“Глухо кричит, воет, просит пощады”  — где Церковь, когда людей пытают в тюрьмах
Пытки заключенных в Ярославле, убийство осужденного в Брянске — что может и должна в таких случаях делать Церковь? Протоиерей Андрей Кордочкин, настоятель храма св. равноап. Марии Магдалины в Мадриде, больше 10 лет окормляет православных заключенных в испанских тюрьмах и знаком с ситуацией в российской системе.

Cвященник Андрей Кордочкин

Пенитенциарная система  в Испании, как и всех странах, не совершенна. Вчера на первом пункте контроля мне дали разрешение на встречу от начальника тюрьмы, на втором отобрали, а на третьем сказали, что без разрешения не пропустят. Такое отношение к делу встречается довольно часто. Тем не менее, я ни разу не сталкивался со случаями избиения, пыток, или издевательства над моими подопечными. Как ни странно, здесь жертвами насилия чаще становятся работники тюрьмы, а не заключенные. Вчера я был в тюрьме, где днём раньше заключенный в драке оторвал кусок уха у служащего. Дело в том, что в Испании тюрьма охраняется по периметру Гражданской гвардией, но у служащих внутри тюрьмы оружия нет — считается, что оно является не защитой, а источником угрозы и опасности. Перед матёрыми уголовниками, которые по пол-дня проводят на тренажерах в качалке, служащие тюрьмы могут оказаться в заведомо проигрышном положении.

В России, ситуация, как я понимаю, диаметрально противоположная. После известных событий говорят о необходимости реформы, о том, что нужно наказать виновных. Во всех этих призывах есть правда, но ускользает главное.

Тюрьма — это всегда маленькая модель общества и государства. То есть не может быть такого, что в государстве человек унижен, а тюрьма охраняет его достоинство и права. Или же, напротив, что государство всемерно заботится о своих гражданах, а в тюрьме их растаптывают. Однако тюрьма не всегда синхронна переменам в обществе. Как говорит один мой знающий собеседник, в России ветер перемен приходит в тюрьму в последнюю очередь. А когда начинают закручивать гайки — в тюрьме это ощущается раньше, чем на воле. Поэтому тюрьма — это барометр, флюгер, термометр.  Тем более, в стране, где “шансон” и вообще блатная культура разлита широко за пределами уголовного мира.

“Ярославль — это даже не вершина айсберга , это просто снежинка на нем. И другого не будет, потому что чем иначе пугать и требовать признаний с обещаниями «дать поменьше» будущего ада”, написал мне один московский адвокат.

“По очереди методично бьют распятого человека по голеням и пяткам резиновыми дубинками. Человек глухо кричит, воет, просит о пощаде. Время от времени на голову ему льют воду из ведра. Люди в камуфляжной одежде устают от своей работы, вытирают пот, снимают рубахи. «Смотри, у него нога отекает». — «Да у меня у самого уже руки затекли!», применяя насилие и используя специальные средства, ограничив движение осужденного, перевязал тканью его лицо, в результате чего последний скончался от асфиксии” — когда я читаю такие отстраненные описания, как можно не вспомнить свидетельства ТЕХ заключенных.

“Следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы. Меня здесь били – больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой… В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные, чувствительные места ног лили крутой кипяток, я кричал и плакал от боли”  — письмо Мейерхольда Молотову.

И ведь наверняка эти кто-то из этих — “наших!” — ребят приходит в храм, приступает к таинствам. И уж точно все празднуют победу над фашизмом, и рассказывают детям об ужасах немецких лагерей и жестокости гестаповцев. Но где же Церковь во всем этом? Слышно ли нас?

Я вспоминаю интервью с одним русским тюремным священником, который говорил, что в российской тюрьме очень важно, чтобы заключенные тебя не воспринимали, как человека начальства,  а начальство — как человека заключенных. В этом есть известная рассудительность, но она возможна до определенного предела. Ты не можешь в равной степени солидаризироваться с государственной репрессивной машиной, и и с теми, кто попадает ей под колеса — в особенности, если ты помнишь древнюю и недавнюю историю Церкви.

Понятно, что мы можем очень мало. Ресурсы тюремного священника, тем более, если он является помощником начальника УФСИН по организации работы с верующими, и получает зарплату от ФСИНа, ограничены. Ему сложно кусать руку дающего. Но я уверен, что мы способны на большее, чем сочувственное молчание. Вчера мы были на месте этих людей. И кто знает, где мы будем завтра?

“Нет состава преступления”, говорят потом. Не было. И превышения полномочий не было. Ничего ТАКОГО не было. Год назад 22-летний (!) следователь СК уже смотрел скандальное видео с пытками в той же колонии и не нашел нарушений. Почему? Какие такие нарушения? Не потому ли нам никак не понять настоящее, что не поняли прошлое? 20-е, 30-е? Послевоенный ГУЛАГ? И если этих ребят из видео накажут, то лишь для того, чтобы другие озаботились, чтобы на следующий раз не было слива в СМИ. Надо держать марку. Всё одно. Как с гуся вода.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.