– Отец Иоасаф, расскажите, пожалуйста, когда и почему человек вдруг решается обратиться в болезни к Богу, к Богородице? Как часто пациенты Центра приходят в храм на службу, и почему на службах не так уж много народу?
– Поскольку центр детской гематологии, онкологии и иммунологии федеральный, детишки с родителями приезжают сюда со всей страны, а порой даже не только из России — от Калининграда до Дальнего Востока. И естественно, это разные семьи, с разной степенью воцерковления, а многие вообще делают первые шаги к Богу именно здесь, в больнице. К сожалению, русский человек живет по принципу «пока жареный петух не клюнет». Часто бывает так: люди приходят в первый раз на исповедь, начинают рассказывать о своей беде, о своей жизни, и практически все приходят к осознанию того, что Бог был в их жизни, но только где-то на втором месте. А теперь, здесь в больнице, у человека вдруг наступает некое прозрение.
Также здесь очень много пациентов из стран Средней Азии, то есть очень много мусульман. Я помню, когда мы освящали отделение хирургии и проходили по палатам больных, то в этом отделении было очень много мусульман. Все по-разному, конечно, на нас реагировали, отворачивались, а мы говорили только: «Вы не волнуйтесь, мы вас не перекрещиваем». Так что в процентном соотношении получается, что православных здесь – меньше половины пациентов. Хотя мусульмане относятся к нам хорошо, иногда родители просят, чтобы священник подошел, просто посидел рядом с ребенком, о чем-то поговорил, руку положил. Ведь это тоже наши пациенты.
Но, тем не менее, исключая большие праздники — Пасху, Рождество, престольный праздник, — народу в храме на службе совсем немного. К тому же у нас не приходской храм, а больничный. Поэтому богослужения совершаются в особые установленные и удобные для всех дни — пятница вечер и суббота утро, а после литургии мы обходим все отделения и выполняем требы по просьбам родителей: причащаем, крестим детишек. Ведь иногда даже если кто-то готовится, планирует прийти на службу, вдруг может что-то случиться – ухудшились анализы, ребенку стало плохо – и все планы рушатся моментально. И поэтому наша задача – не столько собрать людей в храме, сколько здесь, в самой больнице дать им возможность приобрести то, чего просит сердце, душа: духовную поддержку, участие в таинствах. При этом у нас нет такой задачи, чтобы воспитать отношение к Причастию, как к чудесной таблетке. Мы стараемся объяснить зачем нужны таинства, какой смысл имеют.
Слава Богу, медицина не стоит на месте, и наш центр — ведущий в России по оказанию помощи детям с онкологическими заболеваниями. Поэтому у священника здесь не так много времени на общение с прихожанами, на то, чтобы помочь людям выстроить духовную жизнь – люди приезжают и уезжают, меняются. Но именно в силу скорбных обстоятельств, из-за которых семьи приезжают сюда, люди скорее открывают свою душу.
Бывает, кстати, что родители венчаются в больничном храме. Люди ведь часто ищут причину, почему ребенок заболел. Человек начинает внутри себя разбираться и выправлять то, на что, может быть, раньше он не обращал внимание. Когда перед взором открывается вечность, хочется, наверно, всё сделать правильно, и жизнь свою тоже построить правильно – по-человечески и по-христиански.
Также, для того, чтобы приблизить богослужение к людям, в храме установлены видеокамеры, микрофон, и в каждой палате есть интернет-видеотрансляция богослужения. Недавно, например, мы венчали одну пару — родителей 13-ти летней пациентки больницы. Девочка очень хотела быть на венчании родителей, но из-за анализов не смогла выйти из палаты. И вот, после венчания, когда мы уже служили благодарственный молебен, я говорю родителям: «А теперь давайте обернёмся и помашем Маше». Мы помахали в камеру, а она за нами наблюдала из палаты. Когда к ней пришли родители, она рассказывала, как смотрела венчание, и какие они были красивые.
— А о чем чаще всего дети и родители спрашивают священника?
— Постоянный вопрос, который звучит здесь: «За что?». И поэтому задача священника – переориентировать родителей или ребёнка (а зачастую не только подростки этот вопрос задают, но детишки помладше) с вопроса «За что?» на вопрос «Для чего?». Конечно, это очень сложно. Буквально пронизывает сердце этот постоянный вопрос: «Почему я? За что? За что?». И здесь нужно терпение и такт. Потому что, если говорить честно, то, конечно, нет прямого ответа на этот вопрос. И только спустя какое-то время мы приходим к ответу на другой вопрос – «Для чего нам нужно этот путь пройти?».
