– Скажите, отец Александр, неужели всё так плохо? С чего вдруг в послепетровские времена резко меняется отношение дворянства к священству? Может быть, этому содействовали антицерковные реформы Петра? Или его собственное презрительное отношение к Церкви и духовенству? Или, может, засилье немцев возле трона с их протестантскими веяниями?
– Конечно, корни у этой проблемы более глубокие. Разворот России к Западной Европе, увлечение высшего света блеском всего европейского и влияние иностранцев при царском дворе, всё это началось еще со времен Иоанна Грозного. Ну а пика достигло, разумеется, при Петре. Петр I проводил чересчур форсированную европеизацию, в которую крайне сложно вписывались русские религиозные устои и старомосковское духовенство.
Например, современный венгерский историк Дюла Свак предлагает сравнить отношение Ивана IV и Петра I к Церкви. Он пишет: «С поражающим сходством Петр I и Иоанн IV высмеивали церковную иерархию. Иоанн IV создал в Александровской слободе монашеское братство под своим руководством, а Петр I – «всешутейший и всепьянейший собор». Иоанн IV был душевно надломленным, фанатически верующим человеком, а Петр I – просто кутилой, но он действительно хотел приручить и подмять под себя Церковь, что ему блестяще удалось, в отличие от Иоанна IV, никогда не поднимавшего руку на церковные догмы или церковную иерархию.
Причем Петр I, который вел сознательную антицерковную политику, и пальцем бы не притронулся к руководителям Церкви, в то время как Иоанн IV с совершенно спокойной душой применял самые жестокие меры, чтобы заставить замолчать митрополита Филиппа». Ну и не забывайте, что русской религиозности был нанесен ощутимый удар расколом XVII века.
Протоиерей Александр Рябков
Давайте просто взглянем, как складывались отношения приходского священства с богатой образованной частью населения России в послепетровскую эпоху. Уже в середине XVIII века, через двадцать пять лет после смерти Петра, мы обнаруживаем подчас совершенно ужасающие картины.
В 1750 году помещик Чарторыжский пришел пьяным в алтарь храма села Любятово под Звенигородом и потребовал, чтобы священник уступил место у престола его собутыльнику псаломщику, отстраненному от службы этим священником. На следующий день священник и его дети были биты по приказу этого помещика.
В том же 1750 году в Серпуховском уезде помещик князь Вяземский со своими крестьянами избил священника, который вступил в конфликт с его крестьянином из-за якобы украденной у оного священника лошади. Священник шел для совершения соборования в соседнее сельцо Мокрое, имел при себе дароносицу со Святыми Дарами. Князь Иван Вяземский пнул ногой дароносицу, из которой выпали Святые Тайны, которые и были попраны ногами его и его крестьян.
В 1764 году воронежский помещик Елагин пригласил к себе местных священников с их женами в гости. У себя дома он приказал их раздеть донага и бил священников смертным боем. Выбросив их из дома за ворота, сказал, что сия экзекуция будет повторяться регулярно.
В 1770-х годах в Ярославле было громкое дело об исправнике Безобразове, который очень любил бить прохожих на улицах этого древнего города. Под руку ему попался священник, шедший в дом болящего причастить его. Батюшка выставил перед собой сосуд со Святыми Дарами, который доблестный исправник тоже не пощадил.
К середине XIX века ситуация несколько изменилась. Реформы Александра II положительно повлияли на социальные отношения.
Тут мы уже явной жестокости не наблюдаем. Но последствия петровских времен еще давали о себе знать. Господствующее положение Церкви было иллюзорным и двусмысленным. Митрополит Киевский и Галицкий Арсений в 1862 году писал: «Мы живем в век жестокого гонения на веру и Церковь под видом коварного о них попечения».
Образованный класс во многом оторвался от духовного уклада народа и пренебрегал духовенством. Вслед за ним и крестьянство подражало в своем поведении землевладельцам, офицерам и чиновничеству. Страдала и государственность, которая традиционно опиралась на благословение царской власти Самим Богом и Церковью. Один из героев Достоевского по этому поводу сделал цельное умозаключение: «Если Бога нет, так какой же я после этого капитан»?
Надо понимать, что очень у многих, особенно богатых и образованных, презрительное отношение к священнику всё равно остается.
Картина Н.В. Неврева «Воспитанница». 1867
Люди из дворянской среды вообще мало понимали, какова жизнь простого сельского священника. Вот посмотрите, как описывает Чехов в своем рассказе «Кошмар» впечатление молодого избалованного жизнью землевладельца после встречи с деревенским священником, вся вина которого заключается в том, что он беден настолько, что одежда его заношена, а сам он просто голоден.
