— Мы продолжаем наш цикл встреч с замечательными людьми, посвященный проблемам детского чтения. Сегодня наш эфир — с Ириной Лукьяновой. Ирина — писатель, преподаватель школы «Интеллектуал», она много лет преподает литературу. На своих писательских курсах она учит детей писать книжки — это тоже помогает полюбить чтение и сам процесс создания книги.
Сегодня наш разговор пойдет о том, в какой момент ломается подросток, изучая школьную программу. Я слышала от многих людей, что в школе они читали программу худо-бедно, отлынивали, увиливали, насколько это возможно, и ничего из этого обязательного чтения не запомнили. Потом, уже взрослыми, они вернулись к этим произведениям и прочитали всю школьную программу, начиная от «Повестей Белкина» и «Капитанской дочки» и заканчивая не входящим в обязательную программу Солженицыным. И тогда уже по-настоящему открыли для себя русскую литературу. Для того, чтобы это сделать, им пришлось переступить через внутренний порог: «Школьная программа, мы это уже как-то читали».
Иногда говорят, что, может быть, вообще не нужно читать в школе ничего, чтобы не отбить интереса к чтению.
В каком возрасте, на ваш взгляд, у ребенка начинается читательский кризис и школьная программа становится в тягость? Когда начинается «Война и мир», «Преступление и наказание»? Где такая точка сложности и есть ли она?
— Да, мне кажется, какая-то точка сложности есть, и она связана с переходом в подростковый возраст и в старшую школу.
Во-первых, дело в том, что программа 5–7-го классов довольно сильно отличается от программы 8–11-го. Примерно до 7-го класса ребенка, в основном осторожно и потихонечку, знакомят с произведениями русской литературы, стараясь подбирать произведения, которые мало-мальски соответствуют его возрасту, его читательскому восприятию. Так устроены даже самые неудачные программы.
Сейчас, слава Богу, много разных и интересных школьных программ — пока нам все-таки не навязали новый ФГОС с единым списком произведений, намертво приколоченных гвоздями к каждому отдельному классу. Пока у нас еще есть некоторая свобода вариаций. Мы можем сами придумывать свои рабочие программы, если мы знаем специфику своих детей, или пользоваться уже готовыми рабочими программами, которые разрабатывают замечательные филологи-преподаватели, их довольно много. Сейчас уже есть немало хороших учебников по литературе, где все-таки соотносятся читательский возраст, ожидания ребенка, его жизненный опыт и способность воспринимать более-менее сложные тексты.
Но большинство учителей все-таки работают как-то по старинке, ориентируясь на золотые списки, на очень популярные учебники, уж не буду называть имена их составителей. Есть такие учебно-методические комплекты, по которым реально работает вся страна — и они, мне кажется, не самые удачные.
Постепенно, примерно с пятого класса, в ребенке зреет недовольство. В школе почему-то считается, что детям надо сплошь давать стихи о природе. Все про родную природу — родная природа на уроках литературы, родная природа в упражнениях по русскому языку: все эти «дождинки, висящие на травинках», «уже побежали ручьи и закричали скворцы»… И ребенок, задавленный этой великой родной природой, считает, что русская литература и есть одно огромное описание природы. Ему это все не по возрасту, не по уму, потому что описание природы — это довольно сложная часть литературного произведения, и, может быть, не самая главная его часть.
А в восьмом классе на него обрушивается всей своей тяжестью великая русская литература. Иногда зарубежная литература, потому что 8-й и 9-й класс — это самое время поговорить о Данте, о Гете, о Бомарше, о Шекспире, поскольку в 10-м и 11-м нам уже совсем не хватит на это времени — у нас уже будут Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский и так далее.
Но самое главное — это то, что ребенок без взрослых усилий, без взрослого сопровождения эту большую литературу не считает для себя хоть как-то актуальной. Она никак не соотносится ни с его жизненным, ни с его читательским опытом, ни с его человеческими интересами.
Что ему за дело до проблем какого-то Акакия Акакиевича? Страдал Акакий Акакиевич, хотел шинель, проблема маленького человека. Ну ОК. А я тут при чем?
Задача взрослого, если он хочет, чтобы для ребенка хоть что-то значили все эти истории из жизни мелких чиновников, — ему помочь. Взрослый должен помочь ребенку осмыслить, что все это имеет отношение к его собственной жизни. Что те же самые человеческие драмы переживаются и сейчас, в наше время — одежды другие, язык другой, обычаи другие, а человеческая природа все-таки одна и та же.
И второе важное соображение. Согласно периодизации возрастного развития по Эльконину-Давыдову (хотя сейчас некоторые психологи говорят о том, что по отношению к современным детям и подросткам она уже устарела), примерно в 12 лет у ребенка становится ведущим интерес к социализации, а интерес к познавательной деятельности немножечко утрачивается. Ребеночек, который перелопачивал книги и энциклопедии из желания понять, как устроен этот сложный мир, который любил читать про всякие чудеса природы и приключения, вдруг проникается совершенно другими идеями. Ему теперь больше всего интересно разговаривать со сверстниками, ему хочется общаться, ему важно найти свое место в обществе.
Теперь человеку важно понять, кто он такой и как его «я» соотносится с другими человеческими «я». Вот это становится ведущим его интересом, а ему опять русскую природу суют или истории из жизни людей, которые кажутся ему совершеннейшими марсианами. Он про них просто ничего не понимает: по каким законам они существуют, что едят, какие наряды носят, какие слова — это все какие-то марсианские хроники для него. Но марсианские хроники интуитивно понятны, потому что там берешь бластер, он палит, садишься в звездолет — он летит. А тут поди пойми, что это за демикотоновые сюртуки, табльдоты, озимые и прочие сеялки-веялки.
Зачем читать детям вслух
Кроме того, есть еще один очень важный фактор: книга перестала быть монополистом, главным ретранслятором человеческого опыта. Хотя чтение по-прежнему остается ведущим способом передачи информации: дети, даже когда сидят в гаджетах, все равно читают целую кучу букв, хотя буквы не всегда того качества, которое мы бы хотели. Но у чтения уже нет монополии.
Ирина Лукьянова
Действительно, книга — это концентрат человеческого опыта. Когда-то ведущим способом передачи информации было устное предание, фольклор, эпос, который обладал очень удобной формой для передачи опыта другим поколениям: этому служил особый ритм, особые клише, при помощи которых можно было запомнить и передать потомкам важные знания об опыте предков. Но с изобретением письменности способ изменился.
