкий утенок с характером стойкого оловянного солдатика
Высокий худой человек с длинными руками и большими пальцами, с маленькими глазками и непропорционально огромным острым носом – Ханс Кристиан Андерсен всю жизнь испытывал комплексы по поводу своей внешности. Злые языки называли его орангутангом. Вдобавок к этому у него был совсем непростой характер. Депрессивный, вспыльчивый, обидчивый до крайности, ежедневно Андерсен был одолеваем целой лавиной фобий: он боялся отравления, ограбления, соблазнения и сумасшествия; собак и потери паспорта; смерти от руки убийц, в воде, в огне – даже возил с собой веревку, чтобы в случае пожара вылезти в окно; погребения заживо – клал у постели записку «На самом деле я не умер»; трихинеллеза – не ел свинины.
Это описание больше похоже не на портрет сказочника, а на наброски чудаковатого героя какой-нибудь полной волшебных превращений и неожиданных поворотов сказки. Со злыми колдунами и добрыми волшебниками, с тотальным одиночеством, непониманием и изгойством, с признанием и всеобщей любовью в финале.
Петр Вайль как-то проницательно заметил, что Ханс Кристиан Андерсен прожил жизнь гадкого утенка с характером стойкого оловянного солдатика.
«Жизнь каждого человека – это сказка, написанная пальцами Бога», – не случайно любил повторять Андерсен. Роль чуда в своей жизни он считал настолько определяющей, что даже две последние автобиографии назвал «Моя жизнь как сказка без вымысла» (1847) и просто – «Сказка моей жизни» (1855).
Но если вчитаться в дневники и письма Андерсена, сказка улетучивается, и вырисовывается совсем другой портрет – вечно сомневающегося, неуверенного в себе, склонного к перепадам настроения и отчаянию человека.
И хотя сам Андерсен был убежден (по крайней мере, именно так он говорил публике), что по своему пути он всегда шел вслед за «счастливой звездой» и «волшебной феей», конечно, под чутким руководством Всемогущего Господа, который всегда «все устраивает к лучшему», мы-то понимаем, что чудеса на пустом месте случаются только в сказках, в реальной жизни обычно нужно долго и настойчиво готовить для них почву. Поэтому роль силы воли, самовоспитания и целеустремленности писателя в достижении успеха переоценить невозможно.
В письме Хенриетте Вульф он проговорился, что считает себя «болотным растением датской литературы». А сегодня его бы смело назвали человеком, который сделал себя сам на все сто процентов. Мальчик из нищеты, из глубинки, родившийся в очень бедной семье сапожника и прачки, не просто однажды решил, что выбьется в люди, но загадал, что непременно проснется знаменитым… и стал стучаться во все двери, даже запертые на несколько замков.
«Чтобы стать знаменитым»
Едва Хансу исполнилось 14 лет, он отправился покорять Копенгаген. Без денег и связей, в ветхой одежде он шел с одной мыслью – начать карьеру актера. «Ухожу, чтобы стать знаменитым!» – так и заявил растерянной маме.
Поэт, библиотекарь, собиратель датского фольклора и искусствовед Юст Матиас Тиле, ставший впоследствии добрым знакомым Андерсена, вспоминал: «Однажды утром – кажется, в июне – я сидел, удобно расположившись за письменным столом спиной к двери, как вдруг в комнату постучали. Не повернув головы, я сказал: «Войдите!» Потом, оторвавшись от бумаги, я увидел у порога долговязого паренька весьма своеобразной наружности. Он отвесил мне низкий театральный поклон, снял и положил на пол картуз, а потом выпрямился во весь свой немалый рост и, продемонстрировав заношенный сюртук со слишком короткими рукавами, уставился на меня парой узеньких китайских глаз, сидевших за выдающимся носом и толстыми веками так глубоко, что для лучшего обзора им не помешала бы хирургическая операция. Пестрый ситцевый платок на длинной шее паренька был так сильно затянут, что голова его, казалось, стремилась отделиться от туловища. Короче, это было странное существо, ставшее еще более несуразным, когда, сделав два шага вперед, оно повторило свой поклон и с пафосом заявило: «Не соизволите ли оказать мне честь и выслушать стихи о чувстве, которое я питаю к театру?»
