Григорий Александрович Любимов – российский учёный в области механики сплошных сред, доктор физико-математических наук (1965), профессор (1973). Сотрудник Института механики МГУ (с 1960). Опубликовал более 150 научных статей по газовой динамике, магнитной гидродинамике, динамике плазмы, биомеханике. Председатель Научного совета РАН по биомеханике, заместитель председателя Научного совета РАН по гидромеханике, заместитель председателя Российского Национального Комитета по теоретической и прикладной механике (до 2011), ответственный секретарь редакции журнала «Известия РАН. Механика жидкости и газа». Заслуженный деятель науки Российской Федерации (2000), Заслуженный научный сотрудник МГУ (2003), Лауреат Государственной премии РФ (2003). Награжден орденом Даниила Московского третьей степени (2005).
Предвоенное детство. Война
– Куда уходят Ваши корни?
– Я родился в 1932 году в Москве. Моя мать, Александра Ярославовна Любушина, происходила из семьи банковского служащего. Про него я мало что знаю. Он имел корни в Грузии и умер в 1937 году. Бабушка была дочерью скрипача – «первой скрипки» Мариинского театра. Жили они в Петербурге. А после революции, когда столица переехала в Москву, они тоже переехали в Москву. Здесь, по-видимому, моя мать познакомилась с отцом.
Мой отец был подкидышем. Моя бабушка по линии отца, сестра милосердия, очень хотела иметь ребенка, но это ей было не дано. И вот в 1895 году, в праздник Александра Невского, ей под дверь поставили корзинку с младенцем, это был мой отец. Его назвали Александром. Он начинал служить еще в царской армии, а затем перешел в Красную Армию. Перед войной он был полковником, но работал на штатской службе. В начале 1930-х годов была проведена акция под названием «Ворошиловская – 2000»: 2000 крупных военнослужащих направили на работу в народное хозяйство, и так отец стал работать в Главном управлении трудовых резервов в отделе спорта (он сам был спортсменом-лыжником и альпинистом). Управление занималось организацией и развитием ремесленных училищ.
Мне трудно судить о жизни нашей семьи в довоенные годы, так как первые мои воспоминания относятся к началу войны. Родители жили довольно замкнутой жизнью, воспитывая меня и младшую сестру. Они были беспартийными и, наверное, мало участвовали в общественной жизни. Наиболее близкое общение было с родственниками – мамиными мамой и сестрой. У моей тетки был сын – на год старше меня, которого она растила одна. Поэтому мой двоюродный брат – Юрий Львович Якимов, в будущем выдающийся советский ученый-механик, много времени проводил в нашей семье, и впоследствии с нами уехал в эвакуацию; затем мы вместе учились в МГУ и работали в институте механики МГУ.
Г.А.Любимов с родителями. 1940 г. Фото из архива Г.А.Любимова
Война началась накануне дня моего рождения. Это было воскресение, и мы собирались праздновать его, но утром объявили: началась война. Празднование не состоялось. Это сильное впечатление стало первым моим детским воспоминанием.
Во время войны почему-то – это для меня загадка – Управление, где работал отец, быстро было эвакуировано – уже 3 июля мы в теплушках уехали из Москвы в Свердловск. В Свердловске отец был чуть ли не единственным полковником на весь город. Осенью 1941 года отец, видимо, не выдержав мирной жизни в тяжелейший для Отечества период войны (все-таки он был кадровым военным), ушел добровольно на фронт и в 1942 году погиб под Ржевом.
Отца я практически не помню. Единственное, что сохранилось у меня в памяти – это прощание. Я как раз болел, отец попрощался с нами и ушел. Больше я его не видел. Мы остались с мамой. По мнению моей жены, моя мама была «ангел», всем все прощала… До войны мама вела домашнее хозяйство, а после гибели отца в Свердловске она поступила на работу секретарем на эвакуированный Авиационный завод конструктора Виктора Федоровича Болховитинова, друга моего отца (он тогда занимался разработкой первого в нашей стране реактивного самолета). В Москву мы вернулись в 1943 году. И с тех пор я постоянно живу в Москве.
Члены Сборной команды МГУ по лыжам. Г.А.Любимов четвертый слева. 1953 г.
В школе я был обычным учеником. Очень рано стал заниматься спортом – бегал на лыжах. Я бегал на лыжах вплоть до окончания университета. Многие считают, что занятия спортом отвлекают от науки, от учебы – это все на самом деле ерунда. Спорт не отвлекает, а помогает. Будучи учеником 5-6 классов я ездил с Красной Пресни в Сокольники на трамвае «А», садился в уголок, доставал учебники – географию, историю и все, что необходимо было читать (трамвай шел около часа). Потом бегал на лыжах, а на обратном пути снова читал учебники. В школе я сперва учился посредственно, а потом стал учиться хорошо.
Мечтал о филфаке – поступил на мехмат
– Вы мечтали поступить на филфак. Как Вы оказались на мехмате?
– Школу я окончил с золотой медалью и мог выбирать, куда идти учиться. В старших классах я увлекался сочинениями по литературе (у нас была молодая учительница, которая заразила многих из нас изучением литературы). С другой стороны, мой двоюродный брат, победитель математической и физической олимпиад в университете, поступал в вуз в тот же год и для него стоял выбор, поступать на физфак (физический факультет – ред.) или на мехмат (механико-математический факультет – ред.). С ним вместе мы отправились к Виктору Федоровичу Болховитинову и спрашиваем, куда нам идти. Тот сказал, что идти надо на мехмат, потому что, во-первых, это сейчас очень интересное и перспективное дело (тогда уже начала развиваться космическая технология), но самое главное, что на мехмате, на кафедре гидромеханики, преподает хороший педагог и уникальный человек профессор Л.И.Седов – у него есть, чему учиться.
