– Когда мы обсуждаем проблемы сиротских учреждений, то привычно называем их обитателей именно «сиротами». А сироты ли наши «сироты»?
Варвара Пензова
Варвара Пензова: Да, произнося слово «сирота», мы обычно подразумеваем, что это ребенок, родных которого нет в живых. Но на самом деле таких детей среди воспитанников детских учреждений в нашей стране – всего процентов двадцать, остальные – это сироты социальные, те, у кого родители находятся в тюрьме или лишены родительских прав.
Александра Омельченко: Получается, что статус сироты еще и вводит в заблуждение всех окружающих – волонтеров, разные корпорации, которые помогают детским домам. Статистика нашего времени такова, что 80 процентов детей – это социальные сироты. Это общемировая проблема: в других странах этот процент ещё выше и доходит до 90%.
– Насколько наша система может решать проблемы социальных сирот? Или она главным образом «заточена» под сирот биологических?
Александра Омельченко: Нет, система не приспособлена для социальных сирот – более того, она в принципе не соответствует тому, что нужно ребенку. Дети должны жить в семье – желательно в своей собственной.
К сожалению, во многих учреждениях практически нет работы по возврату детей в кровные семьи, по налаживанию отношений детей с родственниками. Эта работа не велась много десятилетий. При живых родителях дети росли в полном отрыве от своей семьи, от своих корней. От того, в том числе и положительного, опыта, который они могли бы приобрести.
– У людей, которые не сталкивались с проблемой, есть ещё представление, что сироты – это дети бедные, но способные и очень благодарные…
Александра Омельченко
Александра Омельченко: Этот миф развенчивается на хороших школах приемных родителей. Подчеркну – хороших, хотя таких школ теперь много. Принимающих родителей учат: на самом деле главное, что вам нужно знать о ребенке-сироте – это то, что придется иметь дело с ребёнком с травмой. Дети в учреждениях — это, безусловно, дети травмированные, причем различают огромное количество видов травм — психологические, физические, сексуальные, моральные.
Отдельную травму оставляет изъятия ребенка из семьи. Не секрет, что это происходит порой очень жестко: поздно вечером, с милицией, с множеством посторонних людей, без объяснения ребенку того, что происходит, а часто и обманным путем («поедешь в санаторий» и т.д.).
Варвара Пензова: Мне кажется, здесь надо помнить, что сироты – это, в общем, обычные дети, которые ни в чем не виноваты. Со своей стороны они не сделали ничего, что привело их в детский дом. И такими, какими мы их, к сожалению, часто знаем, их делают не какие-то особенности генетического устройства или врожденные особенности характера, а условия, в которых дети живут.
– Часто при первом контакте такие дети замкнуты, иногда неадекватно реагируют. Они могут хранить под подушкой еду, вообще сбежать из приемной семьи…
Александра Омельченко: Это как раз и есть последствия пережитой травмы. С ними сталкиваются все принимающие родители. Дети могут не только прятать еду, а, например, есть без остановки. Еда – один из способов снять стресс, в их жизни стресса было много.
Часто такой ребёнок мало реагирует на какие-то внешние проявления, безразличен к подаркам или даже появлению каких-то близких родственников. Дети в ситуации горя могут уходить в себя, пытаясь справиться с болью, им элементарно нужно побыть в одиночестве.
– Лечится ли это любовью? Есть такое представление: «Я его возьму и просто буду любить. У него будут вещи, подарки. Любовь исцеляет всё».
Варвара Пензова: Конечно, любовь помогает компенсировать травму, но очень часто не до конца. Как невозможно полностью стереть шрам с нашего тела, так невозможно стереть шрам, оставшийся в душе после какого-то травматичного опыта. Можно научиться с этим опытом жить, и даже не сильно менять свою обычную жизнь, но это нужно обязательно учитывать.
Любовь должна быть, что называется, умная. То есть, от действий приемных родителей, от их реакций на определенные события очень зависит, получится ли у ребенка пережить этот опыт, или он будет по-прежнему всплывать и мешать ему двигаться дальше.
Александра Омельченко: Иногда люди говорят: «Я возьму его и буду любить, как своего». Однако иногда это бывает невозможно, а часто – совершенно недостаточно. Потому что ребенок, оставшийся без попечения родителей – это человек, переживший большое горе. Чтобы правильно построить отношения с таким человеком, нужны дополнительные знания и навыки.
