«В жизни всегда есть место подвигу»
Протоиерей Игорь Прекуп
Подвижничество или героизм? Последнее время ну очень уж часто, даже со стороны хорошо образованных людей замечаю понятийную путаницу в этом вопросе. Оно и неудивительно: со школьной скамьи, если не раньше, нас воспитывали на героических примерах. «В жизни всегда есть место подвигу» – завещала нам старуха Изергиль. И подвиг Данко освещал нам путь горением его героического сердца. Слова «подвиг» и «героизм» у нас оказались сплетенными в едином представлении, с которым приходили мы ко Христу и в призме которого читали жития мучеников.
Последние как бы присоединялись к героическому лику советского пантеона, где на почетных местах располагались Ленин с «добрыми глазами», Дзержинский с «холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками», Чапаев «на лихом коне» и другие персонажи красной мифологии: Павлик Морозов, Зоя Космодемьянская, Алексей Маресьев, Александр Матросов и другие примеры для подражания, на которых нас воспитывали. Почему «персо
нажи мифологии», если все эти лица – реальные люди? Да, люди, послужившие прототипами, – реальные, но народные массы знакомились не с ними, а с их более или менее адекватными интерпретациями в авторстве профессиональных мифотворцев.
Есть понятие такое в постструктурализме «симулякр» – образ, живущий собственной, свободной от первообраза жизнью: «антисимвол», если исходить из того, что символ – это видимая часть невидимой реальности. А тут имя, вроде как, общее с прототипом, но существо самостоятельное, «свободное» от него. Вот нечто подобное происходило с некоторыми героями, чьи светлые образы продолжали жить своей жизнью в массовом сознании, мало, а то и ничего общего не имея со своими прототипами (к слову сказать, «лихому коню» Чапаев предпочитал автомобиль марки «Форд»).
Именно эти симулякры стали центрами героических культов, аналогичных античным, с почитанием их имен и образов, а также мест временного пребывания и захоронений. Их в государственно-контролируемом порядке воспевали в стихах и песнях, им воздавали ритуальные почести и приносили жертвы: например, соревнование в труде, скажем, за право коллектива носить имя какого-либо героя.
Героизм
«Героический подвиг» – всем нам хорошо знакомое словосочетание. Однако следует ли из этого, что всякий подвиг – проявление героизма, а любой подвижник – герой? (Откуда совершенно неуместные восхваления святых как «героев».) Нет. Но, чтобы уловить разницу, надо понять природу героизма.
«Герой (ἥρως <ирос>), – пишет А.А. Тахо-Годи, – в греческой мифологии сын или потомок божества и смертного человека. У Гомера героем обычно именуется отважный воин (в „Илиаде“) или благородный человек, имеющий славных предков (в „Одиссее“)». Герои выполняют среди людей благую волю богов: они проводят своего рода «новую политику» Олимпа, которая в противоположность архаической стихийности и дисгармоничности вносит в мир справедливость, меру и закон. Они не бессмертны по природе (в отличие от богов), но по смерти могут сподобиться блаженства, как, например, Геракл, который в качестве вознаграждения за перенесенные испытания обретает бессмертие, поселяется на Олимпе и получает в жены богиню Гебу.
Только при ясном представлении о языческом духе героизма возможно его адекватное понимание, чтобы не путать героизм со святостью, а героику с агиографией, что наблюдается порой в современной церковной действительности из-за несформированности у большинства людей понятия героизма, существенными признаками которого являются аксиологическая знаковость, смелость, гордость, желание славы, сосредоточенность на высоких, но преходящих ценностях, таких как патриотизм, государственные интересы, свобода, права человека и т.д., и жертвенное, до страданий и смерти, посвящение всей своей жизни борьбе за их торжество.
С античных времен существенная черта героизма – гордость и жажда славы как способа обессмертить себя. Доброе имя, сохраняющееся в памяти потомков – важнейший мотив самопожертвования для героя. Позор, опороченное имя – самое страшное зло, обессмысливающее самопожертвование. Непонятый (среди храбрецов) герой – нонсенс. Разумеется, было бы несправедливо сводить сущность героизма к тщеславию, ибо жертвовали они самой жизнью ради добродетели или доблести (ἀρετή <арети>). Герой воплощает в своей жизни и смерти некий почитаемый им идеал, некий «способ жизни, символизируемый словом ἀρετή». Но все же жажда первенства и прославления – в основе героической нравственности.
Что побуждает Ахилла мстить Гектору за Патрокла, несмотря на предсказание Фетиды о его неминуемой гибели? Только забота о собственной чести и славе, стремление во что бы то ни стало избежать позора.