Учитель
– Насколько важно присутствие учителя в жизни для формирования настоящего ученого? Может, достаточно ума и прочитанных книг?
– Учитель – это самое главное. Общение с учителем важнее, чем прочитанные книги, потому что учитель имеет опыт и кругозор. Он может одним словом объяснить вам то, о чем вы будете в течение многих месяцев читать в книгах и, в конце концов, ничего не прочтете. Преподаватели, которые работали в науке в те, 1950-е и 1960-е годы, отдавали себя целиком этому делу: вели семинары, работали со студентами и с аспирантами.
Когда я попал на мехмат, то вовсе не был лучшим, хотя учился всегда блестяще. И это было связано не с тем, что я так хотел учиться, а с некоторым обстоятельством. Мой отец погиб в чине полковника. Дети погибшего полковника имели право получать стипендию (она называлась «пенсией») вплоть до окончания высшего образования. И если в школе «пенсия» выдавалась независимо от успеваемости, то в высшем учебном заведении она выплачивалась только тем, кто учился на «отлично». Поэтому я учился на «отлично». При этом пенсию получала мама и тратила ее на хозяйственные нужды, а студенческой стипендией распоряжался я. За время обучения у меня была всего одна «четверка» по геометрии в первую сессию. Я был очень расстроен этим и пошел к декану, генералу Владимиру Васильевичу Голубеву. Он преподавал в Академии Жуковского и приходил в университет в военной форме. Был на вид очень суровым, но внутри милым, отзывчивым, мягким человеком. Он строго со мной поговорил, но пересдать «четверку» разрешил. Я был круглым отличником и, начиная с четвертого курса, получал сталинскую стипендию (780 рублей), что было примерно вдвое больше обычной. Таким образом, я получал примерно в три раза больше, чем моя мама на работе, а после окончания университета я стал получать меньше, чем в годы учебы. Вот такой интересный порядок существовал в то время.
Академики Л.И.Седов (слева) и Г.Г.Черный (справа). 1954 г.
В университете я пошел на кафедру гидромеханики, которой заведовал академик Леонид Иванович Седов. Для него не существовало преград, если он видел перед собой талантливого человека. Таких он всегда поддерживал и старался создать им условия для активной работы. Так его ученик Горимир Горимирович Черный прошел войну солдатом, был в плену, дважды из плена бежал, дошел до Берлина и Праги, имел орден Славы и всегда отказывался идти на офицерские курсы – мечтал вернуться на мехмат. Он ушел добровольцем с первого курса. После войны он вернулся на факультет, блестяще его окончил, но получил распределение учителем в Красноярск. Л.И.Седов, сам беспартийный, дошел до ЦК партии, убеждая оставить одаренного выпускника в Москве, потому что тот нужен науке. Добился. И оказался прав – Г.Г.Черный стал академиком, главой Национального Комитета России по прикладной и теоретической механике.
Л.И.Седов был великим ученым, создал свою научную школу. Он занимался задачами гидромеханики – движением тел в воде и в воздухе, очень многое сделал для развития нашего флота. Когда ему исполнилось 60 лет, то по представлению Министерства военно-морского флота ему присудили звание Героя социалистического труда. Но в мировой прессе он фигурировал иногда как «отец советского спутника». Случилось так: когда взлетел первый спутник, Л.И.Седов находился на конференции за границей. И так как он был единственным советским ученым, который оказался в тот день за границей, то все журналисты бросились к нему и затем написали, что беседовали с «отцом советского спутника». Многие смеялись над этим, но, вообще говоря, это определение имело смысл, потому что Л.И.Седов параллельно с преподаванием в университете работал заместителем директора по науке в крупнейших институтах космической отрасли – НИИ-1 и Авиационного моторостроения, имел непосредственное отношение к космическим задачам.
На третьем курсе у нас начались семинары. Мы, третьекурсники делали научные доклады, которые нам поручали, а вел семинар академик! Так мы имели возможность прочувствовать и понять его способ мышления, его отношение к тому или другому вопросу. Это расширяло наш кругозор и сплачивало научный коллектив. Это незабываемо! Благодаря семинарам и общей научной атмосфере на кафедре мы стали кем-то в науке – Л.И.Седов вывел нас в науку. На четвертом курсе моим научным руководителем стал Г.Г.Черный. У него я написал диплом и кандидатскую диссертацию по газовой динамике и обтеканию тел, движущихся в воздухе с большими скоростями. Сам процесс обучения был поставлен таким образом, что к пятому курсу у меня уже было две опубликованных работы. Л.И.Седов решил оставить меня и моего брата Ю.Л.Якимова на кафедре, написал заявление декану (а тот был в плохих с ним отношениях). Декан отказал: «Категорически возражаю». Л.И.Седов взял заявление и отправился к тогдашнему ректору И.Г. Петровскому, тоже человеку необычайному. Ректор, несмотря на резолюцию декана, подписал приказ о зачислении нас на работу. Так мы поступили на мехмат, а в 1960 году перешли во вновь созданный Институт механики МГУ.
