Сергей Худиев. Фото: Анна Гальперина, katehon.ru
События последних месяцев показали, что намеренное оскорбление религиозных чувств людей может оказаться весьма привлекательным проектом — привлекательным психологически, для тех, кто желает быть в центре внимания, привлекательным политически и привлекательным финансово: без известности нет процветания — хорошо усвоенная у нас американская поговорка. Они также показали, что такие оскорбления могут вызвать в обществе серьёзное напряжение и враждебность, а кое-где породить и кровопролитие.
Люди, желающие извлечь какие-то выгоды из такого разрушительного дела, подобны тем, кто поджигает дом, чтобы украсть ложки. Ложками они, может быть, и поживятся; но вот нам в этом доме жить. Поэтому закон, который позволял бы пресекать действия прожигателей, необходим. Вместе с тем, он вызвал немалые возражения, и нам стоит их рассмотреть.
Нам говорят, что государство должно быть светским, оно не должно руководствоваться в своих действиях религиозными установлениями. Кощунство — грех, а преследовать грех не работа государства. Совершенно верно, миссия государства — не в том, чтобы спасать души, и не в том, чтобы насаждать благочестие и искоренять нечестие.
Его миссия в том, чтобы поддерживать мир и порядок. Для этого государство пресекает действия, которые ведут к беспорядкам. Не потому, что эти действия неблагочестивы (суждение о благочестии чего бы то ни было находится вне компетенции государства), а потому, что они нарушают гражданский мир.
Намеренные оскорбления религиозных чувств угрожают общественному миру, и именно в таком качестве с ними имеет дело государство. В этом отношении оно действует точно также, как и при пресечении провокаций, направленных на разжигание расовых или национальных конфликтов. Беря на себя защиту законных интересов тех или иных религиозных, расовых или национальных групп, государство избавляет их от необходимости защищаться самим.
Готовность государства защищать права православных, мусульман или иудеев не делает его теократическим — православным, мусульманским или иудейским, что бы об этом ни говорили те или иные конспирологи. Обратим внимание, например, на строгое преследование оскорбления религии в Израиле. Некоторое время назад 35-летний Шимон Бен-Хаим получил 9 месяцев тюрьмы за то, что подбросил в мечеть в г. Яффа свиную голову, а художница Татьяна Соскина попала на два года в тюрьму за карикатуру на Муххамеда.
Делает ли это Израиль исламским государством? Вряд ли кто-то возьмётся всерьёз это утверждать. Это просто делает Израиль государством, которое исполняет свою первейшую функцию — поддерживать мир в интересах всех своих граждан.
Закон, как нам говорят, показывает, что Церковь не может убедить своих оппонентов и поэтому апеллирует к государственной власти. Что же, это отчасти верно — посыплем же главы наши пеплом и признаем, что Церковь отнюдь не смогла обратить сердца кощунников к благочестию и добронравию. В этом отношении закон — да, знак поражения Церкви. Но это не первое ее поражение — Апостол Павел, например, не смог по-доброму убедить своих сограждан и искал защиты от них у римского государства.
Более того, любое применение силы государством есть знак поражения, неспособности убедить оппонентов по-хорошему. Например, в Британии 22-летний Эндрю Райян получил 70 дней тюрьмы за то, что публично сжёг Коран. Очевидно, это результат провала воспитательной работы, которая проводилась среди него; общество не смогло привить этому юноше ценности толерантности и мультикультурализма, немалая вина, очевидно, лежит на государственной Англиканской Церкви, которая не смогла достичь его с посланием любви и всеобщего братства. Дурно поставлено дело интернационального воспитания личного состава и в британской армии (Эндрю — бывший солдат). В общем, суровому критику британского государства и слившейся с ним Англиканской Церкви есть разгуляться где на воле.
Но почему же ни государство, не Церковь не нашли аргументов, которые могли бы убедить Эндрю переменить его образ действий? Боюсь, просто потому, что вы не можете достигнуть разнузданного хулигана аргументами — вы можете достичь его только полицией. Что и произошло.
Люди беспокоятся, что им скоро запретят любую критику религии. Разница между критикой религии и оскорблением религиозных чувств настолько очевидна, что тот, кто не хочет их путать намеренно, их не спутает. Сравните реакцию на книгу Ричарда Докинза «Бог как иллюзия», написанную в весьма жёлчном и язвительном тоне, и, скажем, на кощунственную выставку. Никто не требовал запретить Докинза — потому, что это именно критика религии, хотя и изложенная в тоне, далёком от академического. Она содержит тезисы, которые вы можете оспорить по существу. Оскорбление не является осмысленной критикой. Многим решительным атеистам, критикующим религию, или верующим людям, критикующим убеждения друг друга, превосходно удаётся воздерживаться от оскорблений. Это совсем не трудно — попробуйте, и у вас обязательно получится.
Что делать бедным атеистам, чувства которых глубоко оскорблены видом строящихся церквей и звоном колоколов? Мужественно претерпевать это огорчение, точно также, как и, скажем, библейским фундаменталистам, глубоко опечаленным преподаванием теории эволюции. Глубокое огорчение, которое Вам могут причинять действия других людей, является оскорблением только при наличии у них намерения такое оскорбление нанести. Православные звонят в колокола отнюдь не затем, чтобы уязвить атеистов в лучших чувствах, а биологи читают лекции по эволюции отнюдь не затем, чтобы обидеть сторонников буквального истолкования книги Бытия.