На вопрос о смысле тех страданий, через которые проходят здесь дети и родители, ответить однозначно нельзя. Потому что если сразу сказать: «Это для вашего духовного укрепления», или: «Это во спасение», то, естественно, сразу будет задан другой вопрос: «Почему же Бог такой жестокий, что для моего спасения Он посылает такие страшные скорби, испытания, а порой даже забирает моего ребенка?». Поэтому нужно время и совместное проживание этого пути. Беседы, участие в таинствах, помогают находить ответ на вопрос «Для чего?»: «Для чего мы это вместе проходим?».
Я вспоминаю одного мальчика, ему уже было 19 лет, а до этого он два года проходил лечение в нашем центре. Мы познакомились, когда его готовили к пересадке костного мозга. Постепенно у нас завязалась дружба, потом я познакомился и с его отцом, и с его девушкой. Поскольку он был уже подростком, то и вопросы у него были взрослые. И вот сначала у него тоже был вопрос: «За что? Я, вроде, ничего такого в жизни не сделал. Я никого не ограбил, не убил, зачем мне такое испытание?». Сразу скажу, к сожалению, этот мальчик умер, бывают такие сложные ситуации, когда после пересадки случается обратная реакция — костный мозг воспринимает хозяина как врага и начинается отторжение. Но, знаете, его уход был удивительным. Потому что такого тепла и такой любви, которые чувствовались между ним и его мамой, его родными, я раньше не встречал, но стал участником и свидетелем.
Обычно ведь какие отношения у подростков с родителями? Вечное непонимание, выяснения какие-то: «Ты куда пошел? Почему поздно пришел?». А здесь лежит здоровый, сильный парень, и не может встать, не может так же, как его сверстники, играть, дружить, гулять, познавать мир, учиться и так далее. И, казалось бы, он должен замкнуться, обидеться на весь мир, быть внутренне раздраженным на всё. Но получилось наоборот — болезнь помогла ему понять что-то важное в его взаимоотношениях с друзьями, с родными — прежде всего, с родителями, — и самое главное в отношениях с Богом.
То есть очень многие ответы он для себя получил благодаря тому пути, который прошел. И если вначале у него звучал вопрос «За что?», то в конце пути он понимал, для чего это было ему нужно, для чего нужно было пройти это испытание. Господь сеет в сердце человека благодатное семя, и от нас зависит, прорастет оно или не прорастет. И здесь это благодатное семя через скорби, через испытания, и, в конце концов, через уход, через смерть, принесло удивительный плод для этой семьи, для этих конкретных людей.
При общении с детьми всегда нужно терпение, любовь, такт и, конечно, внутренняя молитва. Ведь, на самом деле, детей очень интересуют эти вопросы – вопросы веры, вопросы жизни духовной. И когда они находят ответы, они часто хотят поделиться этим. И часто через детей, и родители тоже открывают для себя путь веры. То есть через болезнь ребенка, через внутренний поиск, через эти вопросы и через то, как дети переносят страшную болезнь, родители открывают Бога. Посмотрите на глаза наших детей, это абсолютно другие глаза – с одной стороны, наполненные скорбью и страданиями, а с другой, глаза любящие, светлые глаза людей, которым хочется делиться, помогать другим. В отделениях атмосфера удивительной взаимопомощи, внимания к чужой ситуации, чужому горю, просто к другому человеку. В жизни ведь как обычно бывает? Мы разговариваем, но слушаем невнимательно, просто потому что так положено. А здесь всегда заинтересованность и желание услышать другого человека, поддержать, поделиться.
– А бывали случаи явной помощи по молитве перед иконой «Всецарицы»?
– Я не могу привести примеры, рассказать про такие чудеса, чтобы вот прямо ангел с неба спустился. Но бывают удивительные случаи. Например, у одного мальчика, которому должны были делать операцию, чтобы удалить опухоль, были проблемы со свертываемостью крови. Операцию делал немецкий профессор, он заранее перед операцией пришел к нему, подбодрил, так как опасения были очень серьезные. Мы общались с этим мальчиком уже несколько месяцев, вместе молились перед образом Всецарицы в нашем храме, он причащался регулярно, а перед операцией снова пособоровался, исповедовался и причастился. И, знаете, по-другому я не могу сказать, случилось чудо. Кровопотеря при операции была не такая, как ожидали врачи — в два-три раза больше, а даже меньше, чем при обычной операции. Потом этот мальчик поправился, сейчас учится в Москве — молодой, сильный, красивый студент.