Что такое механика? Механика – это прикладные математика и физика. Механика изучает движение различных тел по поверхности земли, в воде, в воздухе и в космическом пространстве. Поэтому если сейчас говорят, что такой науки не существует, это из злых побуждений. Механика будет нужна всегда, пока есть живой человек, и пока он что-то творит на земле.
Созвездие мехмата 1950-х
Мехмат в те годы – это удивительное созвездие выдающихся ученых! Я вчера, обдумывая наш разговор, насчитал более двадцати ученых, которые известны всему миру. О.Ю.Шмидт – академик, полярный исследователь, в университете он заведовал кафедрой алгебры. Затем А.Н.Колмогоров – в мире звезда №1 в области турбулентности и теории вероятности. М.А.Лаврентьев – механик и математик, создал Сибирское научное отделение и внес колоссальный вклад в теорию взрыва и в его хозяйственное использование, в решение многих оборонных задач.
Академик М.А. Лаврентьев. 1940-е гг.
Как вы думаете, почему стоит Алма-Ата? Ведь при определенных погодных условиях в горах, в верховья реки Алма-Атинки, накапливается большое количество воды, которая может прорвать моренную плотину, устремиться на город (это явление называется «селем») и превратить его в пустыню. Алма-Ата была защищена от селя плотиной, искусственно созданной одним взрывом, мощность которого и место залегания заряда указал М.А.Лаврентьев.
М.В.Келдыш, «теоретик советской космонавтики», преподавал сперва на мехмате, а потом ушел в Институт прикладной математики. С.Л.Соболев – занимался теорией дифференциальных уравнений, нам читал уравнения в частных производных. В один прекрасный день он приходит на лекцию в шикарном костюме и со звездой Героя социалистического труда, которую только что получил за работы по созданию атомной бомбы. И.И.Артоболевский был заведующим кафедрой общей механики – это главный человек в создании нашего стрелкового вооружения. И так далее.
Все это члены ученого совета факультета, профессора, читавшие нам лекции. Это было время расцвета мехмата. Я думаю, что мехмат, начиная с его образования в 1932 году и до 1960-х годов, был абсолютно уникален.
Магнитная гидромеханика и государственная премия
Как-то, когда мы еще учились в университете, из заграничной поездки вернулся Л.И.Седов и на семинаре рассказал, что в мире родилась новая наука – магнитная гидродинамика. Так как в это время уже появилась плазма, появились среды, обладающие электрической проводимостью, магнитные жидкости, то возникали задачи, связанные с расчетом и осознанием движения жидких и газообразных сред в магнитном поле. Седов призывал нас этим заняться. И двое из нас – я и Андрей Геннадьевич Куликовский – посвятили себя этому. Мы написали первую в мире книгу по магнитной гидродинамике. Она вышла в 1962 году, была переведена на английский язык.
Могу с гордостью сказать, что в 2005 году, когда праздновали 250 лет университету, книга была переиздана как «классический университетский учебник». Мне удалось получить какие-то научные результаты в области теории поверхностей разрыва в магнитном поле, но довольно скоро я отошел от этих работ, переключившись на прикладные задачи магнитной гидродинамики, а А.Г. Куликовский и его ученики продолжали развивать это новое направление.
Книги по магнитной гидродинамике Г.А.Любимова и А.Г.Куликовского
В 2003 году коллектив авторов, и я в том числе, был удостоен Государственной премии Российской Федерации.
Механика и практика
– Какие практические задачи Вы решали с помощью механики?
– Интересно тогда была устроена научная жизнь. Я стал работать в Институте механики Московского университета, заведовал лабораторией, и в какой-то момент наш директор Г.Г.Черный был вместе с профессором Энергетического института А.Е.Шейндлиным (это известнейший академик!) в США. И когда они вернулись, то А.Е.Шейндлин выступал у нас в институте и рассказывал увлекательные вещи о том, что надо создавать магнитогидродинамический генератор электроэнергии. Имеется, скажем, тепловая электростанция, в ней сжигается газ, и горячий поток поступает и греет воду, потом работает тепловая станция. Температура газа на входе в эту систему уже порядка 20000. Газ ионизован, электропроводен, и если его пропустить через магнитное поле, то в силу эффекта, обнаруженного Фарадеем, в нем потечет ток. Этот ток можно снять и пустить во внешнюю цепь (пристройку к тепловой станции). Так КПД тепловых станций можно увеличить на 2-3% – для народного хозяйства это колоссальный выигрыш энергии! Теперь нужно было это сделать не только теоретически, но и практически. Для решения проблемы создали специальный Институт высоких температур. А я увлекся разработкой темы, с которой моя жизнь оказалась связанной в течение двух десятков лет.
У меня в лаборатории работал выдающийся ученый Сергей Аркадьевич Ригерер. Он оставил магнитную гидродинамику и занялся механикой кровообращения, механикой сердца. Так в лаборатории стало развиваться новое направление – биомеханика, то есть приложение механики к биологии. Как-то он пригласил меня на зимний семинар на Валдае по вопросам физиологии дыхания. Я поехал туда, послушал выступления и в результате сам занялся механикой дыхания, и лет, наверное, 10 или 15 посвятил этому.
