Нет ни консерваторов, ни либералов
Это все ложь, что у нас есть консерваторы, модернисты и либералы. У нас нет в Церкви сейчас модернистов, у нас нет либералов. То, что мы называем модернизмом, — это просто одна из версий буржуазного православия. И консерваторы принадлежат к этому типу благочестия в такой же мере, в какой и так называемые либералы.
Послушайте некоторых риторов, которые имеют реноме консерваторов. Если прислушаться, не выключая здравый смысл, — они не менее либералы, не менее модернисты, чем их оппоненты.
Мы сейчас живем в ситуации «всемирного горожанина», как говорил Мандельштам. Каждый из нас — всемирный горожанин, то есть буржуа, обеспеченный человек, который сытно питается и ни в чем себе не отказывает, хотя мы все очень сильно жалуемся. Мы привносим свой стиль жизни, эту сытость и оправданность своего физического бытия еще и в Церковь, находим разные объяснения этому, и здесь нет ничего плохого.
Я сам принадлежу к этому стилю благочестия, я сам буржуазный православный. Но мы все должны понимать: границы этого стиля благочестия не абсолютны. Мы должны его преодолевать, выходя выше, устремляясь к Евангелию.
Кстати, эта ситуация пандемии и всяких политических потрясений — испытание на прочность нашего нынешнего буржуазного стиля благочестия. Оказалось, что мы очень физические люди. Мы верны материи, нам важен комфорт. Если случается вдруг какая-то беда, человек верующий, многолетний прихожанин Церкви, который посетил всех старцев, прочитал всех Шмеманов, знает тонкие оттенки богословских дискуссий, вдруг впадает в депрессию, в уныние, потому что у него заболел кот, например, или, не дай Бог, погиб кто-то из родственников.
Мы оказались просто обывателями, мещанами. Поэтому мы так постылы для детей и подростков. Мальчик хочет подвига, а девочка хочет большой семьи, а мы им говорим: «Вот тебе чашка капучино и плед на ноги. Живи спокойно и комфортно». Сами дети проговариваются.
Я сейчас вспомнил фильм «Отряд самоубийц». Там есть сцена, ради которой весь этот фильм снимался: когда Харли Квинн, эта оторва с крашеными волосами, невероятная бандитка в мини-юбке, стреляющая конфетами, вместе со своим «пудингом», которого Джаред Лето играет («Пудингом» Харли Квинн называет Джокера. — Прим.ред.), попадает под власть некоей ведьмы, которая выведывает их тайные желания.
Архимандрит Савва (Мажуко)
И вдруг выясняется, что портрет мечты этих двух оторв, на которых пробы ставить негде, — это утро молодой семьи. Муж встает на работу, идет завтракать, целует жену, а жена ухаживает за малышом. Эта Харли Квинн мечтает о маленькой семье, в которой есть детки, в которой есть верный заботливый муж. Конечно, можно назвать это буржуазным комфортом, но для современного человека это тоже вызов: завести ребенка, стать женой или мужем. Рожать детей, подымать их, зная, что они в какой-то момент могут умереть, между прочим. Мы это всё забыли, когда стали буржуазными православными. Мы забыли, что люди болеют, что дети умирают, что мы сами когда-то умрем.
Вся жизнь человека укладывается в иконический образ жертвоприношения Исаака. Мы, конечно же, знаем толкование этого образа — это пророчество о пришествии Христа, сказанное за тысячелетия до того, как оно произойдет. Но кроме всего прочего, это общечеловеческий образ. Когда у вас появляется ребенок, вы ведете его на заклание, потому что вы родили человека, который обязательно заболеет, обязательно перенесет утрату и обязательно умрет. Господь показал, что во всех этих испытаниях Он будет вместе с этим ребенком, в момент смерти Он тоже будет вместе с ним, но тебе нужно подняться на гору жертвоприношения.