«Какой странный, дикий человек! Грязен, неряха, груб, глуп и, наверное, пьяница… Боже мой, и это священник, духовный отец! Это учитель народа! Воображаю, сколько иронии должно быть в голосе дьякона, возглашающего ему перед каждой обедней: «Благослови, владыко!» Хорош владыко! Владыко, не имеющий ни капли достоинства, невоспитанный, прячущий сухари в карманы, как школьник… Фи! Господи, в каком месте были глаза у архиерея, когда он посвящал этого человека? За кого они народ считают, если дают ему таких учителей? Тут нужны люди, которые…»
В конце рассказа, когда герой потратит время, чтобы разобраться, и сам увидит, насколько ужасна и материально и нравственно невыносима жизнь этого священника, ему станет стыдно. А скольким авторам таких скоропалительных выводов было недосуг разобраться?
Или вот, например, какую ситуацию описывают дочери священника Сергия Самуилова в своей книге воспоминаний «Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей».
«Отец Григорий, по обыкновению, ровно в восемь часов утра отслужил молебен перед началом ученья в церковной школе и пришел в земскую, попечительницей которой считалась первая дама волости, мадам Маттэрн. Там также все уже собрались, и ученики с родителями, и учителя, не было только попечительницы. Подождав с полчаса, решили послать к ней, напомнить. Посланный вернулся с лаконическим ответом: спала, скоро встанет и придет. Через новые полчаса послали вторично. Ответ получился уже раздраженный: она же сказала, чтобы подождали, что она скоро будет. Подождали еще полчаса, еще лишние десять минут; ребятишки истомились, взрослые тоже, и решили начать молебен.
Мадам Маттэрн явилась разряженная, со своими гостями, когда дети уже сидели на партах, ожидая начала уроков, а отец Григорий, взяв шляпу и палку, направлялся к выходу. Волостная гранддама недовольно поморщила носик и ядовито осведомилась, почему не потрудились подождать ее, ведь она говорила, что придет. Отец Григорий довольно спокойно возразил, что ее ждали час сорок минут, что дети устали ждать, а их родители не могли терять целый рабочий день в эту еще горячую рабочую пору. Мадам Маттэрн слушала его, полуотвернувшись и рассматривая в лорнет какую-то неизвестную точку на стене, потом, также вполоборота, презрительно бросила:
– Свинья останется свиньей!
– И будет заставлять ждать себя час сорок минут, – громко и раздельно отчеканил отец Григорий, подчеркивая каждый слог ударом об пол своей тяжелой палки. Потом повернулся и вышел, не слушая раздавшегося сзади истерического визга. Маттэрн, муж попечительницы, потом грозил, что добьется неприятностей для дерзкого священника, ездил к архиерею, но дело кончилось ничем, только матушка поволновалась, а за батюшкой окончательно утвердилась репутация беспокойного».
Увещевание. Н.В. Неврев. 1893
– И это при том, что Церковь в XIX веке сама всё больше ратует за просвещение…
– Вы знаете, ведь именно с подвижнического труда духовенства началось в России всеобщее народное образование в современном его понимании. Мало кто знает, что русский церковный приход уже в царствование Александра I имел при храме церковно-приходскую школу. В ней крестьянские дети получали полноценное начальное образование. Существовала эта школа за счет продажи свечей, добровольных пожертвований, а часто пребывала на иждивении самого священника. То есть приходской священник, по сути, забирает средства у своей семьи и отдает на образование своих прихожан!
– А волновал ли государство уровень образования самих священников?
– Чрезвычайно волновал. В петровские и последующие времена духовное образование насаждалось в среде старорусского духовенства очень болезненно. В XVIII веке и начале века XIX не имеющий духовного образования сын священника мог попасть в податное состояние или попросту мог стать рекрутом. Сам иерей и другие клирики, если не выдерживали экзамена при учиняемых высшей властью «разборах духовенства», могли быть тоже отданы в солдаты. В 1831 году при таком всеобщем сокращении духовенства только в Тамбове были отправлены в армию от 400 до 600 человек священников и церковнослужителей.
Эти жесткие меры дали свои плоды, и к началу ХХ века образованность духовенства действительно была очень высокой. Без семинарского образования стать священником было невозможно.
Другое дело, что и получив это образование, кандидат на рукоположение мог ждать своего часа очень долго. Приходов на всех не хватало, и окончивший курс в семинарии молодой человек шел трудиться в церковно-приходскую или земскую школу.