Г.А.Любимов. 1961 г. Фото из архива Г.А.Любимова
Наша задача состояла в том, чтобы дать физическое обоснование методам, которые используются в медицине для диагностики заболеваний легких или системы кровообращения. Мы строили механические модели. Я в частности разрабатывал механическую и математическую модель легких, которая бы позволяла описать форсированный выдох человека (с тем, чтобы этот классический, широко применяемый на практике диагностический тест мог стать более информативным, давал бы заключение о том, что у человека болит – трахея или бронхи, воспаление у него или особая анатомическая структура). Мы занимались решением этой задачи вместе с врачами.
А потом был смешной случай: на одном совещании по биомеханике рассказывалось о том, какая бывает механика глазных болезней. Кто-то из зала спросил: «А что вы измеряете, когда оцениваете внутриглазное давление?» Докладчик не сумел ответить. А я вел это заседание и говорю: «Вопрос простой, чисто механический. Я думаю, через неделю смогу сформулировать вам ответ». И в результате уже 10 или 12 лет работаю над этим вопросом и до сих пор еще точно сказать, что они измеряют, не могу.
Нет задачи – нет науки
– Вы рассказываете о коллективных проектах, о том, как академик Л.И.Седов делился с вами, учениками, идеями. Что давала науке эта открытость, коллективность исследований (в противоположность западной обособленности, на которую мы все больше сегодня ориентируемся)?
– Наука – во многом труд коллективный. Русская наука того времени, да еще, может быть, и до сих пор, отличается от западной науки своей коллективностью. У нас иногда говорят, нечего содержать научные институты, достаточно иметь трех гениев, платить им большие зарплату, и все будет сделано. Ничего не будет сделано, потому что наука рождается в коллективе. И без людей средних, без людей маленьких, без тех, кто нам писал раньше формулы для наших работ, наука не будет развиваться. Скорость, с которой Советский Союз достиг мировых вершин в различных научных областях, связана с тем, что был принят правильный способ организации науки.
Каждый великий ученый вел свой семинар, имел свою научную школу. На Западе школ нет, там есть отдельные индивиды, которые боятся сказать другому, что они делают. Я был за границей много раз и видел: вхожу в комнату – он закрывает тетрадь, боится показать то, чем занимается. А почему? На этот счет у меня есть тоже случай из жизни.
Академик Л.И. Седов с учениками и коллегами. Г.А.Любимов четвертый слева.Фото из архива Г.А.Любимова
Когда я занимался электродными задачами, то много общался с профессором Эккером из Германии, из Геттингенского университета. У нас были хорошие отношения. После одной конференции мы, группа ученых, едем на пароходике по Рейну, и Эккер, обращаясь к аудитории, говорит: «Вот Любимов вроде хороший человек, а ведь он плохо ссылается на наши работы». Я удивился: «Как так не ссылаюсь? Во всех моих работах я начинаю с того, что ссылаюсь на то, что Вы сделали, потому что Вы – родоначальник этой науки». Он говорит: «Вот послушайте, как он ссылается! Он пишет – эта задача впервые была рассмотрена Эккером, к сожалению, он сделал все неверно». Я говорю: «Да! Но ведь надо же обсуждать, если там неверно!» А он ответил: «Это мы можем с Вами обсуждать наедине, а не на конференции и не на общем собрании». Я возразил: «А у нас наоборот – мы все стремимся на наших конференциях указать на возможные ошибки или неточности, подсказать, как надо развиваться дальше». – «А у нас не так, потому что на наши научные конференции приезжают не только ученые, но и сотрудники фирм, в которых мы работаем и в которых зарабатываем деньги. И представитель фирмы ничего не понимает в науке, но он слышит, что Любимов из Советского Союза сказал, что «у Эккера неверно», значит, Эккеру надо меньше платить. Поэтому у нас есть профессиональная договоренность – мы никогда о своих недостатках не говорим вслух». Это другой взгляд на науку. Если мы будем смотреть на науку тоже так, то она будет развиваться у нас хуже, чем развивалась в советское время.
– Наука и так сегодня потеряла былую славу. Отношение общества тоже изменилось: нет прежнего уважения ни к науке, ни к ученым. В чем причина?
– Мы начинаем перенимать западную манеру. Мы начинаем думать о том, сколько нам платят, как нас воспримут, а не о том, что надо решить конкретную, важную задачу. Ведь вот мой брат в 25 лет получил Ленинскую премию. За что? Начало было положено академиком М.А. Лаврентьевым. Он вывез студентов третьего курса в Крым на испытание взрывных устройств, поставил перед ними задачи, задачи были быстро решены, и за работу коллектив получил высшую награду в нашей стране. В этом все дело!
Расскажу вам о случае с В.Ф. Болховитиновым, конструктором тяжелого самолета-бомбардировщика, на котором летел в Америку С.А. Леваневский (после В.П.Чкалова и М.М. Громова). С.А. Леваневский погиб, самолет в серию не пошел. Считалось, видимо, что он погиб из-за ненадежности самолета. Когда началась война, чуть ли не в тот же день Виктора Федоровича вызвали в правительство и потребовали срочно сдать самолет (в стране не было бомбардировщика). Виктор Федорович сказал, что вся документация уничтожена, а, значит, надо начинать работу сначала. В то же время в начале 1941 года в КБ разрабатывался проект реактивного истребителя-перехватчика. Было созвано совещание в присутствии Сталина, где постановили: на проектирование самолета отводится полтора месяца, к началу будущего года самолет должен проходить испытания. Срок совершенно необычный для такого серьезного дела! И когда нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин и В.Ф. Болховитинов вышли с совещания, Виктор Федорович сказал: «Это невозможно!» А тот ответил: «Изменить я ничего не могу – постановление есть постановление. Единственное, что я могу сделать для Вас – добавить еще 6 дней». Вы представьте себе: на создание объекта дается полтора месяца и в виде одолжения – 6 дней под ответственность министра авиационной промышленности! Самолет был сделан и поднялся над Свердловском в мае 1942 года. Вот как было поставлено дело организации производства!