Сейчас мы находимся на грани появления новых способов трансляции человеческого опыта, они уже появились, но пока не стали ведущими — это видеоносители, аудионосители и так далее.
У детей ведущим способом восприятия очень часто становится видео. Оно легче воспринимается детьми, которые с детства привыкли именно к этому формату: они ведь начинают с просмотра мультиков, а не с чтения — для них смотреть видео, смотреть на движущиеся картинки значительно легче, чем складывать в уме буквы. Это менее трудоемкий способ.
— Изменилась скорость. На самом деле, даже старое кино 60-х – 70-х годов невозможно смотреть.
— Оно действительно кажется каким-то совершенно заторможенным. Все время хочется поставить на перемотку побыстрее, чтобы как-то с этой заторможенностью справиться.
— Штирлиц идет по улице пять или десять минут экранного времени, просто идет. В современном сериале уже 15 событий каких-нибудь произошло бы за это время.
— Вот это, кстати, утраченный навык — проживание вместе с героем этого экранного времени, пребывание в нем, растворение в нем, сочувствие — вместо концентрата самого-самого, самого вкусненького, самого интересненького. Этого у нас, к сожалению, нет, и вот этот навык пребывания в моменте, медленного чтения, медленного просмотра очень трудно воспитать, хотя он, конечно, очень важен.
Скорость действительно меняется. Чтение требует усилий, это очень трудоемкий процесс. Как показывают некоторые исследования, оно автоматизируется только к 13 годам. До этого само складывание букв в слова, отождествление слов с каким-то смыслом, складывание этих смыслов в рамках одного предложения — это сложная интеллектуальная деятельность.
Если ты читаешь книгу, это твоя режиссерская задача: ты там сам воображаешь эти декорации, в которых это все происходит, собираешь их из каких-то мелочей, которые описал тебе автор, ставишь у себя в голове свой спектакль или снимаешь свое кино. Поэтому многие так не любят описание природы — очень трудно собрать эту картину из мелочей, если никогда сам не видел рассвета над болотом или дождя в лесу. Кроме того, приходится самому воображать действующих лиц, расставлять их в этом пространстве, разыгрывать с ними тот сюжет, который придумал писатель. Ты сам и декоратор, и кастинг-директор, и режиссер этого кино. Это твое мысленное кино, которое происходит у тебя в голове, когда ты читаешь книгу.
Если ты смотришь обычное кино, за тебя это все уже сделали, тебе остается расслабиться и получить удовольствие. Но удовольствие, которое получаешь от чтения — оно другого порядка: оно более сложное, оно более творческое, оно предполагает сотворчество с автором, но это требует очень серьезных ментальных усилий. Далеко не каждый ребенок сразу на это способен, особенно если чтение для него сопряжено до сих пор с техническими трудностями, и ему тяжело, он спотыкается уже на первых операциях, где звуки и буквы надо соотносить со значениями и смыслами, и не добирается даже до этапа этого воображаемого кино.
— Как могут родители в этой ситуации помочь подросткам полюбить литературу? Я читала про практики медленного чтения с погружением, когда сначала ты читаешь «Капитанскую дочку», частично вслух, частично сам, потом что-то рассказываешь, потом экскурсии по местам «Капитанской дочки» в Москве, потом посмотреть спектакль, затем фильм. Грубо говоря, если полгода сидеть на «Капитанской дочке», действительно это произведение мимо не проходит. Я помню, как у нас в школе было: задали, прочитали, на одном уроке обсудили — и пошли дальше, ты в итоге ничего не помнишь. Но если полгода читать «Капитанскую дочку», получится три книжки за год, и все.
— Да, довольно часто учителя делают именно так: на примере одной книжки они учат своих детей работе с текстом — многообразной, сложной, но каждому учителю приходится выбирать между желанием копать вглубь и бежать вширь. Это довольно тяжело, потому что на каждом моменте хочется задержаться. Очень часто у учителя оказывается, что к концу года мы на чем-то подзадержались и нам не хватило времени на ту же «Капитанскую дочку» или на что-нибудь еще, такое тоже бывает.
В некоторых зарубежных школах обучение литературе как раз и строится на практиках медленного чтения, когда полгода сидят на одном тексте и делают на нем много разных всяких штук, и это хорошо, с одной стороны. С другой стороны, дети успевают обалдеть от этого текста до такой степени, что они его уже знают наизусть, он им снится по ночам и от него с души воротит. Здесь какая-то золотая середина все-таки нужна, потому что мы не можем себе позволить с каждым текстом, который у нас есть по Федеральным государственным образовательным стандартам, работать именно так.
Потом все-таки хочется ребенку открыть еще несколько дверей и показать, что за ними находится — у Пушкина, кроме «Капитанской дочки», есть и то, и то, и то. Есть еще огромная дверь в зарубежную литературу, есть советская литература и русская литература XX века. Весь XX век пробегает мимо наших школьников, потому что он календарно относится к 11-му классу, а в 11-м классе они уже думают совершенно о других вещах, а вовсе не о русской литературе XX века.
И в результате у них остается представление, что после Толстого и Достоевского вообще ничего не было и говорить не о чем. Русская классика, что в нашем детстве называли «критический реализм» — это и есть вершинное развитие.
Возвращаюсь к вопросу, что делать родителям. Во-первых, говорить с детьми об этих текстах. Можно смотреть вместе кино, какие-то экранизации и сравнивать с тем, что на самом деле написано в тексте.
— Подождите, но чтобы говорить с ребенком о текстах, надо самому как минимум их перечитать?
— Ужас какой! Да! Как заставить ребенка полюбить литературу, но только чтобы меня это не трогало?
— В некотором смысле, да.
— Можно передоверить его какому-то учителю, но, с другой стороны, перечитать Достоевского не опасно, он не кусается. Как бы ребенка научить любить брокколи, если в семье ее не готовят и никто не ест?
— Да-да-да, я как раз хотела сказать, что мы едим батончики и хлопья, но ребенок должен есть только брокколи и пить чистую воду.
— Как бы показать, что от брокколи можно получать удовольствие? Я реально люблю брокколи, я из тех редких людей, которые любят брокколи, шпинат, другие странные вещи. Если я хочу, чтобы мой ребенок это ел, я буду стараться вкусно это готовить и вместе с ним тоже есть это. Как можно научить ребенка плавать, если ты не заходишь вместе с ним в воду? Либо тренеру его отдать, либо самостоятельно с ним все-таки в эту воду лезть и какие-то телодвижения вместе с ним там проделывать.