Часто принимающие родители жалуются: «Я не полюбил его, я не состоялся как принимающий родитель». Но на самом деле, кроме пресловутой любви, важна сама организация жизни, которую может обеспечить для ребенка только семья. Включая распорядок дня, семейные посиделки, уважение к личному пространству, личному времени ребенка. Это не менее важные вещи для воспитания ребенка.
– А бывает такое, что дети из детдомов начинают пользоваться своим особым статусом: «Вот, мне недодали»?
Александра Омельченко: Это не просто «бывает», а происходит почти неизбежно. Мы все выживаем в этом мире, опираясь на какие-то свои сильные стороны. И если ребенок ощущает как сильную сторону то, что он сирота, то, конечно, будет это использовать. Наши знакомые ребята выходят на трассу, попрошайничают, и им подают. «Я — сирота! Из детского дома!»
С таким поведением нужно готовиться работать не только принимающим родителям, но и волонтерам, и специалистам из детского дома, и представителям СМИ — всем.
– А бывает так: с ребенком уже работают психологи, уже пришли волонтеры, есть какая-то программа сопровождения. И они работают с ребенком несколько месяцев или лет, а контакт не получается наладить всё равно?
Варвара Пензова: Все бывает, даже крайние, фатальные случаи. Ребенок с рождения помещен в дом ребенка, например, а там постоянно меняются нянечки и воспитатели. К семи-восьмилетнему возрасту сложно, почти невозможно сформировать привязанность к взрослому человеку.
Это такие люди с другой планеты, у которых нет семьи в языке, в системе понятий. Они не понимают, что это важно, исключили это из своей системы координат.
Семейно-воспитательная группа в доме ребенка
– Насколько успешно дети потом социализируются?
Александра Омельченко: У нас по-прежнему во взрослую жизнь выпускается огромное число ребят именно из учреждений. Очевидно, что условия, которые созданы детям в учреждениях для детей сирот – искусственные и «ненастоящие»: еда и вещи появляются сами собой, пол моется кем-то и так далее. В таком режиме сложно подготовиться к тому, что тебя ожидает за пределами учреждения. Отсюда страшная статистка самоубийств, правонарушений, которая фиксируется за недавними воспитанниками.
Вырастить детей в детдоме так же, как в семье, – невозможно. Именно поэтому первая задача, которую сейчас нужно решить, – чтобы как можно меньше детей проходили через эту систему. Дети должны расти либо в семье, либо в условиях, максимально приближенных к семейным – и мы в фонде работаем в обоих направлениях.
Варвара Пензова: Сейчас система пытается дать воспитанникам только массовое образование. Но нужно понимать, что дети, находящиеся в учреждении – это, прежде всего, дети в состоянии стресса, поэтому обязательно нужна работа психолога, который будет заниматься как индивидуально, помогая ребенку пережить негативный опыт, так и в группах, отработать какие-то навыки, которые не формируются естественным образом.
– Систему строили с уверенностью, что «всему научатся сами». А чему они сами не научатся?
Варвара Пензова: Ребенок, отлученный от семьи, — это человечек, для которого весь мир, со всеми его красками, разнообразием, любовью, захлопывается до одной, черной пустоты. И вопрос о получении образования или развитии талантов и способностей, или о поиске себя здесь уже не стоит. Речь идёт о выживании и поиске для себя какого-то смысла. Без посторонней помощи в преодоления этой потери не обойтись, в этом и заключается работа психолога.
Дальше обязательно нужно помочь ребенку пережить этот опыт, это в том числе и работа (часто детективная) социального педагога по поиску кровных родственников, которые могли бы быть поддерживающим ресурсом для ребенка. Это поле в детских учреждениях не паханое, потому что к кровным родственникам ребенка, который оказался у них, там обычно относятся однозначно: «Она/он ужасные, асоциальные, маргинальные и яблоко от яблони недалеко упало. Посмотри, как ты себя здесь плохо повел, конечно, ты весь в свою ужасную мать. А здесь ты ведешь себя так же плохо, как твой отец». Часто ребенку заявляют об этом, совершенно не стесняясь.
Не все знают, что дети любят своих родителей, как бы плохо они с ними не обращались. Ругая родителей, персонал тем самым подталкивает ребенка к тому, чтобы быть похожим на них, проявляя свою похожесть через асоциальные поступки.