Авиаконструктор В.Ф. Болховитинов
Серьезная причина, почему наука сейчас находится в почти упадочном состоянии – мы потеряли государственные задачи. Раньше государство ставило перед учеными задачи. Я помню, как приезжал человек из министерства обороны к нам в институт и говорил, что нужно сделать так, чтобы пуля, которая сейчас в воде движется со скоростью, скажем, 30 узлов, двигалась со скоростью 40 узлов. И это было указание, и это был конкурс, а когда задача решалась, людей награждали. Последние 10-20 лет я не слышу от государства задач. Пока их не будет, наука не будет развиваться. Ну, что я буду заниматься тем, что никому не нужно?!
– Что в науке приносит удовлетворение – награды, мировое признание или что-то еще?
– Если мы говорим, что актер, выступив, слышит аплодисменты, и ему приятно, что его приветствуют, то, уверяю вас, когда ученый слышит: «Спасибо вам за то, что вы решили задачу и сделали возможным то, что сейчас в дело пойдет новое изделие», это не хуже аплодисментов!
А все ли уехали на Запад, или о будущем РАН
– Тема снижения уровня качества научной продукции, выдаваемой институтами РАН, уже стала лейтмотивом российских СМИ. Что можно сказать об институтах математики и механики? Насколько объективно представляется ситуация?
– Конечно, Академия наук потеряла свое яркое лицо. Люди состарились, жить стали дольше, количество мест в Академии ограничено, молодым людям попасть туда тяжело. Академия состарилась. Но еще более существенный фактор это то, что отношение государства к науке изменилось, а это не может не сказаться на деятельности академических институтов. Все идет одно за другим. Я согласен с тем, что Академия наук нуждается в реформировании, но я не уверен, что та реорганизация науки, которая происходит сейчас, приведет к улучшению ситуации.
К улучшению ситуации может привести только постановка задач государственного значения, потому что если задачи не ставятся, тогда это будет решение своих материальных проблем за счет государства, а не помощь государству за счет того, что «я вкладываю свои силы». Конечно, существует еще проблема финансирования науки, раньше этот вопрос решался просто – то, что нужно государству, то и финансировалось. В наше время финансирование науки, особенно ее прикладных задач должно осуществляться не только за счет государства, но и за счет бизнеса. Надо сделать так, чтобы промышленные компании осознали, что без развития науки, их конкурентоспособность ослабнет. Поэтому им необходимо выделять средства на развитие науки в стране.
Кроме того, постоянно говорится о том, что все уехали у нас за границу, «никого здесь не осталось». Это миф! Здесь масса молодых талантливых ученых, которые никуда не уедут. Вот я, правда, немолодой, но тоже никуда не уеду, мне нечего делать на Западе.
– Но предложения были?
– Предложений не было, потому что все знали, что я никуда не поеду. В моей жизни был только один случай, когда я надолго выехал за границу. Профессор Лайтхилл, крупнейший ученый механик и математик, член Лондонского Королевского общества, пригласил меня в 1966 году на три месяца в Англию для научной работы и контактов с английскими учеными. По протекции Лайтхилла я мог работать в Лондоне, посещать институты и фирмы в других городах. Мне были выданы существенные по тем временам деньги на личные расходы. Приехав в Англию, я очень быстро почувствовал дискомфорт. Мне было интересно, но я не мог нормально работать. В результате через полтора месяца я пришел к Лайтхиллу и попросил отпустить меня домой.
The Tullahoma News от 5 апреля 1968 года. Во время конференции по МГД- генераторам. Г.А.Любимов в центре. Фото из архива Г.А.Любимова
Вообще, разговоры о том, что здесь не давали, мешали работать, и поэтому люди уезжали, с моей точки зрения – лицемерны. Я не знаю ни одного человека в своей профессии, которому в России не давали бы работать, если он этого хотел. Люди ехали и едут за длинным рублем. Я не хочу, чтобы меня неправильно поняли. Я имею здесь в виду только окружавший меня круг лиц, специалистов в области математики и механики, для творческой работы которых не требуется специальных условий – новейшего оборудования и свободы от идеологических ограничений, действующих в стране.
– Наука национальна или наднациональна? Можно ли говорить об американской науке, или русской?
– Нет, можно говорить только о том, что в Америке или в России развивается сегодня или развивалось вчера. Конечно, некоторые отрасли науки имеют локализацию в разных странах. Это зависит от того, какие ученые в этих странах в тех или иных областях науки работают: например, сегодня лучшие физики работают в Америке, завтра в России. Но в целом, наука есть познание мира, в котором мы живем. А этот мир общий и для России, и для Америки.
– А к тем коллегам, которые уехали, как Вы относитесь?
