— Кто тут?
— Это я…
— Ты – это кто?
— Рядовой…
— Как звать-то?
— Иван…
— Ну и что тебе здесь?
Молчит, робеет, переминается с ноги на ногу, правая разглаживает складки гимнастерки под ремнем, левая – шарит крючок, застёгнут ли… «Молоденький совсем», — Пётр не стал больше спрашивать, но и двери не отпер. Вздохнул: опять двадцать пять! пожевал седыми плотными усами, махнул рукой: жди, мол, тут.
— Брате Иоанне! иди, — тёзка тут твой, еще один… пришёл.
— Тёзка?… благослови, брате Петре.
-Да чего там «благослови»! Ведь тысячу раз сказано: ну не положено им! ну есть же для них райский сад. Винограды, кипарисы, вода и плоды, ястие и питие, — ну чего им еще надо? потрудились, положили честно живот за Родину – вот пусть и отдыхают! Зачем сюда-то лезть? кроме того, один придёт – да ещё однополчан за собой тащит!.. Ох, брате Иоанне, сам ведь знаешь – от непослушания все беды! Как хочешь, а я не пущу!
— Прости ты меня, брате Петре! да ты не пускай, не пускай, конечно. Ты… немного приотвори дверцу? я выйду, на минуточку только…
Петр ушел, Иоанн остался.
— Садись, чадо… вот тут, у стены… Откуда ты?
— Из Бреста.
— Вот что…пограничник?
— Да…
Фото: Макс-Сумы, photosight.ru
Они помолчали. И солдат, снизу вверх глянув на мягко сияющего седобородого златоочитого старца, спросил:
— А…разрешите обратиться? .. вы не знаете, что… т а м?
Иоанн ласково и серьезно поглядел на него.
— Там? там сейчас Сталинград, — но тебе это ни к чему. Твоя война закончена, чадушко моё. Ты лучше скажи: что ж ты в саду не остался? Разве там плохо?
— Нет, что вы! очень, очень хорошо!.. наши все так рады были, и товарищ политрук, и Васька, и Ринат, и Зина сестричка! прямо – Ботанический сад! я там был в тридцать девятом, когда учился, на каникулах… ну, конечно, здесь лучше гораздо!
— Ну и?
Иван глянул еще раз – горячо, светло, сглотнул – вверх-вниз молочный кадык, придвинулся ближе.
— Я… ну, когда меня… в общем, я в и д е л. Я знаю. Я видел. Видел город, сходящий с неба. Это был мой родной Саратов, вы понимаете? но и не Саратов словно, он был такой… как Машенька, моя невеста, весь белый. сияющий! Он был как обещание, самое главное в жизни, и он был — м о й. И его светило было подобно… ну, чему же, чему…
— Яспису кристалловидному?
-Ну, наверное, я не знаю! И вокруг него – стена, вот как эта, и в ней – двенадцать ворот, на двенадцати основаниях, чистое золото, подобен чистому стеклу, и река там была! как Волга, но как… как н а с т о я щ а я Волга, светлая как кристалл река жизни, и дерево на берегу, как яблоня у нас во дворе! И так я его видел, — как вот однажды в детстве, я был еще маленький, и отец был живой, он посадил меня на плечи и мы пошли на демонстрацию, ну на Первомай, и такая была весна, такое счастье, и свет, свет! И был это даже не свет. Знаете, это был – как бы точно-то сказать? – был Он. Когда меня убили – со мной был Он. Ни на секунду не уходил от меня. Как мама – она в сороковом умерла… Пули – их было восемь, пулемётная очередь , которая меня убила – они как будто сначала пролетали сквозь Него, а потом – сквозь меня, и было не больно, а так, как в траве лежишь летом, и бронзовые шмели гудят.. . Да и не в том дело! Главное – Он был.
— Он?
— Да. Не знаю, Кто. Самый… ну, самый. И вот сидел я в этом вашем саду, и подумал, что вот тут-то всё и есть, и захотел увидеть город , и Его, всё сильней и сильней хотел. Ну вот и …не усидел – пошёл искать… Скажите, этот город – он случайно не здесь?
Иоанн вздохнул и улыбнулся.
— Здесь, Ваня, здесь. Думаю, это он.
Солдат вскочил на ноги.
— А вот Его, Того, ну… я могу увидеть?
— Пока нет, Ваня.
— А где Он?
— Там, — где же еще Ему быть. Он там. Он сейчас горит в танке в Сталинграде, умирает от дезинтерии в Ташкенте, сидит на ручках у мамы в Треблинке, поет колыбельную маленькой голодной девочке в Ленинграде, утирает случайную слезу немецкого генерала, лежит раненый в живот в белорусском болоте и вспоминает невесту Лотту, — Он там везде, всего и не перескажешь.
Солдат вскочил на ноги.
— А скажите… раз так!…может, мне можно – вернуться?
Старец долго смотрел на мальчишку.
— Ну, Ваня… что же. Раз Его всё равно тут нет, и спросить некого — что же, иди. Если ты так хочешь.
-Конечно, хочу, какой вопрос! А скажите: я точно Его там встречу?
— Ну, этого я не знаю. Никто не знает, кроме Него и тебя. Но если встретишь – скажи, что это я благословил вернуться.
— Спасибо! Разрешите идти?
И, не дождавшись ответа, солдат побежал, всё быстрее и быстрее, по бескрайнему лугу, время от времени пропадая в слоях медленного лилового тумана, туда, где в невообразимой нездешней дали вырастала из-за горизонта, наливалась гневным рокочущим глухим громом чреватая огнём угольная полоса, все шире и шире, всё ближе, — бежал, поддергивая на ходу колотящую его по спине неведомо откуда взявшуюся старенькую винтовку Мосина.