Неделю назад мы ели древнюю ритуальную пищу, которая стала обыденной и вкусной – блины, древний символ солнца, что возрождается в весеннем солнцевороте, можно купить круглый год в блинных ресторанах («Здравствуйте, сударыня! Вам «Алешу Поповича»? или с нутеллой? Зелень, орешки добавить изволите?»).
Но пришел Великий Пост, время скудной еды, время ограничения себя во вкусной и питательной пище – и голод физический соединяется с голодом по Евхаристии. Те, кто постятся по строжайшему монашескому уставу, словно отделяются от цивилизованного мира, там, где много доступной и сытной пищи, где проблемы – как похудеть, а не как выжить. Они становятся солидарными со страждущими мира сего, там, где идет война, где голодают люди, где жизнь тяжка…
И в этой солидарности не только со своими современниками, отдаленными от них расстоянием, но и с дальними предками, что хранили память о потерянном рае, вечером в пятницу мы вкушаем странную, очень древнюю пищу. Это не мука, не измельченное зерно, которое становится вкусным хлебом и блинами, пирожными и ватрушками. Это цельное зерно пшеницы или ячменя, самых древних злаков, что «приручил» человек, в те времена, когда он приручал и животных – в неолите.
Открытие тайны зерна, что, падая в землю, умирает, но рождает колос с многими новыми зернами, потрясло изгнанных из рая, дало им надежду на то, что милость Бога не оскудевает, что уход в землю, в прах, в который положено нам всем возвратиться – не безысходен. И первой священной пищей из зерен было именно коливо – потому и едят его на поминках, за упокой, потому что это древний знак великой надежды.
Шли тысячелетия. Зерно становилось мукой в ручных зернотерках и мельницах. Из нее пекли хлеб – священную пищу.
Хлеб священен и для нас, малорелигиозных (при всей нашей городской воцерковленности) людей. Даже неверующий не позволит ребенку баловаться с хлебом, не бросит хлеб в отхожее место. Это дальняя память священного в мире, почти забывшем Бога.
Хлеб – это та древняя пища, что становится Евхаристией на Литургиях.
Но сегодня – пятница. И Дары не прелагаются. Словно в преддверии всех, еще не родившихся, цивилизаций древности стоим мы, вкушая зерна колива. Это ожидание порой ускользает из нашей жизни – мы устаем от первой недели Поста, мы радуемся близкому воскресному дню. И не замечаем, что вкушаем поминальную, смертную пищу – но кого же поминаем? Это не суббота поминовения усопших, они будут позже.
Это суббота мученика. Человека, который исполнил Евхаристию в себе до конца.
Великая любовь («рачение» — Песнь 1 канона святому) пригвоздила его ко Кресту Христову. Он стал той самой пшеницей Божией, из которой печется хлеб Евхаристии… Некогда об этом говорил и священномученик Игнатий Богоносец:
«Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым.»
«Соделайтесь чистой пшеницей, смелитесь в жерновах смирением, молитвой и постом, чтобы хлебом чистым принестись на трапезу Христову!» — поучала братию и сестер основанных ею монастырей великая русская святая Евфросиния Полоцкая.
Надо стать чистой пищей, чтобы быть готовым к исполнению Евхаристии в себе – ведь не для воздержания лишь еды и пития мы постимся, но для того, чтобы быть готовыми пойти за Христом, куда бы Он не позвал.
…святый мученик Феодор радовашеся,
огнем бо всесожжегся,
яко хлеб сладкий Троице принесеся.
Того молитвами, Христе Боже,
спаси души наша.
За Мной! – приказ, вызов Христа апостолам.
То — крик предводителя воинов, вождя, вырывающегося из окопа, в экстазе, в видении иного, высшего, чем привычная жизнь и привычная смерть. За Мной – на смерть! За Мной – на крест! Следуй за Мной!
Кто Господень – ко Мне!