Откуда эта жажда славы, стремление быть признанным в кругу храбрецов? – От страстной любви к земной жизни – такой короткой и зыбкой, особенно для воина. Парадоксально, и все же ею-то они готовы пожертвовать ради высших нравственных ценностей… чтобы продлить ее – в памяти поколений.
Вот этот агонистический дух (ἀγών <агон> – состязание) является существенным свойством героического сознания, целиком ориентированного на земную жизнь и земную же славу.
Геракл убивает Немейского льва. Рельеф фронтальной стенки мраморного саркофага
В основе героизма – любовь к жизни земной, но не низменное животное стремление к выживанию, которое в итоге сводится к малодушно-обреченному оттягиванию неизбежного конца, а трезвое отношение к этой неизбежности и, я бы сказал, прагматичный подход к решению коллизии конечности жизни и стремления ее продлить: вместо малодушного растягивания существования, прожить жизнь пусть коротко, но достойно – так, чтобы она продолжилась на земле в памяти потомков. Героизм – это компенсация физической смертности мнемоническим бессмертием (μνημονεύω <мнимонэво> – помнить, вспоминать от μνήμη <мними> – память как способность души, воспоминание).
«Герой, – объясняет Олег Генисаретский, – это тот, который сам мыслит, кто самодействует, самоощущает, сам творит свое самобытие и т.д. Тот самый „сам”, которого мы примысливаем к слову „я”, говоря „я сам”, „ты сам”, „он сам”». Современное секулярное сознание строится именно на этой «самости», а личности, ее воплощающие – «герои нашего времени».
Осмелюсь утверждать: грядущий антихрист – герой, как воплощение чаяний секулярного сознания.
Он сможет «решить» многие проблемы современности, одной из которых является разобщенность, «война всех против всех», причину которой некоторые видят в приверженности идеалам (не будет идеалов – не будет, по их мнению, и конфликтов) и в провозглашении каких бы то ни было убеждений – истинами в последней инстанции (что, с точки зрения либерального стандарта ценностей, недопустимо, поскольку все религии, мировоззрения и ориентации: политические, гендерные, сексуальные и пр. – равноценны, а кто против этой концепции, тот – человеконенавистник и ему не место среди цивилизованных людей).
Антихрист, будучи олицетворенной «самостью», придет «во имя свое» (Ин. 5:43), как инфернальное воплощение тысячелетиями культивируемого героического идеала, антагонистичного христианскому идеалу святости (и по недоразумению нередко его подменяющего в сознании многих наших современников).
Подвижничество
Вернемся, однако, к противопоставлению, которое рассматривается прот. Сергием Булгаковым через призму революционных событий в статье «Героизм и подвижничество», где он обличает русскую интеллигенцию как носительницу героического сознания, которому он противопоставляет сознание христианское.
«…Отдельные деяния, именуемые героическими, – пишет о. Сергий, – вполне совместимы с психологией христианского подвижничества, – но они совершаются не во имя свое, а во имя Божие, не героически, но подвижнически, и даже при внешнем сходстве с героизмом их религиозная психология все же остается от него отлична. „Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его“ (Мф. 11:12); от каждого требуется „усилие“, максимальное напряжение его сил для осуществления добра, но и такое усилие не дает еще права на самочувствие героизма, на духовную гордость, ибо оно есть лишь исполнение долга: „когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать“ (Лк. 17:10)».
Сопоставляя героизм и подвижничество, важно отметить, что, начиная с первых шагов апостольской проповеди язычникам, и в дальнейшем, в процессе формирования понятийного словаря христианского богословия, Церковь пользовалась языком античной философии, «воцерковляя» многие термины, в том числе и приведенное выше, характерное для героического сознания, слово ἀγών <агон>, однако ни у кого из церковных писателей мы не находим ни малейшего поползновения в сторону адаптации к христианской вере самого понятия героизма или попытки применения терминов «герой», «героизм» и т.п. в христианском контексте.
Слово ἀγών <агон> оказалось приемлемым, потому что переводится оно не только как публичное состязание, но и вообще как борьба, битва, бой, сражение, в том числе и словесное – борьба мнений, спор. Хотя в контексте героического сознания публичность, состязательность подразумевается во всех однокоренных с ним словах, все же основным признаком этого понятия следует считать волевое усилие, сопряженное с полной самоотдачей ради поставленной цели. Именно этот признак ап. Павел выделяет как существенный, хоть и принимая во внимание «тленный венец», ради которого подвизаются соревнующиеся в спорте, но противопоставляя ему «венец нетленный» подвижничества ради Христа: Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного (1 Кор. 9:25).