Тут, конечно, надо нам понимать, что бедность сельского священника и сельского учителя была ужасающей. Духовенство тратило большую часть своих невеликих доходов на образование своих детей. Обучение в духовном училище и семинарии, не говоря об академии, было платным. Многодетный сельский священник не всегда мог найти средства для получения всеми его сыновьями семинарского образования. Часто обремененный многочисленным семейством сельский пастырь с трудом давал своим детям возможность окончить только духовное училище, которое позволяло претендовать на место младшего церковнослужителя, то есть дьячка. На семинарию, чтобы они могли принять священный сан диакона и иерея, денег в семье могло просто не найтись.
В этой связи можно вспомнить детство святых Иоанна Кронштадтского и Тихона Задонского. Их семьи, принадлежавшие к духовному званию, были на грани такой страшной бедности, что не могли найти деньги для их обучения. И только колоссальные усилия позволили им это осуществить. При этом старший брат святителя Тихона пожертвовал своей священнической карьерой ради славного будущего своего младшего брата.
Священник должен был дать образование и своим дочерям, которые только в том случае могли рассчитывать на хорошее замужество, если окончили епархиальное женское училище. Дети духовенства в конце XIX века и начале века ХХ были действительно хорошо образованы. Сама домашняя обстановка формировала их нравственный и культурный облик. Сестры Наталья и София Самуиловы, авторы уже упоминавшейся книги «Отцовский крест» не имели возможности как дети лишенца получить высшее образование после революции. Но написанная ими книга говорит сама за себя. Ее могли написать только люди, обладавшие высоким уровнем культуры и образованности, которую они получили в семье и начальной школе.
Протодиакон, провозглашающий на купеческих именинах многолетие. Н.В. Неврев. 1866
– Ну, хорошо, отец Александр. Богатые и образованные относятся к священнику предвзято. Но ведь были же и проблемы. Например, пресловутое поповское пьянство…
– Мы всё-таки должны понимать, что тема пьянства в среде духовенства раздута была довольно искусственно. Да, об этом писали. Лесков, например, об этом писал с присущим ему гротеском. А вот Чехов, наоборот, с пониманием и состраданием. Возьмите его рассказы «Кошмар» и «Письмо». Если в рассказе «Кошмар» эта тема подается лишь вскользь, при упоминании отрешенного за пьянство священника, которого по христианскому милосердию своему содержит занявший его место вечно голодный отец Яков, то главного героя рассказа «Письмо» отца Анастасия, который сам страдает этим недугом, Чехов описывает без всякого осуждения или насмешки. В результате перед нами встает претерпевший множество испытаний горемычный человек, который при этом не озлобился на жизнь, а сохранил пастырскую мудрость и доброту, сохранил милующее сердце. Причину пьянства отца Анастасия Чехов обозначает как бы пунктиром, но всё равно ясно – это непроходимая бедность. Давайте посмотрим размышления о нем другого героя этого рассказа – отца благочинного. Вот послушайте:
«У благочинного старик бывал по делу. Месяца два назад ему запретили служить впредь до разрешения и назначили над ним следствие. Грехов за ним числилось много. Он вел нетрезвую жизнь, не ладил с причтом и с миром, небрежно вел метрические записи и отчетность – в этом его обвиняли формально, но, кроме того, еще с давних пор носились слухи, что он венчал за деньги недозволенные браки и продавал приезжавшим к нему из города чиновникам и офицерам свидетельства о говении. Эти слухи держались тем упорнее, что он был беден и имел девять человек детей, живших на его шее и таких же неудачников, как и он сам. Сыновья были необразованны, избалованы и сидели без дела, а некрасивые дочери не выходили замуж.
Благочинный верил в исправление людей, но теперь, когда в нем разгоралось чувство жалости, ему стало казаться, что этот подследственный, испитой, опутанный грехами и немощами старик погиб для жизни безвозвратно, что на земле нет уже силы, которая могла бы разогнуть его спину, дать взгляду ясность, задержать неприятный, робкий смех, каким он нарочно смеялся, чтобы сгладить хотя немного производимое им на людей отталкивающее впечатление.
Старик казался уже отцу Федору не виновным и не порочным, а униженным, оскорбленным, несчастным; вспомнил благочинный его попадью, девять человек детей, грязные нищенские полати, вспомнил почему-то тех людей, которые рады видеть пьяных священников и уличаемых начальников, и подумал, что самое лучшее, что мог бы сделать теперь отец Анастасий, это – как можно скорее умереть, навсегда уйти с этого света».
– То есть бедность, бедность и еще раз бедность?