Оторопев, я не успел ответить, как оказался в потоке поэтической декламации и последовавшей за ней сцены из «Хагбарта и Сигне», в которой чтец играл все роли сразу. Ошеломленный, я ждал момента, когда мог бы вставить слово, задать вопрос и получить на него вразумительный ответ. Увы, представление продолжалось, сменившись сценой из комедии и эпилогом из нее, написанными, по признанию чтеца, им самим. Покончив с эпилогом и сделав мне еще несколько театральных поклонов, он схватил картуз, который все это время лежал у двери, как зритель, от удивления разинувший рот, скатился вниз по лестнице и исчез».
А вот другое воспоминание, запечатлевшее писателя уже в зрелые годы:
«Он замечательный чтец, и его часто сравнивали в этом отношении с Диккенсом, а Диккенс был чтецом превосходным. И все же я склонен думать, что манера чтения Андерсена была более впечатляющей и красноречивой. Оба писателя выступали перед многочисленными аудиториями. И голос Диккенса был, пожалуй, более подходящим для сцены, чем для пюпитра чтеца. Он был громче и сильнее, чем у Андерсена, но все же не таким мягким и музыкальным. Я слышал, как читал Диккенс сцену смерти маленькой Нелл в Нью-Йорке, и был растроган до слез, но я все время осознавал, что это читает текст его автор. А вот когда Андерсен читал свою историю «Девочка со спичками», я не думал об авторе вообще и плакал, как ребенок, не сознавая ничего, что происходило вокруг меня» (Гилдерой Уэллс Гриффин, «Мои датские годы»).
Шоколад с королевой
На тот момент «социальные лифты» в Дании практически отсутствовали – это было жестко сословное королевство, и происхождение задавало почти «железную» траекторию пути. В этом смысле европейская Дания мало чем отличалась от дворянско-крепостной России эпохи Пушкина (Андерсен младше нашего поэта всего на шесть лет). Но вероятно, именно отсутствие накатанной колеи и стало трамплином для амбициозного юноши – он покорил не только родную Данию, но и весь мир.
Немногим удалось вкусить такое прижизненное признание, как Андерсену. Его книги читали по всему миру – от простых работяг до венценосных особ.
В списке его поклонников числились и шведская королевская чета, и король Пруссии, и даже император Мексики! Датский король Кристиан IX воспитывал своих наследников на сказках Андерсена и относился к поэту с таким участием и любовью, что лично провожал сказочника в последний путь, шествуя за его гробом. Благодаря Кристиану IX «андерсеновский дух» проник и в российский императорский дом, ведь одна из дочерей датского короля, принцесса Дагмара, словно по волшебству в далекой России превратившаяся в Марию Федоровну, стала супругой Александра III и матерью Николая II.
«25 лет назад я пришел с маленьким узелком в Копенгаген. Бедный и чужой всем мальчик, сегодня я пью шоколад с королевой, сидя за столом напротив нее и короля», – не без гордости писал Андерсен сыну своего покровителя и другу Эдварду Коллину 5 сентября 1844 года.
Говоря современным языком, сказочник стал настоящей суперзвездой. Ему было всего 43 года, когда в Германии вышло 38-томное (!) собрание его сочинений по-немецки.
И даже в стране Советов, упорно строившей «новый мир», свободный от старых «отживших предрассудков», Ханс Кристиан Андерсен, пожалуй, повлиял на воспитание многих поколений едва ли не больше, чем весь марксизм и ленинизм вместе взятые. Шутка ли – он был самым издаваемым в СССР зарубежным писателем: общий тираж 515 изданий составил 97,119 млн экземпляров. Конечно, цензурой нещадно вычеркивались не просто отдельные слова, но и целые абзацы. Но вычеркнуть общий христианский смысл сказок было невозможно.