– Как я отношусь? Отрицательно. Вот случай: мой сотрудник собрался уезжать в какой-то университет читать лекции, на три года заключил контракт. Я отпустил его: «Ну, поезжай». Он три года там пробыл, звонит: «У меня контракт кончается. Теперь хочу поехать в Австралию, предлагают хорошее место. Не дадите ли Вы мне рекомендацию?» Я говорю: «Не дам». – «А почему?» – «Потому что нужно ехать в свою страну и здесь работать, а не в Австралии. Вас тут воспитали, а Вы поедете в Австралию деньги зарабатывать?» И не дал рекомендацию. Он, правда, все равно уехал и не возвращается. Это его право. Но он поехал не потому, что ему здесь работать не давали. Просто там лучше платят. Поток за границу, в основном, это поток людей, уже переродившихся на западный манер. Для них вопрос денег – первостепенный.
– Вы рассказывали об академике Павлове, который работал только для России. После революции у него не было условий для работы здесь, его приглашали за границу, но он не поехал. Для Вас это тоже так важно – заниматься наукой именно в России и для России?
– Да, потому что я здесь родился, я здесь живу, здесь мои родители лежат в земле. Ну, как? Это место святое для меня. Я, конечно, понимаю, что в ряде областей науки условия для работы на Западе лучше, чем в России. Но это, как мне кажется, должно вызывать у нас не стремление уехать, а стремления улучшать условия здесь.
Г.А.Любимов. Фото Евгений Глобенко
Мне могут возразить: это не в наших силах. Но я всегда тут вспоминаю слова А.И. Солженицына о том, что если каждый из нас будет честно трудиться на своем месте, то ситуация в стране начнет улучшаться. Так давайте честно работать здесь, ради процветания нашей страны – и тогда она неминуемо воспрянет и еще удивит мир своими достижениями. А если лучшие интеллектуальные силы России уедут на Запад, то возрождения страны трудно ожидать.
Путешествия по России
Я в своей жизни много путешествовал по стране. Обычно мы с женой каждое лето ходили в походы либо в горы, либо на байдарке по русскому Северу. Мы выбирали места дикие, где было минимальное количество людей. Мы хотели общаться с природой, ловить рыбу или смотреть на горы. Вот это есть чувство привязанности к стране, в которой ты живешь. Наше миропонимание изменялось, мы массу всего узнавали. Например, сейчас уже, наверное, никто не помнит, что была такая эпоха в советское время, когда вдруг решили, что люди, живущие в отдаленных местах – в горах ли, или на Севере – не приносят пользы социалистическому хозяйству. Поэтому надо их переселить в районы, где бы они могли эту пользу приносить.
И вот на Памире мы попали в ущелье Гармо, оно кончается пиком Сталина (теперь это пик Исмоила Сомони). И вот мы идем по ущелью и приходим в место, которое по карте и по нашим представлениям было районным центром. Приходим: как будто разбомбленная земля – остатки домов, из землянок выползают люди в диком виде, оказывается, они там живут. Их решили переселить на равнину, чтобы там они возделывали хлопок. А они убежали обратно, к себе в горы. Тогда прислали армию, армия прошла по верху ущелья, разрушив все до основания, и всех людей вновь выгнала на равнину. Но они вернулись вновь, выкопали землянки и продолжали жить и растить баранов на своем месте. Ежегодно милиция наведывалась к ним и гнала всех, кого встречала, на равнину. Но проходил месяц, и люди снова возвращались и жили там, где они родились, там, где они привыкли растить баранов, а не хлопок.
На Севере людей тоже выгоняли из домов, и они тоже в свои дома возвращались. Мы видели брошенные деревни: большие добротные избы, удивительной красоты предметы быта и обстановки. И мы ощущали, с каким трудом и любовью люди вели хозяйство в этих трудных условиях, но для них эти условия были естественными. Это была их Родина, и поэтому они стремились сюда, несмотря на риск возможных репрессий.
Г.А.Любимов. Фото Евгений Глобенко
Путешествуя по стране, наслаждаясь красотой и величием ее природы, общаясь с людьми, живущими далеко от столицы, вы полнее ощущаете свою принадлежность к России, неразрывную связь с нею. Наверное, все эти ощущения и выражают собой то, что составляет содержание понятий «Родина» и «патриотизм». На самом деле, по-моему, патриотизм – естественное чувство человека. Всякий человек должен ощущать благодарность и любовь к своей Родине.
О крещении: «ты никогда не будешь готов»
– В 1988 году Вы, известный советский ученый, принимаете крещение. Почему?
– Моя семья, как я себе это представляю, не была религиозной, поэтому в детстве меня не крестили. Правда, по-моему, у нас всю жизнь на Пасху пекли куличи. Но и всё. Затем долгое время наши поездки по России и интерес к искусству, к иконам, настраивали нас на церковный лад. Потом у меня в лаборатории появился Алексей Алексеевич Бармин, выдающийся ученый и твердый православный человек. Он в духовном смысле имел большое влияние на меня и на всю нашу семью. Сначала крестилась жена, а я все ждал, мне казалось, что мне рано – я еще недостаточно верующий человек. И вот в какой-то момент я говорю Алексею Алексеевичу: «Вы знаете, по-моему, я не готов». А он ответил: «Ты никогда не будешь готов. Даже если ты покрестишься, то все равно не будешь готов. Поэтому крестись и увидишь – будет лучше». Ну, вот я так и поступил: я крестился, и после мы венчались в Городне.
Храм в Городне
Есть такое место на Тверской земле, там стоит старинная церковь, в ней служит замечательный протоиерей Алексий Злобин, который отреставрировал этот разрушавшийся храм и создал в деревне православную школу. Отец Алексий пользовался и пользуется заслуженным уважением во всей округе. Неслучайно именно он был избран в Верховный Совет России, где подготовил Закон о свободе совести в 1990-е годы и крестил депутатов под артиллерийским обстрелом во время штурма Белого дома. По инициативе отца Алексия в университете Твери создана кафедра теологии, где он преподает, соединяя преподавание с обязанностями настоятеля храма в Городне.