Но дано Ему истреблять врагов не так, как Финеес, как страшный сын Навин – Он будет истреблять их иначе, прелагая Своею смертью их в друзей Своих. Истреблять их, умирать за них… за жизнь мира.
Пойдем, сказал Фома. Пойдем! Пойдем и умрем с Ним. Будем отторгнуты от земли живых – с Ним вместе, раз Он так решил. Мы же – друзья… Пойдем! На другую сторону Иордана, через поток.
Он раздробил алчущим хлеб Свой, Он привел бездомных под кров Свой, Он не презрел никого из его племени – Сын Человеческий, Адамов, Божий. И свет Его воссиял до рассвета – посрамлена премудрость умеющих жить, умолкли в священном ужасе мудрецы Притч — они увидели то, что не надеялись увидеть, познав гнилость рода человеческого. Не надо уже приспосабливаться! Как хорошо…
Погублена премудрость – и стало легко и светло, разверзся рано свет, воссияли исцеления и правда, правда Сына Единородного вырвалась с ним из проигрыша, из страшного и бесповоротного поражения, из могилы, небытия, ада, бездны. Слава Божия одела Его человеческое тело – Се приидох! – когда уже нечего было более ждать. Он услышан, услышаны и те, кто в Нем, кто с ним вместе раздали хлеб жизни своей, души своей, кто не послушал мудрецов и стал в безумии паче них. И тьма их – как свет, как полдень, и Бог твой с тобою – всегда (Ис.55, чтение в среду ваий). Никто не разлучит тебя от любви Христа.
Участники жертвенника молятся – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас и мир Твой».
Мученики-свидетели разделяют Его «страшные страсти и животворящий Крест», язвы Раба Яхве. Они становятся сынами в Единородном Сыне Божием. Они страждут с ним, Одиноким – за жизнь мира, «за мирский живот» .
В любви к палачам – не сентиментально-умильном чувстве, но к желанию, чтобы и они были «такими же, как я, кроме этих уз» (Деян. 26:29), чтобы они умерли как враги, чтобы были живы, как друзья – ценою того, что я умру. Пусть умру я за них – со Христом, пусть живут они, пусть и они узнают эту новую, неколебимую, кристальную, сияющую новизну того нового, что сделал Бог Живой, как я знаю.
Покой Царствия Христа Воскресшего…
Он не похож, как и Сам Воскресший, ни на что, когда-либо виденное очами детей земли, на которой лежит смертная тень.
И менее всего он похож на покой могилы – этот ложный, глумливый покой навсегда разрушен молнией Восстания в третий день. Он – не более чем пустота в коконе неразвернутых погребальных пелен Неудержанного глухой тишиной смерти.
Полнота всех благ, мир, shalom – полнота жизни, чаша переливается через край. Приимите благодать воз благодать, приидите, обедайте! Рыбы печеной часть и мед от сот…
Рыба – IXTYC, знак Христа Бога, который чертила рука христиан на гробах и мучеников, и усопших. Уснувших. И поэтому – vivis — написано рядом: «ты жив, ты жива». Живой Ихтюс – называют исследователи этот знак.
Жив Он, и жива душа моя…
Покой Его – радостен, он полон пения и ликов, хороводов и несказанного веселия, залог которого имели великие святые – мученики и монахи, и многие иные, известные и нет. Порой искра этого покоя, сияющего, и движимого, и недвижимого – уканет в сердце тому, кому не на что надеяться… Да, силен Бог в Своем делать то, что хочет!
Это – время Его, время Ему – действовать, время сотворить Господеви – ведь разорили Закон Твой. Но плоть Воскресшего животворится Духом и Новый Завет в Его Крови, и на плотяной скрижали Его прободенного сердца. Так! «На Кресте пригвоздися и копием прободся» — чтобы позвать врагов, чтобы сделать друзей из них, чтобы стало все живым и новым, неколебимой жизнью, стремительным покоем….