Хотя большинство читателей воспринимает Андерсена исключительно как детского писателя, сказочника, он оставил очень богатое наследие: 8 сборников стихов, 6 романов, 6 книг романтической прозы, 5 подробных путевых очерков, около 50 пьес (как собственного сочинения, так и адаптации других авторов, в том числе либретто опер), а также 3 автобиографии (самая большая в русском переводе – 700 страниц).
Более того: сам Андерсен долгое время не считал сказки своим основным литературным амплуа и относился к ним как к хобби, не придавая им важного значения – чего не скажешь о романах и пьесах (но кто их сейчас знает? Разве что специалисты…). Первый сборник сказок – «Сказки, рассказанные детям» – увидел свет в 1835 году, когда Андерсену исполнилось 30 лет… «Снежную королеву» он написал в 39 лет.
«Жил-был тролль…»
«Снежная королева» – сказка удивительная. Сколько ее ни читай – каждый раз открывается что-то новое, содержание расширяется и углубляется.
Вступительная глава – «Рассказ первый, где речь идет о зеркале и его осколках» – занимает чуть больше страницы печатного текста. Не поленитесь, перечитайте и освежите в памяти. С одной стороны – это зачин, предисловие, задающее ритм и настрой дальнейшему повествованию, с другой – это совершенно самостоятельное художественное произведение, ценное само по себе.
«…жил-был тролль, злой-презлой – это был сам дьявол. Как-то раз у него было прекрасное настроение: он смастерил зеркало, обладавшее удивительным свойством. Все доброе и прекрасное, отражаясь в нем, почти исчезало, но все ничтожное и отвратительное особенно бросалось в глаза и становилось еще безобразнее. Чудесные пейзажи казались в этом зеркале вареным шпинатом, а лучшие из людей – уродами (…) Когда человеку в голову приходила добрая благочестивая мысль, зеркало тотчас строило рожу, а тролль хохотал, радуясь своей забавной выдумке. Все ученики тролля – а у него была своя школа – рассказывали, что свершилось чудо.
– Только теперь, – говорили они, – можно видеть мир и людей такими, какие они на самом деле.
Они повсюду носились с зеркалом, и в конце концов не осталось ни одной страны и ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде».
Что это, как не диагноз миру, утратившему истинные ориентиры. Точная и глубокая притча о мировосприятии человечества, пораженного грехом; о большинстве масс-медиа, о секретах «успеха» современного телевидения – мастер-класс «Как собирать высокие рейтинги».
Владислав Ерко. Снежная королева
Холод самоуверенности
В описании места действия сказки легко угадывается главный город в жизни Андерсена – Копенгаген:
«В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей…»
Итак, зеркало, созданное дьяволом, разбилось вдребезги – «миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, – ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда». Такая льдинка попала и в сердце Кая.
Почему Герду миновало это испытание, что ее уберегло и почему Кая все же опутали сети зла? Возможно, ответ кроется в самоуверенности, тщеславии Кая, которые поселились в его сердце задолго до проделки тролля. Помните, как на вопрос Герды, не страшна ли им Снежная королева, мальчик ответил: «Пусть-ка попробует!.. Я посажу ее на теплую печку – вот она и растает!»
А когда Снежная королева уже увозила своего пленника на волшебных санях, Андерсен замечает: «Кай… хотел прочесть «Отче наш», но в уме у него вертелась одна таблица умножения». В этом замечании кроются очень важные для писателя рассуждения о модных уже тогда прогрессивных идеях строго научного мировоззрения. «Бог – лишняя фигура», – стали твердить вокруг. Человечеству достаточно логики, математики и «здравого смысла» (всего через несколько лет после смерти Андерсена в книге «Веселая наука» Ницше подведет итог: «Бог умер»). Вот как раз на примере Кая – почти что хорошего мальчишки – Андерсен предлагает провести мысленный эксперимент. И ведет своего героя путем холодного рассудка.
И вот Кай оказался в царстве Снежной королевы: «Он сидел на одном месте – такой бледный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что он замерз». Он потерял все черты, свойственные мальчишкам его возраста: живость, веселость и жизнерадостность. Стал безразличным и бесчувственным исполнителем чужой воли.