– Почитайте мемуары. Смотрите, протоиерей Александр Иванович Розанов, бывший благочинным в Саратовской губернии. Он вспоминает, что один недавно поставленный на приход священник жил в сгнившей избе целый год. В этом жилище он не мог даже встать в полный рост. Другой молодой священник, пока ему не подыскали жилья, жил со своей семьей в местном кабаке, который состоял из двух изб. Еще один присланный на приход батюшка жил в курной избе. Не выдержав этого испытания, вырыл себе землянку и жил в ней всё лето, так он дождался построенного для него флигеля.
Чтобы получить приличное жилье и средства на ремонт храма, священник должен был на свои деньги угощать вином местного богача, приходского старосту, да и всю крестьянскую общину. Если самым богатым человеком в данной местности был мироед виноторговец, священник, призывавший к трезвости прихожан, получал в его лице всесильного и опасного врага.
Жалование священника было скудным, он жил или пожертвованиями, или доходами со своей земли, которую ему тоже помогали обрабатывать крестьяне. Священник был зависим в получении пахотной земли, лугов и пастбищ. Часто ему выделялся сельским миром овраг, болото, пески или пустоши, заросшие кустарником. Если мир не был доволен заносчивым и не оказавшим ему уважения священником, то не только земля выделялась ему плохая, но никто не приходил помочь ему ее обработать. На решение крестьянского мира оказывали сильнейшее влияние зажиточные крестьяне, кулаки, лавочники или местный помещик.
Помните известную картину художника Перова «Крестный ход на Пасху»? Когда попадается на глаза это изображение, сразу, как и у чеховского благочинного, на ум приходят мысли о «тех людях, которые почему-то рады видеть пьяных священников и уличаемых начальников».
Сельский крестный ход на Пасху. В.Г. Перов. 1861
Да, на этом полотне изображен пьяный священник и хоругвеносцы. Правильно это действо называется не «крестный ход», а «хождение с крестом». В чем здесь суть? У священника была прямая обязанность поздравлять всех проживавших в границах его прихода православных христиан с Пасхой и Рождеством, посетив их дома со Святым Крестом и иконами. Дело в том, что во время хождения с крестом по домам хозяин не только угощал церковников вином, но давал положенную десятину деньгами и плодами своих трудов. Церковнослужители, особенно низшего ранга, кормились этим, часто небогатым, подаянием в течение всего года.
Сами священники тоже были заинтересованы в этих посещениях. Кроме получения денег и других пожертвований, они тем самым могли оказать уважение влиятельным людям, которые могли повлиять на решение крестьянского мира. А в итоге поздравление прихожан, которое действительно было обязанностью священника, было тягостным испытанием для его трезвости, учитывая, что священник обходил за один день несколько сел и деревень. Не мудрено, что многие молодые священники с семинарским и тем более академическим образованием отказывались этим заниматься, но на них тогда поступали жалобы в консисторию и благочинному от зажиточных прихожан и даже подчиненных священнику клирошан.
– То есть теперь мы понимаем, почему поповские дети не хотели сами становиться священниками. Понимаем, откуда появились разночинцы, потом народники, революционеры и дальнейшая смута.
– В том же самом чеховском рассказе «Письмо» поднимается тема отказа детей священнослужителей продолжать дело своих отцов. Забитость приходского священника, круговая его зависимость от помещика, кулака и крестьян, при его действительной образованности на фоне всего сельского окружения, отбивала у священнических сыновей желание идти по стопам отцов.
Недавно вышла книга кандидата исторических наук Юлии Белоноговой «Приходское духовенство и крестьянский мир в начале XX века». Так вот там говорится, что лишь 10% семинаристов принимали священный сан. Ну а памятуя то, как наша аристократия относилась к священнослужителям, мы можем понять, почему многие дети духовенства были настроены негативно к аристократии и богачам, почему они увлекались революционными идеями.
Публицист начала ХХ века Михаил Меньшиков писал о слиянии семинаристов и революционеров, которое он наблюдал в Киеве, Санкт-Петербурге и даже в провинциальных городах. Новостные хроники губернских ведомостей, например, описывают столкновения членов Союза русского народа с семинаристами на их первомайских шествиях.
Кстати, этот Михаил Меньшиков исключительно пренебрежительно отзывается о духовенстве. Для него, образованного человека, нет разницы между христианским пастырством и деятельностью языческих волхвов и вождей, он сравнивает православных батюшек со жрецами Ваала и Перуна. Ну и кому из поповских детей захочется после этого идти в духовную семинарию и вместо врача или адвоката – которым кругом почет и уважение – стать «долгогривым» отцом духовным, как позволяет себе назвать священника сам Михаил Меньшиков. А ведь он принадлежал к консервативному крылу российской журналистики. Чего же можно было ожидать в таком случае от либеральных и левых издательств и газет?