Можно читать ребенку вслух. Я большой фанат чтения вслух детям, я своим читала лет до 14. У моей дочки были проблемы с техникой чтения, с восприятием чтения, ей было легче слушать, чем читать глазами, я ей много читала. Потом родился младший, мы с младшим читали, и старшая приходила, пристраивалась, мы чуть ли не всего «Гарри Поттера» прочитали вслух. Так что рубрика «Театр у микрофона» — это мое все.
Как обсуждать с ребенком книги, чтобы было интересно
— Кстати, как вы относитесь к аудиокнигам? Их проще слушать, чем читать — насколько они вредят или помогают?
— Есть люди, которые их любят, а есть те, которые не очень. Я аудиокнигами не пользуюсь, потому что у меня ведущий способ восприятия глазами. Я не совершаю таких длинных поездок на автомобиле, во время которых можно было бы долго и с удовольствием слушать аудиокниги. Как-то ездила с подругой, она слушает в дороге аудиокниги на английском — ну, я слушала с интересом. Хотя у меня уплывает внимание, в какой-то момент я начинаю думать о чем-то своем и что-то уже пропускаю.
Для чего мне это бывает нужно? Когда мне надо к уроку освежить в памяти какой-то фрагмент из «Обломова» или «Войны и мира», но при этом надо одновременно приготовить ужин. Для этого аудиокниги очень хороши.
Есть люди, которым с аудиокнигами гораздо легче, чем с чтением глазами, особенно если у человека есть проблемы восприятия зрительно-пространственной информации, ее обработки и хранения. Для них аудиокниги могут быть спасением. Или если у человека плохое зрение. Однокласснику моей дочери, у которого сильная дальнозоркость, мама даже школьные учебники читала до 11-го класса, такое тоже бывает. А есть люди, которые просто любят аудиокниги, им легче или интереснее воспринимать художественное произведение в интерпретации чтеца — и прекрасно.
— Есть ли разница в восприятии между теми детьми, которые читали книгу глазами, и теми, кто слушал аудиокнигу, собирая лего?
— Я не знаю. Дети ведь все очень разные. Зависит от их ведущего способа восприятия и от того, что у них в это время происходит в голове. Моя дочка, когда маленькая была, спрашивала: «Почему, когда я сама читаю, не интересно, а когда ты читаешь, интересно?» Потому что когда она сама читала, у нее в голове этот ментальный театр не работал, все силы на другое уходили. Ей так трудно было продраться через эти первоначальные сложности, технические сложности еще не автоматизированного чтения, что она не успевала получить удовольствие. Когда же я читала вслух, по ролям, с какими-то интонациями, я за нее делала всю сложную работу и доставляла ей обработанный текст прямо в мозг по тому каналу, который у нее работает лучше, ей это легче давалось. А выросла — стало и самой легко и интересно читать.
С другой стороны, есть люди, которые совершенно не выносят чтения вслух. Мне в аудиокнигах часто мешает голос, чужая интонация, я бы прочитала с другой. Это чужое прочтение, которое мешает моему собственному. Здесь все зависит от конкретного человека. Мы разные, и это прекрасно.
Как еще, кроме чтения вслух, могут родители помочь своему ребенку? Можно обсуждать все эти незнакомые и непонятные реалии, рассказывать о том, как тогда была устроена жизнь, почему герои ведут себя по-другому.
Почему Татьяна не может развестись со своим генералом и убежать к Онегину? Это выводит иногда на очень интересные разговоры.
Но тут хорошо бы, чтобы у родителя и у ребенка были совместные интересные темы для обсуждения.
Сейчас, например, многие девочки здорово заинтересованы вопросами феминизма, женских прав. Родители часто говорят: «Весь твой феминизм — это сплошная ерунда, сиди, читай классику, а то у тебя ни одна книжка за лето не прочитана», — это один способ ведения разговора о книгах с ребенком. Другой способ — посмотреть, какую роль играет женщина в обществе, например, у Джейн Остин, какую — в книгах Пушкина, какую — у Лермонтова в «Герое нашего времени»? Мы недавно обсуждали с классом, что у Лермонтова женщин постоянно сравнивают с породистыми лошадьми. А у Грибоедова? а у Тургенева?
Кого-то в «Евгении Онегине» занимают не образы женщин, а «английский сплин иль русская хандра». Есть дети, которых гораздо больше волнует тоскующий герой, с ними самими что-то такое происходит. Но далеко не всегда они готовы об этом говорить, потому что с родителями говорить о личном бывает не очень легко, особенно если ты подросток. Наоборот, хочется свои личные переживания от мамы с папой как-то скрыть, это нормально. Если есть какой-то другой взрослый, с которым безопасно об этом говорить, это хорошо.
Вообще, разговоры о книгах должны быть очень безопасным пространством для ребенка. Нет никакого смысла бросаться это обсуждать в подростковом возрасте, если раньше вы никогда этим не занимались. Ребенок должен привыкнуть обсуждать книги с детства — сначала героев, как они себя ведут, в чем они правы, в чем не правы. Постепенно мы начинаем приходить к пониманию того, что за этим всем есть какой-то автор, который зачем-то нам эту историю рассказывает, он тоже пользуется какими-то интересными способами ее рассказать.
Постепенный переход от наивного чтения к профессиональному, компетентному чтению — это то, с чем может помочь взрослый, если ему самому интересно разговаривать с ребенком. Вообще, совместно прочитанное дает очень много поводов для разговоров с детьми на самые неожиданные темы.
Очень часто замотанные родители не замечают, что у них с детьми не остается пространства для обсуждения: «Какие ты уроки сделал, какие не сделал? Что у тебя на завтра? Ел ты или не ел? Убрал или не убрал? Готов на завтра портфель или не готов?» Ряд риторических вопросов: «Почему здесь это валяется?», «Почему на тебе до сих пор школьная одежда?» Вопросы, которые, в принципе, никакого диалога не требуют. Это родительский воспитательный монолог, направленный на ребенка, а его мнение здесь никого не интересует, строго говоря. Тот стоит и просто обтекает, стараясь пропускать мимо ушей эти направленные на него воспитательные речи.