Александра Омельченко: Кроме работы внутри учреждения, нужно проводить большую работу во «внешнем поле». Необходимы информационные кампании, направленные на повышение толерантности общества к кризисным семьям и на популяризацию принимающих семей. Нужно еще более активно привлекать кандидатов в принимающие родители, которые бы приняли в свою семью детей-подростков.
Необходимы законы по поводу льгот и выплат. Потому что все мы живем в материальном мире, и иногда, взяв ребенка в семью, невозможно ограничить себя в работе. Было бы хорошо, если бы приняли закон о том, что принимающая мама может брать оплачиваемый отпуск, например, на год, когда ребенок появляется в семье. Как в декрет уходят, так и здесь, пусть даже ребёнок не маленький. Не будет пользы, если мама все время на работе, а ребенок снова в учреждениях — школа с продленкой, детский сад с утра до позднего вечера.
Также в школе принимающих родителей должен быть усилен акцент на детей старшего возраста. Обычно туда приходят с установками взять новорожденного, но таких детей в системе, слава Богу, остается всё меньше и меньше. В школе принимающих родителей надо учить, как включать в свою семейную систему подростков. Опыт жизни в настоящей семье крайне необходим юношам и девушкам, уже стоящим на пороге взрослой самостоятельной жизни.
Дополнительные занятия для старших ребят
Варвара Пензова: Если не получается сделать так, чтобы подростка взяли в семью, ему обязательно нужен «индивидуальный взрослый» — старший друг, наставник, который думает именно о его, конкретного этого подростка, личном будущем. Потом сопровождение наставника продолжается некоторое время и за стенами интерната.
К сожалению, детские учреждения со всей этой работой совершенно не справляются. Поэтому различные мастерские, кружки, программы профориентации — всё это сейчас в детских домах если и проводится, то исключительно за счет благотворительных средств.
– Система сиротских учреждений устроена так, что ребёнок практически не выходит за стены детского дома или интерната. У него нет опыта, как же он может выбрать себе профессию?
Варвара Пензова: Вот и нужно бороться за то, чтобы дети из детского дома были «выездные». В идеале – встроенными в жизнь обычного детского и подросткового сообщества. Но если это невозможно, то пусть хотя бы силами приезжающих волонтеров они ездят в театры, экскурсии на предприятия или в какие-то компании. Чтобы дети понимали: профессий действительно больше, чем учитель, воспитатель и повар, которых они годами видят вокруг себя.
– Но ведь ребенок из интерната всё равно воспримет поход в ресторан не так, как ребенок дипломата, который привычно пришел туда позавтракать. Как объяснить ребенку, что профессия повара — это не «злющая тетка в колпаке на детдомовской кухне».
Варвара Пензова: Достаточно просто пообщаться с работающими в ресторане людьми. Они эмоционально и энергетически отличаются от сотрудников детдомовской столовой и несут в себе такой заряд энергии, что просто переворачивают представление о профессии в глазах детей.
У нас был такой опыт с потрясающим шеф-поваром Павлом Рогожиным, который говорит о еде так, что понимаешь: ты хочешь этому научиться. А еще он работает фуд-стилистом, плюс руководит тематическим журналом. Профессия «повар» сразу обрастает таким количеством вариантов и деталей, детям это очень нравится.
Конечно, вывезти, организовать такую встречу – это непросто, поэтому эту функцию подхватывают благотворительные организации, в частности наш фонд. У детских домов для этого просто не хватит ресурсов.
Еще мы возим детей в музеи, театры, на выставки, чтобы показать им мир, который тоже существует в нашей реальности, но, к сожалению, многим детям просто недоступен. Нужно делать так, чтобы он был доступен, поэтому собираются средства, но не на подарки, а на системные мероприятия подготовки детей к жизни.
Детей надо готовить ко всему — к переводу в другие учреждения, к переводу в семью, к будущей работе, объяснять правила. Объяснять: если ты хочешь, чтобы было так, нужно поступить вот в этот вуз. Чтобы поступить, ты должен сдать такие-то экзамены, а чтобы их сдать, тебе нужно сейчас исправить тройки по русскому, нужно заниматься с репетитором.
То есть, подход к большой цели для ребёнка нужно разделять на маленькие этапы, на маленькие шажки. Дети из детдома должны чувствовать себя такими же, как все другие дети.
– Я не могу не спросить про Олега и Полину, ваших подопечных, о которых в последний раз мы писали летом, когда в их ситуации случился трагический перелом.
Александра Омельченко: Мы уже освободились от понимания, что этот перелом трагический, мы для себя рассматриваем это как этап их жизни.