Редким исключением из рядов интеллигенции, которая традиционно не выказывала особого уважения к духовенству, был как раз Чехов. В своих статьях, рассказах и письмах он говорит о просветительской роли духовенства на русском селе и в русской провинции. В своем по сути документальном «Острове Сахалин» Чехов с благоговением рассказывает о сахалинском священнике миссионере Симеоне Казанском, служившем там в 1870-х годах: «Почти всё время поп Семен проводил в пустыне, он замерзал, заносило его снегом, захватывали по дороге болезни, донимали комары и медведи, опрокидывались на быстрых речках лодки, и приходилось купаться в холодной воде; но всё это переносил он с необыкновенной легкостью, пустыню называл любезной и не жаловался, что ему тяжело живется». Но такое отношение к священнику было редким у светской интеллектуальной элиты.
– То есть беда началась не в 1917 году?
– Этот раскол российского общества случился задолго до 17-го года, и он был не менее болезненным и опасным для русского народа, чем старинный раскол на старообрядцев и никониан. Это был разрыв между властью, высшим светом и Церковью. Он привел, по слову протоиерея Георгия Флоровского, к «поляризации душевного бытия общества и раздвоению между церковным и мирским средоточиями жизни».
Можно, конечно, вспомнить про религиозно-мистическое возбуждение начала ХХ века. Но, посмотрите, тот же Чехов дает этому движению такую нелестную оценку: «Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее всё дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались». А в письме Сергею Дягилеву он пишет: «Интеллигенция же пока только играет в религию, и главным образом от нечего делать».
Очевидно, что интеллигенция была далека от священника, не хотела вникнуть в его жизнь и помочь ему в его служении и жизни.
Москва, 1909 год
Что касается простого народа, то он везде по-разному проявлял свою религиозную ревность и заботу о своем пастыре. Были губернии или даже отдельные уезды, где священник имел достаточно приличное материальное положение. Усердие к церковному богослужению было у русских людей тоже везде разным. Но ученые этнографы отмечали, что в XIX веке во многих губерниях даже половодье и распутица не останавливали людей, шедших в храм в праздничный день. Те же исследователи указывали на то, что опоздание на богослужение считалось у крестьян постыдным. В праздник крестьяне вставали от сна раньше, чем в будний день. Мужчины шли на раннюю Литургию, женщины занимались приготовлением праздничной трапезы и после этого шли на позднюю обедню.
В летнюю страдную пору крестьянам было сложно посещать храм постоянно, особенно если деревня далеко находилась от приходской церкви. Но и в этом случае старики направлялись на богослужение, чтобы помолиться за своих родных. Посещение всех богослужений пожилыми прихожанами считалось непреложной традицией русской деревни. В этом качестве они выступали как молитвенники за своих близких и обличителями лености молодых к церковной молитве.
Прихожане заботились о благолепии своего храма. Можно открыть архивные справки и увидеть, что большинство храмов было построено усердием прихожан, а не только взносами богатого крестьянина, достигшего купеческого звания. И это притом, что, строя каменный храм с многоярусной колокольней и покрывая его железом, сами крестьяне жили в деревянных избах, крытых соломой или дранкой.
Советский и российский этнограф, этнолог и фольклорист Татьяна Бернштам в своей монографии «Приходская жизнь русской деревни» делает вывод, что к приходскому духовенству простые крестьяне относились в целом как к своему собрату, и духовенство платило им взаимностью. Подтверждение этому можно встретить даже в некрасовской поэме «Кому на Руси жить хорошо», где крестьяне легко нашли общий язык со своим батюшкой и даже жалели его, сострадая его нелегкой доле. При этом мы хорошо увидели, какая граница отделяла духовенство от интеллигенции, помещиков и купечества. Так что большевизм, в этом смысле, имел в нашей стране свои глубокие исторические истоки.
Протоиерей Александр Рябков родился в 1976 году в селе Красное Костромской области. Учился в местном художественном училище. Окончил Санкт-Петербургскую семинарию, а затем Московскую духовную академию. С 1997 года клирик Санкт-Петербургской епархии. Служит в Санкт-Петербурге в храме святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах. Постоянный автор передач на радио «Град Петров». Ведет циклы передач в программах «Уроки истории» и «Доктор Чехов ставит диагноз». Женат, трое детей.