Мне много пришлось общаться, а иногда и вместе работать с выдающими священниками и поэтому горько бывает слышать толки о том, что священники плохо себя ведут, ездят на дорогих автомобилях… Я на это смотрю так: понимаете, ведь если у вас на тысячи зерен будет 100 плохих, то это всего лишь 10%. Так же и среди людей. Да, среди священников есть такие, которые делают то, чего делать не следовало бы. Но современные СМИ ловят эти случаи, раздувают их и пытаются показать, что все священники такие, а это уже неправда. На самом деле среди нашего духовенства, думаю, подавляющее большинство делают свое дело и помогают людям беззаветно. И мы должны кланяться им, а не заниматься смакованием тех фактов, которые хотя и имеют место, но не они определяют жизнь Церкви.
– Часто ученые говорят о том, что вера и наука несовместимы. Когда Вы приняли крещение, Вы ни в чем не покривили душой перед наукой?
– Подобные рассуждения – глупость! Вера ничему не может помешать. Вера может изменить ваш внутренний мир, а не то, что вы делаете руками или мозгами. Она может направить ваши мозги на хорошие дела.
Об открытии университетского храма
– Среди Ваших наград есть и церковная – орден святого Даниила Московского, врученный Вам за участие в открытие храма мц.Татианы при МГУ. Расскажите об этом ненаучном, но наиважнейшем деле своей жизни!
– Это был 1992 год. Все разрушалось, но возрождалась Церковь. У нашей семьи были глубоко верующие друзья. Мы понимали, что возрождение Церкви – дело нужное в государственном смысле. Вокруг все бурлило. В частности, был создан Свято-Тихоновский институт, который должен был готовить богословов и священников, и наряду с Духовной академией служить возрождению Церкви в нашей стране. Мой друг и коллега А. А. Бармин был связан с создателем института, отцом Владимиром Воробьевым. Поэтому когда Институт отмечал свой пятилетний юбилей в одной из аудиторий МГУ, пригласили и меня. Тогда уже в нашем институте образовалась группа людей, считавших, что необходимо, чтобы Татьянинский храм снова стал действующим. Тогда помещение храма называлось «клубом МГУ» и использовалось студенческим театром. На самом же деле это были грязные подмостки, с которых показывали неизвестно что, вплоть до элитных собак.
Храм мц. Татианы при МГУ. Фото с сайта www.patriarhia.ru
Предварительно мы обсуждали, что на юбилее хорошо было бы выступить с предложением о возрождении храма. И я закончил свое приветствие (в котором говорил, что роль Церкви в жизни каждого человека велика и надо Церковь поддерживать) тем, что было бы прекрасно в университете возродить храм. Зал зааплодировал. Когда заседание окончилось, ко мне подошел проректор по хозяйству: «А почему бы действительно не начать восстановление храма?» Так все началось. Я пришел к ректору В.А. Садовничему, мы с ним поговорили. Он поставил вопрос на ученом совете. Там я снова выступал. Некоторые люди были против, аргументируя тем, что все привыкли к студенческому театру. Виктор Антонович некоторое время колебался: боялся, что в храм будут приходить одни старушки – но, в конце концов, принял решение об открытии храма.
Татьянин день. 25 января 2012 года. Фото с сайта www.patriarhia.ru
Сейчас мы видим: храм востребован, он всегда полон, в нем много молодежи. На последнем Татьянином дне разговор шел о том, чтобы создать Миссионерский центр при храме – Патриархии и университета одновременно. Тогда станет приходить еще больше именно университетских студентов, в частности, учащихся журфака, находящегося в этом же здании. Бог даст! Для меня уже нет сомнения в том, что это было полезное дело и что те трудности, и то поношение в прессе, которое и Виктору Антоновичу, и мне пришлось вынести – все это было не зря.
Слава России: календарь исторических дат
Последнее, чем я занимался после механики глаза – это составление исторического календаря для школьников. В начале перестройки я был втянут в движение за «возрождение русской традиционной школы» (из этого, кстати, не вышло, в конце концов, ничего, государственные организации оказались стойкими!). Стандарт русского образования, сложившийся в ΧΙΧ веке, предполагал, что ребенок должен изучать все – математику, литературу, историю, географию и языки – в определенных пропорциях. Задачей было – выпустить широко образованного человека, а уже специализацию он получал в вузе. В советское время, в 1920-е годы над школьным образованием проводились эксперименты, но с начала 1930-х годов все вернулись к прежнему стандарту. В начале перестройки, когда все ломалось, вновь стали появляться школы с направлениями – гуманитарными, математическими и так далее. Нам казалось и до сих пор кажется такое изменение школьного образования вредным.
Одним из широко обсуждавшихся тогда вопросов был вопрос о создании новых учебников истории, перевранной в советские годы. И я в запальчивости сказал: «Ну что стоит написать учебник истории? Все факты известны. Нужно только сесть и написать». Все посмеялись. А я стал думать и решил сделать не учебник, а пособие, которое бы заинтересовало школьника историей страны. Так родилась идея создать календарь исторических дат и в нем собрать важные события на каждый день года, которые произошли в нашей стране. Это оказалось непросто, потому что, во-первых, имеются разные летоисчисления. Во-вторых, иногда трудно найти великое событие для того или иного дня. Работа заняла целых 6 лет жизни, и сейчас календарь готов. Я стремился отразить в нем не только военные или государственные события, но и церковные, потому что в истории России Церковь в отдельные периоды играла решающую роль. Церковь дала нашей стране великих святых, среди них были князья, митрополиты, патриархи и простые священники. Работая над календарем, я сам узнал массу интересных фактов.
