Оптимистичный предмет
Знаете, какой был мой самый любимый предмет в семинарии? Церковная история. За что я в него был «такой влюбленный»? А за вселяемый, по ходу его изучения, оптимизм. Уверяю вас: это самый оптимистичный предмет из всех. Если, конечно, его честно и грамотно преподавать и так же честно и внимательно, вдумчиво изучать. Какие там «попы на Мерседесах»?!! Куда там нашим, нынешним… Там такое творилось! И на каком уровне! А ереси, которые охватывали огромные массы империи, да что там массы – цари и патриархи еретиками были. Одна только ересь иконоборчества – полтора века господствовала (на минутку: это без какого-либо официального канонического разделения). Представляете: православные иконопочитатели рождались и умирали, кто естественной смертью, кто в мучениях за истину, поколения (!) сменялись… Ересь как будто на веки вечные прописалась на троне, а православные поколениями оставались в положении горстки упрямых и гонимых маргиналов.
Да и не в этом только дело было. Ведь мы с вами из клира и мирян знаем кого? Святых. Кто чуть более продвинутый среди нас, знает имена некоторых ересиархов, а так-то мы если знаем кого, то наиболее прославленных святителей, преподобных, мучеников и исповедников, страстотерпцев. А сколько их? Ну, допустим, еще много, кого из светильников нашей веры мы не знаем. И в самом деле, сколько скромных тружеников, усердствовавших в заповедях Божиих, Он один только и помнит? И все же, давайте не будем обольщаться: они никогда не составляли большинства. Ну, разве что на заре христианства, да и то в периоды обострений гонений. Достаточно почитать послания апостола Павла, чтобы понять, как далеко не просто облекались во Христа вчерашние язычники. А если внимательно читать труды церковных историков… Чего стоит один только скорбный путь св. Иоанна Златоуста, пострадавшего от кого?.. – Не столько от императрицы, сколько от лжебратий в архиерейском сане (в частности, от Александрийского архиепископа Феофила, 14 правил которого внесены в свод канонического права). А если почитать жизнеописания святых подвижников? Сколько мы там найдем примеров, как преподобным приходилось терпеть скорби… нет, не от язычников, и не от черни (всякое, конечно, бывало, но не это характерно), а от тех, кто шел с ними, вроде бы, как одним узким путем спасения, уже некуда – монашеским.
А страстотерпец князь Михаил Тверской? Вспомним, из-за кого он пострадал. Убили-то его в Орде, но по чьим проискам, кто и ради чего его подставил? Или давайте вспомним свт. Филиппа Московского. За что и кем! За то, что был последовательным христианином, позволил, знаете ли, себе такую дерзость… А его современники, кто из них еще посмел остаться верным Христу и не отречься от Него делами или молчанием и бездеятельностью? Было в его время еще несколько менее известных архиереев, пострадавших за свою христианскую совесть, и?.. А остальные пастыри и архипастыри? А миряне?
А синодальная эпоха? Одному, что ли, свт. Арсению Мацеевичу спокойно не жилось, когда Церковь планомерно разоряли, наипаче духовно? А остальные? Пастыри да архипастыри?.. Ладно, те немногие, кто его травил, а остальные, что? Глядя на эту церковную реальность, естественно воскликнуть: где единство, где соборность, где святость (я уж молчу про апостоличность)?!
Но, в этой же истории видя, как Церковь Божия продолжала вопреки всему рожать и взращивать светильников духа и просто многих искренних, последовательных, никому не заметных праведников; видя, как, желавшие жить во Христе, в ней продолжали спасаться, и даже скорби, всё то, что, казалось бы, должно было их соблазнить и погубить, Промыслом Божиим служило к их же вящему прославлению, как, зачастую вопреки человеческим препонам, Господь ставил святых Своих на ключевые места в Церкви – видя все это вместе (именно в сочетании всех противоречий), понимаешь: в Церкви – Бог! С нами Бог (Ис. 8; 10)! Любое другое человеческое сообщество, при таких гонениях извне, да при таких кадрах внутри, да при такой инертности основной массы, развалилось бы уже давно. Ключевое слово «человеческое». Но Церковь – это не человеческое, а богочеловеческое общество. Мы – «тело Христово, а порознь – члены» (1 Кор. 12; 27), богочеловеческий организм, где «Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела» (Еф. 5; 23).