Или однажды в центр приехал маленький мальчик лет пяти-шести с безнадежным диагнозом – опухоль мозга. Так получилось, что операцию невозможно было сделать, а на химиотерапию он не откликался практически. Единственное, что немного затормозило рост опухоли, это облучение. Но потом всё-таки было принято решение, отпустить его домой — практически умирать. Тогда мама в интернете, в соцсетях, написала обращение, попросила молитв за своего сыночка. И он прожил больше года.
Икона Всецарицы в нашем храме написана в Ватопеде, на святой горе Афон и является точной копией той самой иконы, которая там хранится. Когда люди приходят первый раз в храм, то наши дежурные рассказывают об иконе «Всецарицы», о том, с какими просьбами к ней обращаются. За свечным ящиком можно взять себе и акафист, и молитву, и образок «Всецарицы», почитать о Божьей Матери. И, конечно, мы говорим о том, насколько сильна молитва родных, близких за больного ребёнка, насколько она важна и нужна.
К этой иконе, конечно, приходят многие родители, дети. Сейчас на ней висит много золотых и серебряных украшений – крестики, колечки, серьги. Бывает так, что у ребенка или мамы после молитвы возникает желание что-то отдать, что-то пожертвовать Божией Матери. Снимают серьги или кольцо и тут же подходят: «Батюшка, вот мы хотели бы отдать». Я говорю: «Почему? У вас случилось какое-то чудо?». – «Нет, ничего не случилось, но почему-то после молитвы возникло такое внутреннее желание не только попросить, а наоборот что-то отдать». Это тоже, кстати, внутреннее созревание, духовное созревание. Наши дети намного взрослее и очень здорово отличаются от сверстников.
Например, в субботу мы ходили по палатам, причащали детей, и вошли в палату, куда только неделю назад заселились мальчик с мамой. И медсестра перед нами что-то делала — то ли катетер поправляла, то ли еще что-то. И видно было, что даже небольшое неудобство вызывает у мальчика слишком бурную реакцию, хотя он уже достаточно большой был. А порой смотришь, ребенок меньше намного, ему делают что-то более серьезное, и он терпит. Это тоже внутренний процесс взросления, который совершается здесь, меняется отношение к боли, отношение к болезни, к тому, что ты очень сильно ограничен, беспомощен. Ведь часть наших детей, иммунитет которых особенно ослаблен, не могут даже на улицу выйти, они находятся в боксах, в палатах в строгой изоляции -только врачи, родные и священник. И вот такие дети являют пример удивительно стойкого перенесения страданий.
— Храм освящен в честь святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, почему были выбраны именно эти святые?
— Когда наши благотворители задумывали проект строительства храма, то конечно, были разные варианты в честь кого он будет построен — и в честь иконы Всецарицы, и в честь других чудотворных икон Божьей Матери, но, тем не менее, потом приняли решение, что и Вера, и Надежда, и особенно Любовь в этом месте, в этом центре, в этой больнице особенно нужны. Потому что мы пытаемся обрести здесь веру, укрепить надежду и, конечно, наполнить сердце любовью. Без любви всё то, через что приходится здесь пройти, все эти испытания, невозможно выдержать. И эта любовь видна здесь не только в отношениях внутри семьи, но и в отношениях сторонних, чужих людей – врачей, медсестер, просто даже обслуживающего персонала.
Я помню, мы зашли в палату, чтобы причастить ребёнка, а мама вышла. И вот женщина, которая раздавала полдник, подхватила этого ребенка, успокоила и помогла нам его причастить. И это с такой было теплотой и любовью сделано, что было понятно – это не просто формальное отношение, сердце этих людей наполнено любовью.
Конечно, бывают и скорбные минуты, минуты отчаяния: приходит боль, люди встречаются со смертью, и здесь, наверное, особенно нужна поддержка и участие Церкви. В нашем храме мы не только крестим и венчаем, но и провожаем детишек, совершаем чин отпевания. Смерть никогда не будет прогнозируемой и ожидаемой, она всегда будет неожиданной, в любом возрасте, неважно сколько человеку лет – 60 или 6. И таинство, вера, живое человеческое участие и тепло очень помогают людям. Мы всех этих детишек помним, обязательно молимся о них, совершаем поминовения. И пытаемся поддержать дальше семью, быть с нею в контакте. А для верующего человека понимание того, что ребёнок жив, что он в вечности, что он обрёл иную жизнь и встретился со Христом, очень важно. В конечном итоге, ради того, чтобы встретить Христа и не потерять Его в жизни, мы и живем, и действуем, и открываем врата наших храмов. И вот в том, чтобы люди смогли найти дорогу ко Христу, найти дорогу к Богу, как раз и состоит главная цель нашего служения здесь, в этом центре.