Время – Его. Это – Его юбилейный год, когда прощались все долги во Израиле. Это – исполнения молитвы, которой Он учил апостолов –
Отче наш,
Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим;
и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого
Яко Твое есть
Царство и сила и слава.
Все долги прощены. Прощены друг другу, передвинуты назад неверные меры и разделы земли, полей и виноградников. Рабы человеков отпущены человеками и обидимые с обиженными снова стали братьями. Мы не трудимся – проклятие пота и труда миновало.
Земля, покоящаяся и благословенная Богом, дает плод свой – мы вкушаем его и поем в Царствии полноты, «пятидесятого года», который в древнем Израиле был прообразом Царства Бога, Царства Небес. Так говорили древние, боясь произнести Его Имя – но теперь Имя Его сияет в Человеке Иисусе, в Сыне Возлюбленном. Юбилейный год – Его, и радости нашей никто не отнимет от нас.
Он покоился в земле, как один из мертвых, не могущих петь Богу – чтобы наш смертный покой стал приснодвижным покоем Неприступного Бога. Он взял худшее, он отдал лучшее. Отдал без остатка все, что у Него было. Он не ставит выше братий Своих ничего – и не стыдится называть нас братьями. И Он приобщился нашей плоти и крови – в поругание и смерть – чтобы мы приобщились Его Боготочной Крови и Животворящего мертвого Тела – в Жизнь Вечную на Земле живых.
Он и есть та Земля. Он – Свет, Жизнь и Покой.
«В Тебе все для нас, Господи…».
Наш Он Покой – тот, где мученики нескончаемо веселятся.
«Яко веселящихся всех жилище в Тебе» – говорил псалмопевец о Иерусалиме, граде Бога Израилева. Он вернулся из смерти, Он воздвиг храм Тела Своего, Он — живет и дает Царство неколебимое.
Он – Живущий во Иерусалиме, который «не подвижется вовек». Не прикоснется к Нему зло, и к тем, кто с Ним и в Нем, на Земле живых.
«Ты – кротких всех земля Христе,
Ты – рай мой зеленеющий!» — восклицал преподобный Симеон Новый Богослов.
Взирайте, смотрите – вот слава Его – живой человек, живой, оживленный Кровью и напитанный Хлебом, исцеленный от смерти, с сердцем живым, с сердцем плотяным, брат Его кровный. «Иисусе, Хлебе, уврачуй устне сердца моего…»
«Я услышал голос: Я – хлеб взрослым, питающихся Мною Я прелагаю в Себя».
Маккавеи – вот пример мучеников. Псалмы страдальцев – вот песни мучеников. Страдания за веру упоминает Павел в Послании к Евреям – все эти страдальцы еще не получили всю полноту радости, ибо умерли до того, как воссияла их надежда, до того, как говоривший понемногу и по частям Бог, наконец, «все сказал» (как ёмок греческий перфект – законченное, завершённое и совершенное, исполненное действие!) нам в Сыне.
Но еще есть античный «Ветхий завет» — как не уставал говорить и доказывать «Зевес в аттическом плаще», наш великий соотечественник, Ф.Ф. Зелинский. Пришедшие ко Христу по зову Павла «новые люди от язык» имели свою историю и своих благородных мудрецов. Позже Иустин Философ назовет их «христианами до Христа». Позже их – не всех, но многих! – изобразят в притворах храмах. Позже – Данте увидит орла, парящего в шестом небе Рая и узнает в нем благороднейшего из римских императоров – Траяна, в чье царствование засвидетельствовал и отрок, стремящийся на Запад, в Рим, отрок, носящий Иисуса в сердце, епископ Игнатий Антиохийский, Богоносец. «Несоединимые дали соединяются во Кресте…»
Воистину, пришел Примиритель и соделал все новое. И в притворах храмов Сократ, Платон и Эпиктет, Гераклит, Аристотель и Гиппократ взирали на приходящих.
Благородство Сократа и смерть его было наследием тех, кто не был наследником по крови Авраама, Исаака и Иакова. Была и мощная мысль стоиков – о жертве за мир.