Помните, как в Евангелии? – На озере Генисаретском так заштормило, что апостолы – бывалые рыбаки! – испугались, а Господь спит Себе на корме, как бы и не с ними, как бы и дела Ему до них нет. «Учитель! – будят они Его в ужасе. – Неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем?» И что Он им отвечает, после того, как по Его слову наступает «великая тишина»? «Что вы так боязливы? как у вас нет веры?» (Мк. 4; 37–41) Так же и в нашей жизни – как в личной, так и в церковной. Штормит, бывает, так, что, кажется, всё, конец… И швыряет, вот-вот перевернет, и заливает, смывает за борт, и мутит, аж наизнанку всех выворачивает! А Ему словно и дела нет… Как бы Его и Самого-то нет! А Он есть. И не где-нибудь, а этом же кораблике, вместе со всеми – в Своей Церкви, которую так швыряет по волнам житейского моря, что кажется, будто бы стихии всемогущи, и скоро всем нам конец. А они не всемогущи. Всемогущ – Он. И до времени позволяет стихиям покуражиться и показать свою мощь, чтобы мы, полагаясь на Него, делали спокойно все, что должны делать. А должны мы не так уж и много. Всего-то жить по Его заповедям.
Недоумение
Ну, вот заштормило нас очередной раз в связи с Великим и Святым Всеправославным Собором. Сколько было болтовни, сплетен, кликушеских совершенно выпадов с претензией на эсхатологичность в процессе его подготовки, да по нарастающей – чем ближе, тем выше градус! Мне даже интересно стало, что же там в документах Собора такого, что народ православный настолько уж переживает? Глянул. Знаете, какое чувство? Первое и устойчиво сохраняющееся по сей день, когда я эти документы уже не только просмотрел, но и внимательно прочитал, а потом сделал над собой еще одно усилие и пролистал материалы, в которых отражен процесс подготовки Собора, в т.ч. ознакомился с документами самого первого этапа – это чувство недоумения.
Во-первых, я не понял, как можно было в этих документах найти основания для той паники, которую раскрутили по их поводу? И чувство это усиливалось, по мере вникания в содержание документов. И понял я только одно: что я ничего не понимаю. Ничего. Не только, как можно по поводу этих документов так паниковать, это одно. Я еще многое другое не понял. Например, как можно более полувека трудиться и в итоге прийти к Собору с шестью (!) документами. А еще я не понял, как могло так получиться, что все эти документы оставляют желать лучшего в плане содержания. Одна умная и добрая душа сказала, что они «блеклые и ни о чем». На мой взгляд, очень точно и справедливо.
Признаюсь, я сугубо согрешил, читая эти документы. Во-первых, меня пленил помысел гордости. По сей день грешу на стадии сосложения, и ничего не могу с собой поделать, когда вспоминаю тот или иной из этих проектов. Ну, очень было приятно отметить, что наши «сырые» документы, выставляемые для обкатки, перед принятием на Межсоборном Присутствии, даже на своем начальном этапе выглядят солидней. Приятно сознавать, что, хотя нам, безусловно, есть, куда расти, уровень у нас приличный. Приятно, да. Но чувству глубокого удовлетворения не позволила утвердиться в моем сердце… растерянность: это документы Всеправославного Собора?! Не проекты, подлежащие обсуждению и доработке (это бы еще ладно), а готовые, которые соборяне должны принимать или не принимать вот в таком виде?.. Тут я согрешил ропотом и осуждением: грех второй.
И вот, сидел я, досадуя на себя и на тех, через которых искусился, забывая винить демонов, от которых все зло исходит, сидел и недоумевал: зачем это все надо? Зачем на таком высоком уровне принимать документы, не вносящие никакого развития в существующую общепринятую практику и не дающие никаких четких ориентиров для решения актуальных проблем?