— А надежда на чудо помогает в борьбе с болезнью? Надо ли на него надеяться?
— Чуда всегда хочется, и желание чуда никогда не погибает. Порой даже врачи так и говорят: «вам поможет только чудо». Ведь что такое чудо? Чудо – это вмешательство промысла Божьего в нашу жизнь, когда естественное течение законов природы приостанавливается Богом. И иногда бывают действительно реальные чудеса, когда дети уезжают домой, исцеляются, я, к сожалению, пока не могу рассказать о таких чудесах. Но на моей памяти было много случаев, когда казалось бы безнадежные дети получали чудесную помощь. В сложную ситуацию будто действительно вторгался Сам Господь – вдруг находилось именно то самое лекарство, которое было нужно, или врач обнаруживал другой, верный путь лечения болезни – как подсказка с неба приходила: нужно поступить так и так, сделать то-то и то-то, и это помогало, начинало работать, организм больного отзывался на лечение.
Но на мой взгляд, самое большое чудо, которое здесь совершается – то, что люди обретают Христа, обретают веру в своем сердце. Несмотря на то, что все законы мира направлены на то, чтобы убить веру, развратить человека, здесь мы видим обратное: через боль, через потерю, человек обретает смысл жизни. И это, наверно, самое большое и самое главное чудо, которому мы можем быть свидетелями в наше время.
Чудо – это не только когда небо раскрывается, и мы слышим оттуда божественный глагол, чудо бывает и в другом — во взаимоотношениях человека и Бога, человека и человека. И с этим удивительным чудом мы здесь постоянно сталкиваемся, когда важно не столько само чудесное исцеление, сколько то, что приобретает сердце человеческое, во что вырастает душа, какой большой она может стать.
Когда умирал молодой 19-ти летний парень, о котором я рассказывал выше, его уже в реанимации вывели из состояния искусственной комы. И казалось бы, он должен был сказать, как ему плохо, как ему больно, а он посмотрел на папу, на маму, на всех, кто присутствовал, и произнес: «Я люблю вас». Он почти не мог говорить, но это читалось по губам. Это было за несколько часов до его смерти. О чем думал человек за несколько часов до смерти? Не о том, как он бедный мучается и страдает, а о других, о своих родных. И свое тепло и любовь он постарался им передать, отдать, пожертвовать. Это чудо. Понимаете, обычный молодой человек, который занимался спортом, который учился, у которого была девушка, у которого были планы на будущее. И вот это всё у него отняли, а он думал о других…
Вместо того, чтобы озлобиться и проклинать весь мир, он дарил тепло и любовь. Вот оно, чудо подлинное. Именно поэтому, каждый раз, когда я прихожу сюда, сжимается сердце, я понимаю, с каким поразительным чудом сталкиваюсь здесь — с человеком.
В одном из отделений Центра мы познакомились с двумя Светланами – мамами, чьи дети проходят лечение от лейкоза. При входе в отделение обязательная процедура – нужно надеть шапочку, бахилы, халат и обработать руки дезинфицирующим раствором. А потом вроде бы обычная детская больница – рисунки на стенах, шумно, по коридорам бегают дети… Только почти каждый ребёнок возит за собой капельницу и носит маску – все эмоции угадываются только по глазам. А глаза здесь у детишек удивительные, такие, как говорил отец Иоасаф – любящие и светлые.
Мама Светлана, сын Максим — 10 лет, в больнице полгода.
В больнице без веры жить невозможно.
Когда мы попал сюда, то первая икона, которую мне подарила наша тётя, была икона «Всецарицы». Мы всегда ей молились. Конечно, были сложные моменты. На первом блоке химиотерапии лежали с пневмонией. Потом, прошел блок химии — все анализы упали до нуля. На этом фоне начался аппендицит. Надо делать операцию, а у ребёнка анализы на нуле. И я помню, как сильно молилась блаженной Матроне и «Всецарице», сидела рядом с Максимом, постоянно читая «Отче наш», как на автомате.
После аппендицита воспалилась стенка кишечника, два месяца постоянная температура, он ничего не ел — трубки, тошнота, волосы все выпали. На втором блоке уже полегче было, только выпали ресницы, брови, и он стал просто, как лист бумаги. Знаете, дети, когда маску надевают, они все на одно лицо — абсолютно лысые, без ресниц, без бровей.