Жертвой мир обновляется. Это знали древние. В жертвенной смерти совершается обновление. Но что это значит – умереть жертвенной смертью?
Умереть за Закон. Умереть, чтобы дать пример людям, спасти людей от незнания.
Таковы две мощные ветхие струи, низвергающиеся водопадом, в каплях которых сияет радуга и вечно поют, возглашают, плещут крылами, взывают и говорят человеческим языком ангелы из страшной четверицы животных Вавилонского неба, обымающей весь мир и идущей на четыре стороны одновременно.
Но — средоточие мартирии – не Маккавеи и не Сократ.
Средоточие мартирии – Он, Обуздатель Херувимов и Серафимов. И вид Его – подобен виду Сыну Человеческому. Он жив – и знаменован навсегда смертью, смертельные ранения не ушли с Его тела – но Он жив и действует, и приносит, и приносится, и приемлет, и приемлется. Он — Жертва и Совершитель Жертвы.
Средоточие мартирии – в свидетельстве этому. И Он Сам– Протомартир, Первый Мученик, Первый Свидетель верности Отца.
«Ибо этого Иисуса, которого вы распяли, Бог воскресил из мертвых».
Он, прорвавший уловом сети,
был средь мертвых — и вновь живет.
Навсегда знаменован смертью
Он, вкушающий мед из сот…
Он, неузнанный — узнаваем
по следам на Его ребре.
Он не в ветхом городе с нами —
на пути к Масличной горе.
И теперь Он не умирает, смерть больше не имеет над Ним власти – поэтому-то и следы на Его живом, сияющем, неподвластном теперь никакому разрушению Теле остались. Не бойся, Фома: касаясь смертельной раны, ведущей в бьющееся, вопреки всему, живое и радостное сердце, ты ужаснешься и поймешь, что смерть убита, поглощена потоком победы, водами многими, которыми Он прошел, соделав путь, чтобы прошли спасенные, за Ним и с Ним.
«Я назвал вас друзьями».
Цельность Христа Воскресшего – исполнение нечаянной радости, давней тоски человека. Он – один, кто никогда не станет кучей праха, кто не изменяется, в чьем теле сияет Бог – непрестанно, неложно. «Богочеловек». Так греческий гений назвал эту тайну, но от этого она не перестала быть тайной.
Он живет – Он, единственный и возлюбленный – живет настоящей человеческой жизнью, той, о которой сначала тоскуем мы, а потом отбрасываем, как пустую и растравляющую и без того усталую раненую душу и больное тело, мечту. Нам бы тишины… нет счастья, но – покой и воля… а потом – упокоиться в прахе… уснуть и забыться.
Но – Он единственный настоящий Человек, и Он не может смириться с этим. Нехорошо Человеку быть одному. Взирает Он, простирает руки к народу чужому, непонимающему, приходит, спешит – как в интернат для умственно отсталых приходит наконец-то нашедший родню Брат из далекой страны, несмотря на все препятствия чиновников, выдающих визы. «Я пришел, видишь? Я пришел! Ты же помнишь Меня? Я заберу тебя, пошли со мной!»
А в ответ – мычание, слюни, текущие по подбородку, затуманенные глаза, в которых едва-едва таится давняя память. И больные братья хватают его за край ризы и держат, и Он стоит так, хоть так для Него неудобно и больно – но им немного радостно так Его держать, и ради этого Он готов часами, днями, столетиями стоять или склоняться, несмотря на пронзительную боль, или просто стать на колени, чтобы они могли ощупать Его лицо и что-то вспомнить.
Каждый день в надежде будет приходить Он – а всезнающие няньки будут говорить Ему: «Зачем Ты, здоровый, молодой, сидишь с ними? Им бы только поесть и поспать, они не понимают, что Ты – это Ты! Они и своих-то имен не знают. Оставь их! Поживи для себя!»
Он не умеет жить для Себя.
Он поэтому и воскрес.