Герда – полная противоположность заколдованному Каю. Добрая, чуткая, внимательная и любящая. Засыпая во дворце, куда ее привел ворон, девочка думает: «Как добры все люди и животные!» Ни разу она не упрекнула мальчика, не вспомнила его злым, насмешливым, гордым – а ведь именно таким он и был все последнее время. «О Кай, мой милый Кай…» – вздыхала весь свой долгий и трудный путь Герда.
И самое главное – любящее сердце Герды чудесным образом преображает все вокруг: вспомните принца с принцессой, маленькую разбойницу или ее маму.
Побег из башни из слоновой кости
Искушение Кая понятно – оно близко каждому из нас: аргументы холодного разума, тонкое коварство философии, лишенной любви, горделивой науки. Но неужели Герда проходит свой путь гладко, без сомнений и духовных препятствий? Конечно нет! Ее искушению, «замаскированному», таинственному и оттого очень опасному, посвящена целая глава – «Цветник женщины, умевшей колдовать», которая с точки зрения ритма и структуры рассказа кажется неуместной и даже лишней. Но для Андерсена это отступление было очень важно.
В самом начале своего пути Герда попадает в волшебный сад, который нарочито украшен самыми разными красотами – удивительные деревья, обильное «гостеприимство» «доброй» волшебницы, угощения, предложенный отдых, сон – такой нужный, необходимый, правда ведь? Вокруг суета, беды, разочарования, а здесь – безмятежный покой. В саду будто разлит снотворный эликсир, убаюкивающий, заставляющий забыть обо всех проблемах за его пределами. Бедная Герда ведь так устала, она имеет полное право на отдых, она это заслужила. Сперва девочка, не привыкшая ожидать от людей ничего плохого, разрешает себе небольшой отдых, остановку, передышку. Она засыпает, и цель ее пути постепенно размывается, уходит на второй план, память о Кае затуманивается, его образ становится нереальным и очень далеким.
Исследователи отмечают: этот сад – важнейшая для Андерсена метафора. Это олицетворение искусства, башни из слоновой кости, которая отгородилась от реального мира красивым высоким забором своих грез, мечтаний. Человек, попадающий в этот сад, точно так же первое время уверен, что нашел рай, вот оно – его сокровище, вожделенная пристань, где можно отдохнуть от несовершенства мира и его постоянных проблем. Литература эпохи Андерсена уже тогда умела это делать – уносить человека высоко на смотровые площадки воздушных замков. Писатель протестовал против подобного бегства от реальности, искусственного создания «стерильных» и «безмятежных» островов в бушующем море человеческой жизни.
А разве не то же самое происходит и сейчас – разве не такой же волшебный сад предлагают человечеству телевизор, интернет, социальные сети, торгово-развлекательные центры? Разве не вожделеют об этом маркетологи – чтобы человек забыл, ради чего и Кого он живет, и целиком погрузился в сон виртуальных ценностей, «золотых яблочек»?
К счастью, Герде удается преодолеть этот «опиумный» сон, стряхнуть с себя морок, вязкий и красивый кошмар. Отважная девочка убегает из сада и с ужасом осознает, что провела в этом сладком плену все лето и почти всю осень. И теперь – в преддверии зимы – ей предстоит трудный путь в ледяное королевство.
Писателю важна эта мысль – за такие вот удовольствия, за наркотик грез, надо платить страданиями. Человек просыпается, и реальность оказывается всегда жестче, суровее. Так и Герду сразу же встречает злая метель.
Но чем более беззащитной становится Герда, тем она сильнее. Девочка покидает финку полуодетой и босой и почти сразу встречает на своем пути передовой отряд Снежной королевы. И прибегает к единственно возможному оружию:
«Герда начала читать «Отче наш»; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие, светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячи снежинок. Герда могла теперь смело идти вперед; ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно».
