Грустное, но не унылое; грустное не напоказ, но и не прячущееся за маской Арлекина; грустное от острого и глубокого сопереживания человеческому страданию.
Протоиерей Игорь Прекуп
Парадоксально, однако, от его фильмов остается такое впечатление, что именно эта отзывчивость и сострадание, именно органическое неприятие им пошлости и подлости, его способность болеть душой и отвергать гнилое и гнусное – именно это и вдохновляло его на создание радостных, искренне веселых, жизнеутверждающих фильмов.
Его отзывчивость на боль, его способность понимать людей, чувствовать их, переживать за общество в целом и за каждого человека в отдельности, в сочетании с многогранной одаренностью, вызывали к жизни произведения, которые продолжают оставаться проводниками человечности Автора – это его материализованные чувства, догадки, понимания, которые словами-то и не изложить…
Любой вид искусства – это особый язык, форма воплощения таких мыслей и чувств, которые иными способами не передаются. Киноискусство было для него тем самым языком, на котором он разговаривал со всеми нами, языком, которым он, в какой-то мере, познавал свой внутренний мир.
Чего не выразить словами, он высказывал посредством игры актеров, лучше сказать, жизнью своих персонажей, говорящих такими чудесно «найденными» естественными интонациями, и в этой простоте раскрывающими навстречу себе души зрителей. Да и не только интонациями, но и взглядами, передающими то, что чего не передать речью. А музыка в его фильмах, а поэзия?..
Как это он всё время проходил словно по лезвию бритвы, говоря о морали без морализаторства, тревожа чувства, избегая слащавости, затрагивая тему язв общества, не переходя в пафосное обличительство, показывая страшное, но не запугивая?
Его человечность очень сильная. Бывает ведь и слабая человечность. Когда человек способен сострадать, понимать, даже на деле постарается кому-то помочь, если это не слишком обременительно. Но не более того. Случись ситуация, требующая мужественного отстаивания убеждений, или честного обозначения своей позиции – и он уже стух. А вот покойный производил впечатление богатыря – доброго, веселого и мудрого, но с которым не забалуешь, и которого не купишь и не заставишь служить против его совести.
Кстати, в вышеупомянутой книге он делился своими переживаниями о «ретушировании» действительности в советском документальном кино, из которого он пришел в игровое (кстати, документалистика была для него хорошей школой), о том, какие препятствия ему приходилось преодолевать уже на новом поприще и с какими потерями, но не идти на сделку с совестью.
Если подумать, то лишь один его фильм «свободен» от социально-нравственной проблематики – это «Итальянцы»: зарубежная сторона попросту кастрировала сценарий, который задумывался Рязановым как психосоциальная драма, аналогично другим его лучшим комедиям.
Вспоминаешь его – и чувство такое, что наш мир покинул, конечно, веселый, да, жизнерадостный, но в первую очередь очень-очень добрый и сильный человек. И очень мудрый, который, без претензии на какую-либо «духовность», давным-давно сочинил прекрасное стихотворение о смиренной благодарности:
Смену лет, закаты и восходы,
и любви последней благодать,
как и дату своего ухода,
надо благодарно принимать.