В жизни каждого человека будут трудные ситуации, в любом случае жизнь продолжается. Самое главное, что появление принимающей мамы Юлии повернуло эту историю в другом ключе. Маленькая София ни дня не находилась в сиротском учреждении и сейчас продолжает жить в семье, у Полининой тети. Главное, что произошло – это то, что порочный круг, по которому малышка могла попасть в систему, разорван!
Ну, а в том, что Юля не смогла найти общий язык с ребятами – опять же сказываются проблемы длительного пребывания детей в учреждении. Это во многом мешает в любых принимающих семьях.
В настоящий момент мы имеем такую ситуацию: Соня находится под опекой тёти, а тётя не против общения с Полиной и с Олегом, но против участия СМИ. И Олег, и Полина, когда хотят, могут приезжать и навещать дочку. Сами ребята находятся в интернате, они в полном контакте с психологом нашего фонда, которая вела их еще до того, как стало известно о беременности Полины.
Буквально накануне мы связывались с психологом. Она рассказала, что ребята вдвоем приходили на консультацию, у них есть вопросы, которые волнуют обоих. В декабре у Олега день рождения, ему будет шестнадцать, и ребята хотят попытаться забрать Соню.
Мы понимаем, что это очень хорошие, правильные планы, но видим трудности, которые могут возникнуть, и дальше будем сопровождать ребят. Мы понимаем: для того, чтобы забрать Соню, им нужно получить образование или устроиться на работу, решить вопрос с жильем. Ребятам нужно научиться соотносить свои мечты и желания со своими возможностями, для которых они тоже должны работать, что-то делать.
Варвара Пензова: Это, кстати, тоже очень важный момент работы с сиротами в принципе: их жизнь очень сильно регламентирована и зарегулирована, и у них нет возможности принимать какие-то даже маленькие решения относительно своей жизни, своего будущего. Соответственно, этот навык, в принципе, не вырабатывается.
Потом после выхода из интерната они остаются без какой-либо помощи и советов, и, не имея этого навыка, теряют ориентацию в принципе. Нужно обязательно давать детям-сиротам возможность проявлять ответственность, давать возможность выбора и последствия этого выбора, и при этом быть строгими и последовательными.
С 1 сентября 2015 года российские детские дома начали функционировать по новым правилам, утвержденным постановлением Правительства РФ от 24 мая 2014 года № 481 «О деятельности организаций для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и об устройстве в них детей, оставшихся без попечения родителей».
Согласно этому документу, образовательные, медицинские и социальные организации рассматриваются как временное жилье перед устройством в приемные семьи. Также в постановлении прописано, что родители или иные законные представители могут добровольно поместить детей в спецучреждение, если в течение какого-то времени не могут исполнять свои обязанности. При этом учитывается мнение детей, достигших 10-летнего возраста.
Группа детского дома по новым правилам должна состоять не более чем из восьми разновозрастных детей (а если в группе есть дети младше четырех лет, численность воспитанников снижается до шести). Детей из одной семьи помещают в одну группу, а сам детский дом должен располагаться как можно ближе к прежнему месту жительства. Исключение возможно лишь в том случае, если привычная социальная среда негативно влияла на ребенка.
Помещения, в которых проживают дети, должны быть устроены по квартирному типу. Личные вещи (одежда, книги, игрушки) должны по возможности приобретаться с участием детей и все время находиться в открытом доступе.
Перевод воспитанников из одной группы в другую допустим лишь в исключительных случаях, когда это необходимо для защиты интересов ребенка. К каждой группе должно быть прикреплено ограниченное число педагогов. Их замена педагогами из других групп допускается лишь в случае отпуска, болезни или увольнения.
В особых случаях администрация детского дома может разрешить воспитаннику, достигшему 18 лет, продолжить бесплатно жить и питаться в учреждении. Это право он сохранит до 23 лет.
Администрация обязана не менее трех раз в неделю (в том числе в выходные и праздничные дни) обеспечить возможность встречи детей с потенциальными усыновителями или опекунами. Также администрация должна обеспечивать общение детей с родственниками, стремиться к возврату воспитанников в родные семьи. Исключение сделано для случаев, когда такое общение запрещено органами опеки и попечительства. Также дети должны иметь возможность поддерживать контакты с другими важными для них людьми (друзьями, бывшими соседями).
Фото предоставлены фондом «Дети наши»