Но мало ли кто что объявит оскорблением религиозных чувств? Что если поклонники макаронного монстра объявят себя страшно оскорбленными рекламой священного для них предмета — дуршлага? Ответ тот же — оскорбление отличает его намеренность. И пляски в храме, и недавний фильм про Муххамеда не были чем-то таким, что люди делают в ходе своих обычных занятий — это были намеренные, обдуманные, спланированные, целенаправленные действия именно для того и предназначенные, чтобы нанести тяжкое оскорбление и нарушить мир. Преднамеренность оскорбления в этих случаях также очевидна, как очевидно то, что человек, нажимающий на спусковой крючок пистолета делает это с намерением произвести выстрел.
Что делать художникам, свобода творчества которых оказывается под угрозой? Учиться держать в руках карандаш и кисть, и заняться, наконец, творчеством, а не хулиганством. Когда нам говорят что-то вроде того, что «художник должен иметь право на провокацию, это часть современного искусства», невозможно не вспомнить подвиги известной «арт-группы война», которая полагала, что художники имеют право на кражи в супермаркетах, порчу чужого имущества, обливание полицейских мочой и другие подобные подвиги.
Значит ли это, что нам следует декриминализировать кражи? Имеет ли художник право на воровство в магазинах? Притязания на принадлежность к художественному сообществу не могут обосновать притязания на особенный правовой статус; иначе скоро художники залезут и в Вашу квартиру.
Гражданам, претендующим на то, что они художники, нельзя нарушать уголовный кодекс, также, как и всем остальным. Художественная ценность краж и поджогов может быть весьма велика, и, в грядущем поколеньи поэта приведёт в восторг и умиленье — но от этого они не перестают быть криминальными деяниями.
Не станут ли религиозные активисты объявлять себя оскорбленными по всякому пустому поводу? Весьма возможно, что станут. Для того, чтобы определить основательность претензий тех или иных людей, и существует суд.
Нет ли опасности того, что этот закон будет использован для подавления инакомыслящих? Есть такая опасность. Она всегда есть. Прямо сейчас люди горячо обсуждают два уголовных дела — одно связанное с торговлей наркотиками, другое с убийством. Сторонники подсудимых полагают, что их ложно обвинили по политическим мотивам. Так ли это — я не берусь судить, но, в принципе, любую уголовную статью можно использовать для преследования инакомыслящих. Если это уважительная причина для отмены (или не введения) статьи, то уголовный кодекс надо отменять полностью.
Наконец, есть даже не чётко сформулированный довод, а, скорее, некое настроение, смущающее некоторых церковных людей. Сводится оно примерно к тому, что верующие должны кротко претерпевать, а звать полицию, чтобы наших обидчиков увели в наручниках — несообразно евангельскому идеалу. Что же, пророчество говорит о Христе: «Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания. (Ис.50:6)».
Христианин, желая последовать Господу, может не закрывать лица своего от поруганий и оплевания. Это — подвиг святости. Вот только речь идёт о его лице, а не лице ближнего. Попробуйте пересказать эти слова Писания о ближнем — «я предал хребет [моего ближнего] биющим и ланиты его поражающим, лица [моего ближнего] не закрывал от поруганий и оплевания» — и Вы получите не подражание Христу, а подражание кому-то совсем другому. Закон защищает от поруганий и оплевания лица моих ближних — православных христиан и не только; представители протестантов, иудеев, мусульман тоже горячо его поддержали. Кротко переносить свои обиды — значит поступать по евангельски; в том, чтобы кротко переносить обиды других людей и выступать против обуздания обидчиков, ничего евангельского нет.
Можно услышать и рассуждение о том, что верующие люди должны проявлять кротость и долготерпение, и через это конфликты будут исчерпаны без вмешательства государства. В чем проблема этого рассуждения?
Их две — одна носит практический, другая — моральный характер. Практически государство имеет дело не с тем, как люди должны поступать, а с тем, как они поступают на самом деле. Если бы одни воздерживались от хамских провокаций, а другие — от буйной реакции на такие провокации, государству было бы нечего делать. А если бы люди вообще уважали законные права друг друга и жили в братской приязни, государство могло бы распустить полицию и ограничиться ремонтом дорог.
Но мы живём в падшем мире — в мире, где одни наносят тяжкие оскорбления, провоцируя конфликты, другие в эти конфликты вовлекаются. Миссия государства — поддерживать порядок среди реально существующих грешных людей, а не среди людей воображаемых и идеальных.
В моральном отношении человек может в двух случаях кротко реагировать на оскорбление, наносимое, скажем, его матери — возможно, он достиг пугающих высот святости, и, телом пребывая в этом мире, душою уже совершенно переселился в будущий. Но возможен (и, я боюсь, более вероятен) другой вариант. Ему просто плевать на свою мать. Поскорей бы она уже сдохла, старая дура, и оставила ему квартиру. Гнев человека не творит правды Божией, его следует избегать.
Но есть вещи похуже, чем гнев, и мы не должны на эти вещи соглашаться. Можно призывать людей к кротости, нельзя требовать от них наплевательства. А лучший способ угасить гнев — это законное пресечение провокаций. Ужасно, когда поджигателям и провокаторам удаётся вызвать кровавый конфликт. Задача городового — вмешаться до того, как у них это получится.