Одно из значений слова ἀγωνίζομαι <агонизомэ>, которое переводится в основном как биться, сражаться – это прилагать усилия, добиваться. Слово ἀγώνισμα <агонизма> – это не только столкновение, бой, стычка, но и доблестное деяние, подвиг, а также происходящие отсюда слава и успех; ἀγωνισμός <агонизмос> – борьба, соперничество, соревнование. Отсюда ἀγωνιστής <агонистис> – борец, защитник, ревнитель, а также мастер, знаток. Христианский подвижник – борец со своими страстями и бесами, разжигающими их в нем; он – знаток искусства преодоления уловок диавола, мастер духовной борьбы, важнейшим приемом которой является уклонение от соблазна гордостью и тщеславием.
Герасим Иорданский и лев. Художник Елена Черкасова
Смирение – вот основа христианского подвижничества, составляющего для русского народа, по словам о. Сергия, «основу его национального здоровья и жизненности».
Доверие Богу, Его Промыслу при максимальном напряжении своих сил в надежде на Его помощь, помня, что помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим. 9:16) – в этом стержень подвижничества, цель которого – прославление имени Божиего при умалении своей значимости (Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу о милости Твоей и истине Твоей (Пс. 113:9)), а то и в ущерб своему доброму имени, как, например, в случае св. Александра Невского, чья политическая стратегия, определявшая тактику защиты Руси от Орды, дала повод к непониманию не только его современникам, но и многим историкам, которые поныне трактуют его образ весьма недоброжелательно, как этакого коллаборациониста.
О. Сергий убежден, что, при всем «некотором внешнем сходстве» героизма и подвижничества, «между ними не существует никакого внутреннего сродства, никакого хотя бы подпочвенного соприкосновения.
Задача героизма – внешнее спасение человечества (точнее, будущей части его) своими силами, по своему плану, „во имя свое“, герой – тот, кто в наибольшей степени осуществляет свою идею, хотя бы ломая ради нее жизнь, это – человекобог. Задача христианского подвижничества – превратить свою жизнь в незримое самоотречение, послушание, исполнять свой труд со всем напряжением, самодисциплиной, самообладанием, но видеть и в ней, и в себе самом лишь орудие Промысла.
Христианский святой – тот, кто в наибольшей мере свою личную волю и всю свою (эмпирическую) личность непрерывным и неослабным подвигом преобразовал до возможно полного проникновения волею Божией». Как пишет апостол Павел: я и тружусь и подвизаюсь силою Его, действующею во мне могущественно (Кол. 1:29).
Словом «подвизаться» переведено несколько греческих слов: кроме уже упомянутого слова ἀγών <агон>, еще ἀσκέω <аскео> – упражняться, стараться, стремиться, пытаться, τρέχω <трехо> – бежать, συναθλέω <синафлео> – сопротивляться, сражаться, и ἀθλέω <афлео> – участвовать в состязании. Последнее особенно примечательно в контексте слов Апостола: Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться (2 Тим. 2:5). Т.е. важны не только усилия и внешние достижения, но и соблюдение правил.
В духовном плане это побуждает задуматься, чем живет подвижник, чем руководствуется, каким духом? Страсти гордыни и тщеславия могут быть незаметным, но мощным «допингом», который способствует внешним достижениям, но сводит на нет смысл всего подвига, если не хуже, потому что, как можно обмануть в спортивных состязаниях судей, медкомиссию, так же и в духовной борьбе можно произвести обманчивое впечатление на людей, стяжав славу подвижника благочестия, но… Единого Судию (Иак. 4:12) не обманешь, венец святости лукавством не добыть.
И еще один заслуживающий внимания и уточнения момент. У апостола Павла мы неоднократно видим, что он подвиг называет «добрым». Подвизайся добрым подвигом веры (1 Тим. 6:12), – пишет он своему ученику Тимофею. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил (2 Тим. 4:7), – пишет он ему же в другом послании. В греческом тексте стоит слово καλὸς <калос> – красивый, прекрасный. Это очень важный аспект понимания христианского подвижничества, из которого родилось название известного сборника святоотеческой мудрости «Добротолюбие» (Φιλοκαλία <филокалия>) – любовь к прекрасному. Это очень важное понимание христианского подвижничества: оно – прекрасно, ибо выявляет нетленную красоту образа Божия в человеке. Подвиг, не приносящий этого плода – сомнителен.