Совместное чтение книжек дает возможность диалога, обсуждения, причем обсуждения не ребенка, не его поведения в конкретной ситуации, а чего-то внешнего по отношению к нему — может быть, интересного ребенку, может быть, и нет. Он может своими вопросами задавать направление дискуссии, мы можем идти здесь за его интересами. Жалко, что родители этим очень часто пренебрегают и говорят: «Он уже большой, читать умеет, пусть сам идет, читает».
— Да, я тоже сейчас подумала о том, что я действительно с дочкой совсем не обсуждаю книжки, которая она читает, и которые я читаю. Не очень понятно, что обсуждать. О чем была книжка, кто тебе там понравился? Что еще спрашивать? Возьмем, к примеру, книгу «Малыш и Карлсон».
— К книге «Малыш и Карлсон» у меня масса вопросов, потому что я в детстве Карлсона терпеть не могла. Мне казалось, что это совершенно свинский персонаж, который приходит, все разрушает, подставляет Малыша и сматывается. В чем вообще кайф держать такого друга, который тебя предает на каждом шагу? Да, он построил пирамидку, увенчал ее тефтелькой, он взорвал паровую машину — и тю-тю. Родители приходят. Кто это сделал? Карлсон. А где Карлсон? Карлсона нет. А ты стоишь с этой тефтелькой как идиот. Чего хорошего в этом Карлсоне? Нет, я понимаю, что в нем хорошего, это сознательная провокация.
Давайте поговорим с ребенком, почему Малыш так к нему привязан? Хороший ли Карлсон друг? Хотим ли мы себе такого Карлсона? Как быть Карлсоном? Чего можно такого замутить, чтобы ни одна паровая машина не пострадала, но в то же время было бы очень прикольно? Ведь челюсти дядюшки Юлиуса — совершенно шедевральная вещь. Мумия Мамочка, «вмири зкасок тожи любят булочкы» и так далее. Что нам нравится в этой книжке, что самое смешное? Привидение — это шедевр, можно поиграть в такие же привиденческие или языковые игры, можно целый день общаться фразами из «Карлсона».
Чтение как способ апгрейдить голову
— Допустим, у нас есть подросток, 6-й, 7-й или 8-й класс. Он читает что-то для себя, какую-то легкую литературу, всякие смешные рассказы на школьную тему. И тут на него обрушивается великая русская литература: сегодня Достоевский, завтра — Толстой, послезавтра — 15 рассказов Чехова. Наш подросток ходит в обычную школу, где преподаватели литературы не следуют традициям глубокого чтения. Обычный учитель, который раз в неделю рассматривает новую книжку очень быстро, поверхностно. Как еще можно помочь в этой ситуации ребенку, помимо того, что с ним разговаривать про книги?
— Можно найти для него какой-то книжный клуб, какое-то место, где про книги можно говорить. Иногда это бывает в школах, иногда это бывает в библиотеках или при приходах. В библиотеках такие вещи очень любят, но, правда, сами дети уже не очень хотят туда идти.
Родитель может предложить ребенку с его друзьями устроить какие-то относительно регулярные читательские сборища, но тогда не только предлагать свое, но и идти на обмен — на этой неделе обсуждаем книгу, которую предлагаю я, а на следующей неделе — книгу, которую предлагаете вы. Это очень интересный, взаимовыгодный и взаимно обогащающий обмен. Может быть, не еженедельно, а раз в две недели собираться с какими-то его друзьями, если им самим захочется. Если есть безобразие, то его надо возглавить.
Понятно, что у родителей может не быть на это сил. Для этого существуют частные педагоги, довольно много сейчас таких предложений по чтению с детьми. Довольно много таких запросов: найдите нам учителя, который будет просто с ребенком читать книжки и их обсуждать по-человечески. При школах бывают всяческие спецкурсы по литературе.
Дети очень интересуются зарубежной литературой, которой у нас почти нет после XVIII века. Вся зарубежная литература, начиная с XIX века, уже пробегает мимо них, а им этого хочется, им это интересно — и здесь множество текстов, заслуживающих того, чтобы их читали.
Когда дети, подростки начинают интересоваться обществом, своим местом в нем и так далее, у них отлично идут антиутопии.
Их вообще ужасно интересует устройство общества, апокалиптические и постапокалиптические миры. Их интересует, что будет, если начнется война и наш мир рухнет, как будут события развиваться дальше.
Дети постигают законы развития общества, изучают, как строятся общества справедливые и несправедливые. С ними бывает очень интересно выстроить целую программу чтения, основанную на этом — общество и я, человек и общество. Туда можно включить много чрезвычайно хороших текстов, фильмов, обсуждать это с большой пользой для них и для себя тоже.
— Мы приходим к выводу, что для того, чтобы подросток действительно читал и школьная программа не стала кошмаром, мы не можем ограничиться тем, что литература — это предмет в расписании, и должна быть огромная родительская работа.
— Родительская, учительская, да, — должна быть взрослая работа, потому что если мы хотим, чтобы ребенок овладел тонким сложным устаревающим искусством — танцевать менуэт или читать по-церковнославянски, говорить на китайском, мы не можем сунуть ему самоучитель церковнославянского или самоучитель китайского, или самоучитель по старинным танцам — и сказать: «Работай. Приду, проверю, поставлю оценку». Некоторые особенно одаренные с этим справятся сами, потому что каким-то образом это совпадает с их зоной интересов и с их способностями, но остальные завянут.
Если мы хотим, чтобы побольше народу к этому приобщалось, здесь нельзя все это оставлять на школу, родителям приходится довольно много работать самим.
— Как вы объясняете подросткам, зачем вообще им это все нужно, все эти пыльные книжки по 800 страниц?
— Мы довольно много с ними об этом разговариваем. Сначала я прошу их самих назвать какие-то причины, по которым им имеет смысл читать классику. У нас бывают разговоры на разные темы: зачем вообще нужна поэзия? Зачем читать классику? Зачем читать не вообще классику, а русскую? Зачем учить наизусть стихи? Зачем бывают описания природы? Зачем читать, если можно посмотреть кино? Здесь очень много разных «зачем».
Зачем вообще читать книги? Как ни странно, в головах у будущих программистов очень часто рождается этот вопрос — у начинающих программистов, у которых компьютер поглотил весь существующий мир. Зачем, когда существуют компьютерные игры с персонажами и мирами, которые можно там прекрасно строить, когда существует кино, которое можно смотреть? Для них это уже совершенно архаичный способ.