До того, как мы попали в больницу, я, конечно, верила в Бога, была крещенной, но сказать, чтобы я серьезно задумывалась о Боге, о вере, не могу. Я ни в коем случае не думаю, что то, что случилось с моим ребенком, с нами, это наказание за грехи. Нет, даже мыслей никогда у меня таких не было. Но я сейчас задумываюсь о том, что, может быть, это было ниспослано свыше в виде какого-то наставления, и что мне нужно пересмотреть свое отношение к жизни. Я мало времени уделяла ребенку, слишком была зациклена на работе, в общем, есть какие-то моменты в моей жизни, которые мне бы хотелось изменить.
До и после
Отношение к жизни, приоритеты, ценности – все меняется. Когда узнаешь о диагнозе ребёнка, первая реакция — шок, слёзы. Потом недели две истерика. У меня первое время были ещё мысли такие: а как же школа? А потом я думаю: «Господи, о чем я вообще думаю, какая школа?». Полное переосмысление происходит, и вся жизнь меняется.
Когда мы приехали, то не могли выйти из больницы, наверное, месяца два с половиной. В конце апреля, когда как раз растаял снег, и начало светить солнце, мы вышли на улицу. Мы сели на лавочку и ели мороженное. И это было неимоверное счастье. Вот правда, я до сих пор помню это ощущение. Я тогда подумала: «Как мало надо для счастья» — мы просто вышли на улицу и ели мороженное. А вокруг ходили люди, мы на них смотрели, и я думала: «Господи, какие счастливые люди, у них дома не болеют дети, они живут обыкновенной жизнью, обыкновенными заботами – работой, школой и так далее. Какое счастье просто жить …».
Когда живешь обычной жизнью, когда твой ребенок здоров, то часто даже не обращаешь внимания на все эти плакаты, баннеры разных фондов, которые собирают деньги для детей. И это нормально, нельзя жить и постоянно думать о плохом. Но после всего через что мы прошли, отношение к жизни меняется. Хорошо, если мы приедем и вернемся к обычной жизни, но всё равно всё уже будет по-другому.
Мама Светлана, дочь Ксения — 11 лет, в больнице три месяца.
На руках у Бога
Наша жизнь особо не изменилась. Конечно, когда проживаешь эту болезнь вместе с ребёнком, понимаешь, что то, о чем мы молимся каждый день, та самая «память смертная», здесь становится реальностью. Наверно, того, как мы раньше жили, молились, растили детей, пытались их воспитывать, было недостаточно для нашего спасения. А здесь действительно есть ощущение, что случившееся — только для нашего спасения.
Когда-то давно, когда дочка только родилась, один батюшка подарил нам как благословение икону Божией Матери, празднование в честь образа Которой ближайшее после дня рождения дочери — есть такая традиция. И потом мне один священник сказал: «Это конечно хорошо, нужно почитать и святых и Божию Матерь, но главное – не терять личное общение с Богом, быть со Христом. Часто мы за разными святынями уже не видим Того, кто умер за нас, Того, крест Кого мы носим». И, мне кажется, вот это очень важно. Самое главное, что есть в Церкви – таинство Евхаристии, и про это нужно говорить, об этом нужно свидетельствовать.
Господь, конечно, не оставляет, у меня много детей, и иногда прямо видишь, как Господь тебя берет на руки, несет, и всё устраивается. Я помню, когда мы сюда только поступили, одна мама, которая полтора года здесь провела с ребёнком сказала мне, что хотя сил нет ни на что (ты целиком с ребенком, и даже в храм попасть — это целое событие), но постоянно чувствуется молитвенная поддержка тех людей, которые тебя любят. И эта вера, эта любовь обязательно будут воплощаться и реально помогать.
Сочувствие как дар
Отношение к жизни тоже меняется. Например, когда видишь, как наша так называемая православная интеллигенция ломает копья, обсуждая всякие скандальные выставки, политику, законы, рассуждая кто в чьем лагере, кто кого поддерживает, кто в чем виноват, хочется сказать: «Дорогие ребята, вы все такие умные, замечательные, может быть вы лучше объедините свои усилия?». Даже не в плане прийти и здесь пожить, поволонтерить — это отдельная тема, а просто есть в жизни действительно большие, серьезные вещи. Конечно, сложно сочувствовать, если сам не пережил горя, сочувствие – это дар, который не у каждого есть.
Если у человека есть потребность проявить свои чувства, свою любовь, свою заботу – он найдет способ. Может быть, кто-то напишет письмо, что-то передаст, узнает про нас и поможет другому, тому, кто рядом с ним. Я как мама всегда понимала, что нужно прежде всего воспитать в детях умение сочувствовать, сопереживать, чтобы они, видя, что в мире есть боль и страдание, по мере сил облегчали страдания других.