Счастье жизни – в служении своей стране
– Какую Вы ставили перед собой цель при составлении календаря?
– Вырастить наших детей любящими свою страну, дать им понять, что в России жили выдающиеся люди – полководцы, ученые, святые, которые отдавали себя всецело беззаветному служению стране и в этом видели счастье своей жизни.
Г.А.Любимов. Фото Евгений Глобенко
Если мы говорим о великих русских людях, то вот, например, школьнику в какой-то день будет сказано, что сегодня родился Владимир Иванович Вернадский. Спрашивается, кто такой В.И. Вернадский? Ну, есть проспект Вернадского. Это, наверное, школьник может знать, как может знать и то, что В.И.Вернадский – создатель экологии, о которой сейчас много говорят. Но я уверен, что больше он ничего не знает. А с точки зрения государственной, не это красит В.И.Вернадского. Его красит то, что в 1913 году (учтите, это через два года после того, как Кюри открыли радиацию) он выступил на собрании Академии наук и сказал, что мы получаем в руки новую энергию. В России нет урана, а он будет необходим, поэтому нужно создать экспедиции и срочно ехать искать уран в России. Экспедиции были организованы, и к 1917 году в Казахстане был найден уран, и Россия имела свое ядерное топливо. А в 1926 году В.И.Вернадский, выступая на публичной лекции в Политехническом музее, сказал: «Хотим мы того или нет, но наука даст в руки человечества неограниченную энергию, и мы, ученые, должны позаботиться о том, чтобы эта энергия была использована во благо человеку, а не во вред». Еще весь мир спал в то время, никого это не интересовало. А этот человек все понимал, и он был русский. Вот один из примеров.
Ну, а что у меня получилось, не мне судить, а тем, кто будет читать мой календарь.
Эпилог
– Слушая Вас, я понимаю, что у России есть огромное великое научное прошлое. А есть ли у нее великое будущее?
– Это зависит от того, есть ли у нее будущее вообще, а будущее делается людьми. Так что либо мы пойдем тем путем, которым идем в настоящее время, – сделать все, как делается на Западе, тогда, может быть, великого будущего у России и не будет, потому что она будет такая, как все западные страны.
Опять же, что такое великое будущее? Нам было бы приятно, если бы страна, где мы родились, в чем-то была лучше, чем другие страны, служила бы примером для них. Технологии сегодня, скажем, у нас хуже, чем на Западе. Но мы можем быть лучше в вопросах духовных, в вопросах красоты внутренней жизни человека. У нас может быть свободнее жить и свободнее работать (не в том смысле, что можно выйти на улицу и кричать, а в смысле свободы заниматься тем, чем тебе нравится, и тем, чем ты можешь помочь окружающим людям, своей стране, которую любишь).
Для того, чтобы такой страной стать – духовно крепкой, которая бы показывала миру, в чем заключается на самом деле задача человека на земле, это возможно. К этому есть все предпосылки. У нас есть Православная Церковь, с ее многовековыми традициями. У нас есть пастыри, которые могут нас привести к этим лучшим условиям жизни и к величию державы. Пусть наша Родина будет велика не атомной бомбой, а духовным состоянием людей, которые станут жить единой семьей, помогать друг другу, любить друг друга и наслаждаться искусством, литературой, музыкой. В этом, по-моему, есть величие страны. Но и нельзя быть при этом слабой, поэтому все равно военные вещи понадобятся, армия понадобится, и наука тоже понадобится нашему обществу.
– Часто Вы говорите, что вся Ваша жизнь прошла среди людей порядочных. Это слово все реже услышишь теперь. Что такое человек порядочный?
– Порядочный? Хороший. Я думаю, что порядочный человек тот, у которого душа устроена правильно. Он может быть верующим, он может быть не верующим, он может быть церковным, он может быть не церковным. Но если в его жизни определяющую роль играют вопросы, связанные с помощью окружающим людям, с милосердием, с деланием чего-то ради торжества своей страны, если человек живет по тем заповедям, которые нам дал Христос, то он не сделает плохого. И в этом смысле на его порядочность можно надеяться. От него нельзя ожидать удара из-за угла или неприличного, корыстного поступка. От него можно ожидать самоотверженности. Он всегда в тяжелую минуту будет со своей страной. Вот это, наверное, и есть человек порядочный.
– Вы прожили счастливую жизнь и профессиональную, и личную – у вас замечательная семья и дети, и внуки. В чем залог этого счастья?
Г.А.Любимов. 1957 г. Фото из архива Г.А.Любимова
– В моей жене, прежде всего. Да, мы с ней прожили скоро 60 лет. Она меня всегда поддерживала и наставляла.
Т.М.Баранович. 1957 г. Фото из архива Г.А.Любимова
В целом, все, что я сделал, это все сделала и она. Если вот так вопрос ставить, то я бы сказал: дело в моей жене.
Фотографии Евгения Глобенко, из личного архива Г.А.Любимова, из открытых Интернет-источников.