Что я им говорю? Я говорю о том, с чего мы сегодня начали, что книга — пока ведущий способ передачи человеческого опыта. Хочешь приобщаться к человеческому опыту — приобщайся. Хочешь набивать собственные шишки — набивай собственные, никто не помешает. Иногда чужой опыт помогает собственных шишек избежать, иногда чужой опыт помогает апгрейдить собственную голову.
Все понимают, зачем нужен айфон последней модели, всем понятно, зачем надо периодически апгрейдить свои компьютеры, но не всем понятно, зачем нужно апдейтить и апгрейдить свою голову. Когда начинаешь доносить, что ты немножечко расширяешь возможности своей рабочей памяти, что ты как будто докупаешь себе память и укладываешь в свою голову много интересных программ, ты туда инсталлируешь какие-то любопытные штуки — иногда это работает. С каждым классом свое направление движения этого разговора.
Я помню, получила однажды очень интересный ответ, исходящий, скорее, из практической пользы: я хочу понимать всякие шутки, фишки и образы, на которые ссылаются все культурные люди, я хочу с ними иметь общий культурный язык, чтобы меня не принимали за необразованного невежду. Если ты претендуешь на то, что ты — человек, принадлежащий к какому-то культурному обществу, если ты претендуешь на то, что ты собираешься заниматься интеллектуальным трудом, ты, по крайней мере, обязан узнавать цитаты из «Двенадцати стульев».
Как превратить «На дне» в нуарную комедию
— Я сейчас думаю о том, что правильно подобранные занятия и педагоги в дополнение к школьной программе — это действительно очень сложная родительская работа, которая дает очень большой ресурс и возможности. Я сейчас вспомнила, как меня в детстве водили в Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Воспоминание осталось только одно — скорее бы дали посидеть, дали попить, очень жарко и хочется домой… В греческом зале мышь белая — это все, что я вынесла в свои 7-8 лет из музейного опыта.
— Да. Мою дочку водила любящая бабушка по всему Эрмитажу, дочь потом лет десять дрожала от самой мысли, чтобы снова туда зайти, потому что ей было многовато. Лучше маленькими кусочками, лучше уйти пораньше, чтобы ребенок закричал: «Когда мы еще раз туда пойдем?»
— Ирина, как быть с драматургией — «Горе от ума», пьесы Чехова и так далее, их надо читать или можно смотреть в театре?
— Можно смотреть в театре, но постановки ведь очень разные, у каждого режиссера собственное видение. Не факт, что режиссер поставит ту пьесу, которая сыграется у тебя внутри при прочтении. Можно и несколько разных посмотреть.
Я очень люблю с детьми чтение по ролям, и детям нравится. Но не все любят, некоторые считают, что это фи-фи-фи, пустая трата времени. Но зря.
У нас на территории школы довольно много яблонь и вишен. Когда мы однажды туманным холодным-холодным утром вылезли под цветущую вишню, поставили там скамейки и прочитали по ролям «Вишневый сад», это было довольно сильное ощущение и немножечко другое — не то, которое возникает, когда ты это читаешь сам, и не то, которое возникает, когда ты это читаешь в классе. По-разному очень бывает с разными классами.
У меня был интересный опыт чтения горьковской пьесы «На дне» с 11-м классом: у нас подобрался очень удачный Сатин, который так произносил эти пафосные горьковские монологи про то, что «человек — это звучит гордо», что весь класс валялся со смеху. Оказалось, что это очень смешное произведение, невзирая на всю ту мрачность, которую Горький в него вложил. В этом классе мы прочитали «На дне» как комедию, мрачную, нуарную, но комедию.
Когда я детей спрашивала, в чем разница, когда ты читаешь глазами, и когда мы читаем по ролям, то они отвечали, что начинают более выпукло проступать персонажи, ты лучше понимаешь своего персонажа, ты начинаешь соображать, о чем он думал, когда он это говорил, какие он чувства сюда вкладывал. Это бывает хороший опыт, интересный.
Что читать летом
— Как вы относитесь к списку чтения на лето?
— Хорошо отношусь, особенно когда списки летнего чтения составляют вдумчивые и хорошие педагоги. Пользуясь случаем, минутка пиара — на сайте Гильдии словесников есть целый раздел «Летнее чтение», где выложено огромное количество списков для летнего чтения для разного возраста, разных классов, которые подбирали хорошие учителя для своих детей.
Я обычно даю список больших текстов, которые мы будем обсуждать и которые дети, скорее всего, не успеют прочитать в году, потому что у нас они очень сильно загружены. К ним даю некоторое количество текстов, которые с ними связаны — это может быть критика, это может быть текст, который так или иначе с ним соотносится, лежит в основе, с которым его можно сравнить или который можно прочитать, чтобы лучше понять, о чем будет идти речь на уроке.
Например, когда мы говорим о романтизме, я могу посоветовать в списке дополнительного чтения «Франкенштейна». Мы не обязательно будем его обсуждать на уроке, до него не обязательно дойдет, но может быть, в какой-то момент это обсуждение всплывет, и те, кто прочитал «Франкенштейна», будут лучше понимать, о чем мы сейчас разговариваем.
Иногда стараюсь давать еще маленький списочек, что бы я посоветовала почитать тем, кто интересуется более-менее современной подростковой литературой, Young Adult и так далее. Но поскольку есть люди, которые эти списки составляют профессионально, составляют лучше, чем я, я обычно отсылаю к чужим трудам.
— Как быть, если школа идет по своей программе, если с учителем не повезло? Если он отметает все идеи: давайте сделаем школьный клуб, давайте почитаем по ролям? Ведь такой сухой подход к преподаванию только отбивает интерес к литературе. Что тогда делать?
— Зависит от школы и зависит от учителя. Да, каждая ситуация индивидуальная. Иногда, может быть, не имеет смысла держаться за эту школу.
У меня был случай, когда я предлагала школе одно, другое, третье, пятое, десятое — школе было не интересно. В конце концов, я поняла, что я больше не готова держать ребенка в ней, поменяла ему школу. Вместе со школой поменялся и сам ребенок, который из скучающего опечаленного, ни в чем не заинтересованного, вечно усталого и тоскующего существа превратился в того, у кого горят глаза, кто вечно занят, у него 100-500 дел, и все страшно важные. Надо еще прочитать и то, и то, и это, потому что все одноклассники знают, а я не знаю, я не могу позориться на их фоне.
Иногда надо очень ясно понимать, чего мы хотим от этой школы. Может быть, иногда смена школы — это лучшее решение.