Культ, который до сих пор «в рабочем состоянии»
Идеология держится на мифологии, подпитывается ею. Культ героев обитает в мифологической среде, служа идеологии. Герои как бы возносят на себе те или иные идеологически значимые ценности, будучи их олицетворением. Именно поэтому мифологизированные герои идеологам дороже реальных людей. Отсюда и все еще не отгремевшие баталии по поводу «28-ми панфиловцев». Казалось бы, с чего вдруг так вцепились в этот вымышленный образ, вместо того, чтобы исследовать и прославить подвиг реальных защитников Родины, положивших свои жизни на том же участке фронта? Что это – упрямство, косность ума? Нет, ни то, ни другое. Нужен культ, обслуживающий интересы идеологии, объединяющей созданную на руинах Российской империи общность – советский народ, наскоро переименованный, с наступлением текущей псевдореставрационной эпохи, в «русский».
Чтобы создать новый культ на основе реальных личностей спасителей Отечества, необходимы серьезные исследования, финансовые затраты, время, наконец, а зачем это все, когда готовый и десятилетиями апробированный культ находится в отличном «рабочем состоянии»?
Нет, никто не имеет ничего против реальных защитников Родины, в том числе и тех, чьи кости до сих пор валяются непогребенными, но ценность их подвига в прошлом, а бренд мифических защитников, в образе которых символически как бы представлены все, кто реально заслонил собой Москву (поэтому, какая, собственно, разница?) – это ценность сегодняшнего дня и завтрашнего, ибо – «скрепы», которые нельзя трогать (во всяком случае, пока не готова равноценная им замена), а то как бы не расползлась вся концептуальная структура, на идейном фундаменте которой пытаются строить политическую систему новой государственности… Словом: Бойтесь ставить под сомнение мифы, ибо они – священны!
По сети нынче гуляет высказывание «Чтобы уничтожить народ, нужно лишить его героев». Хорошо сказано. Красиво. Однако это полуправда. Безусловно, героическое сознание играет важную роль во время войны. Только еще очень важно, чтобы героический культ строился на исторических личностях. Сталин понимал, что на одних героях революции, как и на героях идущей войны, весь народ не консолидировать, поэтому героизировались образы свв. Александра Невского и Димитрия Донского, генералиссимуса Суворова, фельдмаршала Кутузова, адмиралов Ушакова и Нахимова.
Агитационный плакат середины ХХ века
Но, как и всякая полуправда, приведенная цитата – наихудшая ложь. Потому что, на самом деле, можно уничтожить народ, и не лишая его героев; можно его уничтожить, избирательно героизируя некоторых его святых; можно, если это делается ради частичного стирания и перевирания исторической памяти, ради мифологизации, подменяющей честное исследование, чтобы удобней использовать народ в своих политических целях – таким образом, народ можно уничтожить как личность, не уничтожая его физически в основной массе. Что, собственно, и происходило в процессе «формирования новой общности – советского народа», когда само понятие святости выскабливалось из общественного сознания, а почитание святых «замещалось» культом героев, культом, который сейчас объявляется священным, а любая непредвзятая попытка честного научно-исторического изучения событий и личностей – кощунственным посягательством на нравственные устои общества.
Исходя из вышеприведенной фразы, непонятно одно: как это русский народ жил «при царизме», когда иностранное, надутое в прорубленное Петром окно, слово «герой», именовавшее понятие, прижившееся в «господских» кругах и среди интеллигенции, было незнакомо его наибольшей части?.. Не кажется ли вам уместным допустить, что он веками выживал, прекрасно справляясь без героев, благодаря вере в Бога и почитанию святых?
Большевики, «отменив Бога» и подменив святых героями, не учли одного: героика вне мифологии не живет, а мифы рано или поздно развеиваются.
Поэтому развенчание коммунистической идеологии закономерно повлекло разрушение героического пантеона и девальвацию олицетворяемых героями ценностей.
Нечего было отказываться от святых, тогда и герои не понадобились бы, а не было бы мифотворчества во имя торжества идеалов коммунизма, не было бы и неизбежной демифологизации, закономерно ударившей в эпоху перестройки по дискредитированным красной идеологией самим по себе зачастую здравым ценностям. Вот о чем задуматься бы нам всем… Только современным мифотворцам, по-видимому, это неинтересно, потому как историей они интересуются лишь в качестве дойной священной коровы все той же мифологии. Отсюда и призыв гордиться своей историей, тогда как ее надо просто знать, чтобы не допускать новых причин для стыда.