«Кай и Герда». Рисунок Марии М., Новосибирск. art-teachers.ru
Розы цветут
В чертогах Снежной королевы было идеально красиво, но это была мертвая красота. «Как холодно, как пустынно было в этих ослепительно белых залах! Веселье никогда не заглядывало сюда!»
Кай все дни напролет неотлучно находился в самом большом снежном зале. Он «совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого – поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его стало куском льда».
Мальчик сосредоточенно и скрупулезно выполнял задание Снежной королевы – сложить изо льда слово «ВЕЧНОСТЬ». «Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков», – сказала снежная властительница. Да, быть господином себе, конечно, хорошо, но как-то маловато для того, чтобы отдать свое сердце тьме. А если прибавить пару новых коньков?.. Так мальчишку точно можно «подцепить». Это в репертуаре лукавого. Но у Кая никак не получалось выполнить это задание, хотя ему и очень хотелось. Наверное, причиной тому – горячие молитвы любящего сердца.
Каю было очень непросто узнать Герду. Но слезы девочки смогли согреть ледяное сердце и разрушить все чары ада.
«Горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. Кай взглянул на Герду, а она запела:
– Розы цветут… Красота, красота!
Скоро узрим мы Младенца Христа.
Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами».
Чары наконец рассеялись, и всё изменилось: «Радость была такая, что даже льдины пустились в пляс, а когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева». Но теперь слово «ВЕЧНОСТЬ» означало не вечную смерть, а вечную жизнь, спасение.
«Если не будете как дети»
Когда дети вернулись домой, они увидели любимую бабушку, которая читала книгу – какую, бдительная советская цензура решила оставить в тайне. Но Андерсену скрывать было нечего, ведь он точно знал, что читать она могла только Книгу книг – Евангелие. Сказочник даже уточнил, какой фрагмент был перед ее глазами – слова Христа: «Если не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное!»
«Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном».
Начать с детьми разговор о Боге всегда непросто. Здесь нельзя сфальшивить, нельзя уйти от сложных вопросов или превратить Господа в эдакого строгого стороннего наблюдателя, который только и ждет, когда кто-то нарушит заповедь – и тут же жестоко карает. Получается такой «удобный бог», которым легко запугивать детей и манипулировать их поведением. Правда, когда детки чуть вырастают, они прекрасно понимают, что к Настоящему Богу этот, выдуманный хитрыми родителями, никакого отношения не имеет. А где искать Настоящего – они не знают, им не показали. Ни на собственном примере, ни в душеполезных разговорах. Чтобы не наломать дров, чтобы тонко и исподволь начать самый важный разговор с ребенком – разговор, который должен длиться всю жизнь, – надо бы заручиться поддержкой. Хорошими помощниками в таких делах могут стать сказки Андерсена, которые еще неизвестно, кому принесут больше пользы – слушающим детям или читающим родителям.
Для нас
Самый знаменитый памятник Андерсену находится, конечно, на его родине – в Дании, в центре Копенгагена. В Королевском саду, напротив розового замка Розенборг, на небольшом возвышении сидит всеми здесь любимый сказочник. Он задумчиво смотрит вдаль. В левой руке – закрытая книга, а правая протянута словно для благословения. Памятник был установлен в 1880 году, вскоре после смерти писателя, на том месте, где в свое время находившийся на грани нищеты молодой Ханс Кристиан часами сидел на скамейке, ел грошовую булку и, вероятно, любовался белыми лебедями, плававшими в пруду.
По первоначальной задумке скульптурную композицию должны были дополнять фигуры детей, окруживших Андерсена. Но создатель памятника вовремя спохватился: великий сказочник всегда обижался и горячо протестовал, когда его называли «детским писателем». Видимо, понимал, что в его произведениях нуждаются прежде всего взрослые.
Так и сидит он в одиночестве – человек, воспитавший многие поколения, но так и не почувствовавший тепла домашнего очага, заботы любящей жены и неугомонного внимания своих детей. «Но в этом мире для человека важнее не то, что его окружает, а то, что у него внутри…» – мудро заметил сказочник.
И был, конечно, прав!