Иногда такой возможности нет. Тогда — Господи, дай мне сил изменить то, что я могу, и принять то, что я не могу изменить. Если мы видим, что это нашего ребенка губит каким-то образом, то принимаем какие-то серьезные решения. Если еще терпимо, можно ходить, предлагать, ввязываться, до тех пор, пока не поймешь, что это окончательно бесполезно. Самому предлагать какие-то клубы. Если школа по каким-то причинам важна, но не устраивает один учитель литературы, можно искать другие решения, частных преподавателей или в окрестностях посмотреть по библиотекам, что они предлагают.
В библиотеках, как правило, все бесплатно для читателей. Есть детские библиотеки, есть молодежные библиотеки, есть подростковые. Не надо забывать, что они реально существуют, что у них огромный план работы с читателями, что у них иногда замечательные люди ведут замечательные вещи — программы встреч с писателями, иногда киноклубы, иногда читательские клубы.
Все забыли о том, что у нас существуют библиотеки — а они живут, и живут интересной жизнью.
К примеру, во всех библиотеках в апреле проводится библионочь, вместе с ребенком можно туда сходить, принять в ней участие — тоже неплохая затея, может быть, ему там понравится, он там приживется. Здесь существуют способы на разный вкус и кошелек.
— Наверное, если прийти в библиотеку и сказать: «Давайте мы с вами сделаем книжный клуб», — они, скорее всего, положительно отнесутся к этой идее?
— Очень может быть. Надо понимать, что в библиотеках очень часто работают люди, которые свое дело любят, которым это интересно, которые этого хотят. При библиотеках бывают творческие студии, при них — какие-то писательские кружки. У них бывают довольно симпатичные и современные коворкинги. Для начала можно сходить и исследовать возможности своей районной библиотеки.
Если насаждать дома чтение, ребенок скажет: «Отстаньте»
— Я немного озадачена темой объема чтения. Расскажу о своем опыте. Я окончила филологический факультет МГУ, была отличницей. Читала полностью все списки по литературе, которые у нас были. Кто помнит филфак, тот знает, что на один семестр у нас был список русской литературы 40–50 книжек, каждая страниц по 800, а то и больше, и такой же список по зарубежной литературе. Я честно читала все.
К экзамену у меня в голове была абсолютная каша из всех сюжетов, потому что возможности все запомнить не было никакой. Я точно знаю, что те мои однокурсники, которые читали русскую и зарубежную литературу в коротких пересказах (все в одной книжечке), запоминали значительно больше, чем я.
После того, как я пять лет все читала в таком колоссальном темпе, у меня абсолютно отшибло способность читать художественную литературу. <…> За годы после выпуска я не прочитала, по-моему, ни одной художественной книги.
После того, как я рассказала об этом в своем инстаграме, я получила множество писем от людей, тоже закончивших филологические факультеты, которые писали ровно о той же проблеме: они читали все, перенапряглись, с тех пор читают только нон-фикшн. Художественная литература вообще из их жизни ушла.
В каком месте мы совершили ошибку? Как мы можем детей своих уберечь от такого добросовестного подхода?
— Мне кажется, что мы немножечко перебарщиваем по части экстенсивного развития: мы слишком стремимся впихнуть им в голову все. Это касается и школьной программы, которая перенасыщена произведениями, и, конечно, программы филологических факультетов, потому что считается, что если ты не прочитал чего-то такого, то ты не человек вообще.
— У меня уже после одного экзамена по русской литературе XIX века состоялся очень смешной разговор с нашим экзаменатором. Я уже получила свою пятерку, рассказав про Фета и Тютчева, хотя, честно скажу, я до сих пор их путаю. Я сказала преподавателю, что прочитала все по списку, кроме двух рассказов Короленко. Помню долгую паузу и его абсолютно недоверчивый взгляд. «А зачем вы читали все?» — спросил он. — «Как? Вы же дали список». — «Список дается, чтобы хоть сколько-то прочитали, чтобы было понятно, из чего выбирать». — «А так можно было?»
— Да. Роль этих списков, с одной стороны, не отрефлексирована, с другой стороны, преувеличена, потому что списки, как правило, превышают человеческие возможности. Если прикинуть, сколько времени человек способен уделить чтению, напрягая глаза и мозг, станет понятно, что эти списки рассчитаны на сверхчеловека.
Я бы, может быть, даже лучше «Войну и мир» обсудила в каких-то отрывках, чем вызывала у детей отвращение к тексту, который приходится несъедобным глотать кусками, не пережевывая, запихивая в себя, запивая холодной водой из-под крана. После чего человек всю жизнь будет его ненавидеть, вместо того, чтобы в детстве понять, что здесь лежит что-то такое чудесное и волшебное, к чему надо будет потом еще раз вернуться и посмотреть, а что же там такое лежит. Хотя обычно у меня на уроках все же получается поговорить о Толстом довольно подробно.
К сожалению, когда ратуют за этот колоссальный список даже для школы, то думают: «Как же мы сейчас выбросим из школьной программы то-то, выбросим то-то?!» Как будто все, на этом их самостоятельные отношения с русской литературой закончатся, дети уже больше никогда не будут иметь никакой возможности хоть что-то дальше о ней узнать. Кстати, многие действительно не узнают, потому что они в школе до такой степени проникнутся идеей, что литература — это что-то невообразимо трудное, невкусное, неинтересное, что никогда в жизни даже не заинтересуются ни тем, кто такой Хармс, ни тем, кто такой Замятин, ни тем, кто такой Солженицын. Это тоже очень возможно.
У меня нет правильного ответа на то, как строить программы филологических факультетов. Есть какой-то западный опыт, где это строится совершенно по-другому.
— Скорее важно, чтобы школа не стала таким же травматическим опытом для ребенка.
— Здесь Козьма Прутков очень хорошо сформулировал: никто не может объять необъятное. Вот не пытаться впихнуть невпихуемое и как-то сообразовывать свои просветительские запросы с тем, что ребенок — человеческое существо, которому иногда положено есть, спать и иногда иметь немножечко свободного времени.
— У нас есть вопросы от родителей. Нам пишут: «У нас подросток, который хорошо читает всякие книжки типа “Гарри Поттера”, книги про школьную жизнь. У него грядет Шекспир, Пушкин и так далее. Что мы в состоянии сделать?» Во-первых, мы в состоянии читать вслух 20–30 минут в день и параллельно ребенку объяснять.
— Да.
— Мы в состоянии найти хороший фильм и его посмотреть, и вместе обсудить.
— Да.