Вот эта простая вещь, на которой христианство всегда зиждилось, которой пропитаны послания апостола Павла и послания апостола Петра. Когда апостол Павел говорит о страдании в послании к Евреям или в послании к Коринфянам, он пытается утешить своих собеседников: «Вы всё потеряли, вы гонимы, на вас ведется охота. Вы всего лишь виноваты в том, что верите в Господа и любите Его всем сердцем». Он говорит, что этот дом однажды разрушится, а люди имеют жилище на небесах: «Не имамы бо зде пребывающего града, но грядущего взыскуем». Выйдем к Господу, который пострадал за воротами этого мира, потому что у нас нет здесь родины, родина наша там.
Эта евангельская правда как-то забывается внутри сытого буржуазного православия, которое имеет свою правду, потому что человек переживает присутствие Господа в маленьких радостях.
Мне сейчас принесли горячий чай, а я с утра поел только каких-то орехов. Не нашлось ничего в моей келье пустынной в этот день. И я очень рад, это благословение Божие, я говорю: «Господи, спасибо Тебе за это».
Но на этом не заканчивается моя жизнь — на комфорте, на радостях теплого пледа, кресла или других каких-то утешениях. Это часть истории, причем незначительная. История, которая полна боли, страдания, недоразумения, предательства и, в конце концов, смерти. Самое грустное, не только моей смерти, но смерти тех людей, которые рядом.
«Мне можно ненавидеть». Как это?
Мне в последние дни все время вспоминается одна из моих любимых книг — «Волшебная гора» Томаса Манна. Когда я первый раз читал, меня все время поражало: что же они всё жрут, и жрут, и жрут? Подробное описание: какие перемены блюд, какой кисель поставили, как кто причмокивает. Действие происходит в Швейцарии. Там сидят в уютном санатории, дышат горным воздухом, укутавшись в пледы, в одеяла, умирающие люди — это метафора буржуазной Европы накануне Первой мировой войны.
Томас Манн талантливо показывает, как разряды ненависти и взаимного отчуждения пропитывают воздух даже в этом трагическом месте. Но буржуазное православие, как и буржуазная жизнь, любой тип ее, при всей моей любви к комфорту, сытости и прекрасным обедам, — это ситуация комфорта в хосписе. Это признак вырождения, который неминуемо приведет к распаду, к разрушению.
Для нас, христиан, очень важно в такие предгрозовые дни остаться верными Евангелию, доброте и единению, искать любых путей единения и гасить ненависть внутри себя, внутри своего общества, не разрешать ее себе ни в коем случае. Оказывается, от этого очень много зависит.
Я иногда смотрю наши белорусские оппозиционные каналы, в последние дни риторика в светских оппозиционных СМИ настолько пропитана войной, разговором о войне, что почти каждая фраза завершается: война, война, война… «Треба поднести запалку» — то есть поднести зажигалку, говорят эти сытые люди, сидя в Польше, не понимая, чем заканчивается любая война, любое гражданское противостояние.
Для нас, для христиан важнее всего искать единения среди наших собратьев и сестер, отбросить эту привычку, которая нас разъединяет.
Кочетковцы — «ни в коем случае, они обновленцы, они модернисты». Они, прежде всего, наши братья. Я могу быть тысячу раз не согласен с ними, но они наши братья. Нужно услышать их правду и учиться их правильно критиковать. Поскольку они братья, значит, они дороги нам. С их стороны тоже потребуется воля к единению, чтобы не в себе самих закрываться и говорить, что «только мы верные, только у нас верный извод православия».
Мы делимся не только по этим школьным группам. Движение отца Георгия Кочеткова формируется вокруг Филаретовского института — замечательное учебное заведение, — а мы по приходам разбрелись уже! Мы заподозриваем, кто ходит к этому священнику, кто на тот приход, кто за прививку, кто против прививки. И находим этому вероучительное обоснование. Самое грустное, что мы разрешаем себе на этой почве ненавидеть.
«Мне можно ненавидеть». Как это? Мы же христиане, мы должны идти путем только доброты. Говоря это, я обращаюсь и к себе в том числе, конечно же, потому что очень легко впасть в обличительный пафос и не заметить, что я тоже принадлежу к этому буржуазному типу благочестия.
Видео: Сергей Щедрин
Фото: Ефим Эрихман