— Что еще мы можем сделать, взмыленные родители, которые с утра до ночи в делах? Еще читать — точно невозможно. Приходишь домой, времени остается только на «По математике все сделал?», «Что в школу надо принести?», «Все, иди спать». Только на это хватает. Что еще мы можем попробовать? Вести какие-то разговоры по книжкам, может быть, параллельно в машине слушать, или за какой-то рутинной работой поставить себе аудиокнигу, или какой-то найти книжный клуб. Что мы сейчас летом можем сделать?
— Вот это и можем сделать. Да, мы можем их научить тому, что умеем сами. Не стоит пытаться прыгать выше головы и строить из себя идеальных родителей. Потому что как только родитель заморачивается идеей «мой ребенок не читает» и начинает насаждать дома чтение, как картошку при Екатерине, это лучший способ добиться того, что ребенок скажет: «Отстань от меня уже со своими книжками».
Чтение, в принципе, должно быть семейным удовольствием, а не семейной пыткой.
Поваляться вечером перед сном, почитать книжечку с ребенком, почему нет?
С подростком такие вещи могут уже не пройти, но могут пройти какие-то вещи типа: «Я прочитала, смотри, какая клевая штука, там рассказывается про то-то и то-то». Оставить на столе какую-то хорошую книжку, которая самому понравилась — не факт, что ребенку понравится. Не хочется и не хочется, не читай. Захочется — прочитает что-то другое.
Не воспринимать как личную обиду, если ребенок не захотел читать то, что ему предложено. Помнить про правило Даниэля Пеннака, что мы имеем право не дочитывать, мы имеем право не получить удовольствие от той книжки, которую нам порекомендовали. У читателя тоже есть свои права.
Не превращать совместное удовольствие в обязаловку, сделать так, чтобы от чтения всем было хорошо, чтобы это и родителям нравилось, и детям. У меня иногда такое было, когда мы с детьми ходили гулять по парку, я им читала вслух стихи и рассказывала про их авторов. Я не очень много помню стихов, у меня их ограниченный запас, но что-то рассказать могу, одно или два стихотворения из Блока вспомню, расскажу, одно или два из Тютчева или Фета. Расскажу немножко про самих авторов, мне это приятно, у меня это вспомнилось к слову, а не потому, что я таким образом ребенка просвещаю. «У меня в этот день по графику хождение по парку с чтением стихов», — это погубит любое начинание.
Вспоминать к слову — годится. Не делать из этого надсадный труд, сделать из этого то, что обоим нравится. Когда ты начинаешь ставить перед собой задачи: ой, я и так замотанная, а сейчас мне еще надо потратить час по расписанию на обязательное чтение с ребенком, все это скоро будут ненавидеть.
Можно выбрать какую-нибудь уютную книжечку и уютно почитать ее, на ночь глядя, не обязательно что-то программное. Иногда детям хочется странного.
Ирина Лукьянова
Для детей, желающих странного, например, для подростков от 10 до 16 лет, сейчас идет набор в читательское жюри конкурса «Книгуру». Это 15 отобранных взрослым экспертным советом произведений, рукописей этого года, рукописей, часто не опубликованных издательствами — лучших произведений для детей и подростков, которые выложены на сайте Книгуру.рф.
Можно детям от 10 до 16 лет зарегистрироваться в жюри, принять участие в голосовании, и тогда своим личным голосованием повлиять на литературные процессы в России и, может быть, на выбор издательства. Потому что иногда издательство боится публиковать какую-то книжку, считая, что дети ее читать не будут. А дети берут и за нее голосуют, и оказывается, что они это будут читать.
Некоторым детям очень интересно попробовать себя в роли такого взрослого критика, вступить в разговор с живым писателем, потому что там на сайте в комментариях водятся живые писатели. Толстого из могилы не вынешь и не спросишь его, что он хотел сказать, а тут вполне можно изловить этого живого писателя, схватить за пуговицу, прижать в углу и сказать: «Ты такой-сякой, нехороший, ты зачем этого героя погубил?»
Дети охотно пользуются такой возможностью и начинают авторов критиковать: «У вас герои говорят на сленге, но сленг — это неприлично, он портит русский язык». Авторы в ужасе: «Вы не говорите на сленге?» — «Говорим, но это не тот язык, который хотелось бы видеть в книге». И очень интересные возникают дискуссии о том, чем может пользоваться автор, и чем нет. Это тоже такое очень интересное читательское приключение, вдруг кому-то пригодится. Прямо сейчас можно вербоваться в читательское жюри.
От стихов «Вурдалака» до Блока — что учить с детьми
— Можете рассказать, какие стихи вы любите с детьми читать и учить? Потому что, как вы верно заметили в начале нашей беседы, от бесконечных прекрасных стихотворений про русскую природу у ребеночка иногда просто глазки совсем в кучку.
— Я вспоминаю, что я сама любила в детстве. Я в детстве у Пушкина больше всего любила «Вурдалака»:
Трусоват был Ваня бедный,
Раз он позднею порой
Весь в поту, от страха бледный,
Чрез кладбище шел домой.
Бедный Ваня еле дышит,
Спотыкаясь, чуть бредет
По могилам; вдруг он слышит,
Кто-то кость, ворча, грызет.
Ваня стал — шагнуть не может:
«Боже! — думает бедняк, —
Это, верно, кости гложет
Красногубый вурдалак!
Горе! Малый я не сильный;
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем».
Что же? Вместо вурдалака
(Вы представьте Вани злость!) —
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.
На мелких это гораздо лучше действует, чем «травка зеленеет, солнышко блестит», потому что в нем нет этого сю-сю-сю.
С другой стороны, оно смешное, оно динамичное, сюжетное, его можно по-разному интонировать, можно нагонять страху, можно смешить. Здесь очень важно выбирать стихи, которые мы читаем.
Очень много хороших стихов у современных авторов. Если с самыми маленькими читать, есть чудесные стихи у Анастасии Орловой, Галины Дядиной, Маши Рупасовой, Наташи Волковой, здесь очень много можно найти. Со средними можно читать Артура Гиваргизова, со средними я очень люблю Олега Григорьева, Михаила Яснова.
Есть очень большой пласт детской современной поэзии за пределами Чуковского, Маршака и Михалкова, и ее имеет смысл исследовать, по ней есть гиды и путеводители, есть блоги и замечательные авторы. Того же Яснова откройте: «Чучело Мяучело на трубе сидело», — его визитная карточка, совершенно чудесные стихи. Успенского все помнят с детства:
Жил осьминог
Со своей осьминожкой,
И было у них
Осьминожков немножко.
Но Яснова почему-то, совершенно чудного, мало знают. Мало знают Сергея Махотина, Сергея Белорусца — это из детских поэтов, например. Совершенно чудесные Марина Бородицкая, Георгий Кружков и их переводы. Это же целый пласт замечательных современных авторов, про которых даже нельзя сказать, что это новые авторы или молодые авторы, потому что они уже давно существуют в русской литературе.
Обожаю Ирину Токмакову, если говорить про детскую литературу. Здесь просто нужно самому немножечко представлять, что есть из того, что будет близко детям по их детскому восприятию мира, по детской психологии. И постепенно вводить взрослую классику. В принципе, ребенка можно зачаровать Блоком:
Свирель запела на мосту,
И яблони в цвету.
Некоторые дети при этом ощутят по спине такое пронзительное дуновение чего-то совершенно неземного, потустороннего, так, что мурашки по коже, а до других совсем не дойдет, они скажут: «Че? Это вообще о чем? Это что такое?» Далеко не всегда дети способны эту неземную музыку расслышать, иногда для них лучше начинать с чего-то понятного.
Пейзажная лирика тоже хорошо, но она не должна затмевать собой все. Я люблю пейзажную лирику, люблю описание природы. Я была из тех странных детей, которые даже в школе описания природы читают с удовольствием. Они мне очень напоминали любимые пейзажи Брянской области, где я в детстве проводила каждое лето, поэтому я их очень хорошо представляла, мне было очень легко сложить эту картинку, это было для меня напоминанием о счастье.
— Есть еще такой пунктик у родителей: выберут для ребенка какой-нибудь стих замечательный:
Гулял по улице щенок,
Не то Пушок, не то Дружок…
Вроде бы все в нем прекрасно, и учится оно на раз-два, но потом свербит в голове: «Нет-нет, это все несерьезно». Надо: «Уж небо осенью дышало…»
— Мы с дочкой, когда она поступала в школу, выучили наизусть стих Александра Левина, правда, финал оставили, он был довольно свирепый.
Голый попояс в перьях и дырьях
скачет по полю с вилкой в руке,
хочет втыкнуть он этую вилку
в толстого сладкого зверя кусь-кусь.
Толстый и сладкий, сидя на ветке,
В листья зарылся и ни гу-гу.
Рядом зарыты толстые детки,
Тощая теща и репка-жена.
Много попоясов ловят кусь-куся
в поле, в лесу на сосне, под сосной,
Но никогда ни один из кусь-кусей
Не был попоясом пойман и съет.
Дочку это стихотворение приводило в совершеннейший восторг. Как потом мы с ней в восьмом классе мучились с «Погиб поэт, невольник чести», никакими словами не передать! Потому что она читает:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Говорит: «Мама, это вообще о чем? Я тут ни одного слова не понимаю». Действительно, тут нужен огромный серьезный историко-литературный комментарий. Кого он имел в виду? Кто такие эти потомки? Почему они известной подлостью прославлены? Намек на фаворита какого-нибудь Павла I. <…>
— Ведут ли ваши ученики читательские дневники?
— Нет, вы знаете, я не придумала форму, которая меня бы удовлетворяла. Я была в ужасе от тех читательских дневников, которые вели в школе, где учился мой сын: автор, название, о чем, чему меня научила эта книга. Я довольно часто цитирую: «Автор — Ермолай-Еразм, “Житие Петра и Февроньи Муромских”. О чем? О двух князьях. Чему меня научила эта книга? Эта книга научила меня мудрости». Я не вижу пользы от такого читательского дневника.
В принципе, я не люблю детей перегружать дополнительной работой, в которую я сама не могу привнести смысл. Надо спрашивать учителя, который задает читательский дневник, собственно, что он вкладывает в эту идею. Какая сверхидея этого читательского дневника? Очень может быть, что она есть, просто я не придумала эту форму, в которой бы меня устраивал читательский дневник, который я бы хотела получить от своих детей, чтобы это было и им полезно, и мне полезно, чтобы всем нам интересно.
Чего я хочу от детей на самом деле? Чтобы у них были прочитаны тексты, которые мы будем обсуждать в классе, чтобы они на уроке не сидели и не хлопали глазами, не понимая, о чем тут все разговаривают. Или не рылись в своих телефонах, потому что они не могут поддержать разговор, ибо не понимают, о чем этот разговор идет. Более мелкие тексты я им сама всегда даю или в распечатках, или на доску вывожу, а крупные прошу, чтобы были прочитаны. Но читательский дневник?
Я другое делаю довольно часто, это я позаимствовала у основателя Гильдии словесников Сергея Волкова. Когда в сентябре все приходят в класс, я каждого прошу прорекламировать одну книгу, которую читали летом, потом мы голосуем за понравившуюся книгу. Очень часто я прошу детей написать список из трех книг, которые они бы прочитали по итогам этих презентаций.
Сразу понятно, что читают твои дети: там очень интересный круг чтения от биографии Стива Джобса до какой-то занимательной криптографии и чего угодно. Очень много фэнтези. И в восьмом классе вдруг появляются книги в оригинале на английском языке у некоторых. Чего только нет! Это всегда про детей мне очень много говорит, и детям интересно. И это соревнование, в котором побеждает автор, который лучше всех рассказал про книгу.
Есть еще возможность отработать навыки рецензирования — как рассказать о книге, чтобы всех заинтриговать. Это упражнение мы с удовольствием и с успехом каждый год делаем, мне оно больше нравится, чем читательский дневник.
— Спасибо вам огромное за огонь, который вы передаете всем нашим слушателям. Они спрашивают, где еще смотреть вебинары с Ириной Лукьяновой, ее лекции?
— Сейчас по понедельникам у меня занятие в «Прямой речи» по школьной программе 5–6-го класса. Есть у меня занятия в Creative Writing School с детьми, там всякие курсы, на которых мы вместе что-то сочиняем и пишем книжечки. А так я обычно в школе.
Я напоследок хочу всем сказать, что не надо пытаться сделать из себя идеальную маму. Надо помнить о том, что мы и так достаточно хорошие родители, что мы любим своих детей, много с ними хорошего делаем. Главное, получать от этого взаимное удовольствие и сохранить возможность радоваться друг другу, радоваться книгам и получать удовольствие друг от друга и от книг. Это самое главное.