Да, тысячу с лишним лет назад не было проблемы однополых браков. Голубизна была, разврат был, а назвать сожительство двух гомосексуалистов «браком» не приходило ни в одну дурную голову. Ну и что? Отметили эту проблему в документе, как бы походя, а ведь среди православных, в особенности, живущих в развитых странах, некоторые недоумевают: а что тут такого, говорят, тышшу лет назад наука еще многого не знала, а теперь нам известно о врожденной предрасположенности некоторых людей к гомосексуализму… Но ведь в соответствующем документе абсолютный ноль какого бы то ни было анализа существующих на эту тему заблуждений. У протестантов целые апологии однополой любви изданы. Там конкретно «от Писания» обосновывается вся эта гадость, приводятся свои версии переводов соответствующих библейских текстов.
Где хотя бы намек на аргументированный ответ «знатокам» Писания, которые злоупотребляют всеобщим незнанием древних библейских языков и перетолковывают на свой лад Священное Писание? Где взвешенный и компетентный ответ, опровергающий аргументы в пользу глобальной педерастизации сознания, обосновывающиеся научными исследованиями? А тут, скажу я вам, все не так просто, как нам хотелось бы.
Не понимаю. Кто мне объяснит, зачем принимать, мягко говоря, несовершенные документы на столь авторитетном Соборе, тем самым кристаллизуя недостатки в формулировках как почву для злоупотреблений, и в таком виде возводить их в общецерковную норму, обязательную к исполнению и ограничивающую разработки улучшенных версий аналогичных документов на местах? Жила себе Православная Церковь без этих обтекаемых постановлений более тысячи лет после VII Вселенского Собора, жила бы и дальше, ничего бы не потеряла. Я, наверное, просто чего-то не знаю. Ну, так просветите меня кто-нибудь, развейте мрак моего неведения!
Или документ «Важность поста и его соблюдение сегодня». Уровень семинарского сочинения, и то не на «отлично». Надо было тужиться полвека, чтобы родить на эту тему документ, в котором служебный (пищевой) аспект поста представлен как основной? Давайте все же не будем путать основу, на которой что-то стоит, как на подставке, и основу, как фундамент и живой корень. Так вот, пищевой пост – это основа-подставка. Телесный пост как избирательное или полное воздержание от пищи и удовольствий, не будучи системообразующим, все же играет роль своего рода USB-hub, через который все остальные добродетели «подключаются» к душе (с той, пожалуй, разницей, что такие технические средства зачастую затрудняют прохождение сигнала, тогда как должным образом соблюдаемый телесный пост, наоборот, очищает и усиливает осуществление соединенных с ним добродетелей), почему и образуемое ими явление носит наименование связующего их элемента, который сам по себе – пустышка.
«Пост – период духовных усилий, – пишет свящ. А. Ельчанинов. – Если мы не можем отдать Богу всю свою жизнь, то посвятим Ему безраздельно хотя бы периоды постов – усилим молитву, умножим милостыню, укротим страсти, примиримся с врагами». Вот. Существенными свойствами-признаками поста в целом являются молитва, милостыня, укрощение страстей и миротворчество – это не следствия поста, не что-то ему сопутствующее, совместимое или пересекающееся, а его составные части. Телесный пост, будучи постом в строгом смысле этого слова, в данном случае лишь подразумевается о. Александром как одна из составных частей целостного поста: неотъемлемая и сама собою разумеющаяся (потому и не нуждающаяся в особом упоминании), но только часть, притом имеющая смысл не более, чем в качестве обеспечения осуществления остальных вышеперечисленных добродетелей, опирающихся на телесное воздержание и являющихся, в свою очередь, служебными средствами покаяния как спасительного процесса личностного преображения.
Более того, и в Типиконе, и в уставах отдельных монастырей, и в творениях величайших отцов-подвижников мы находим указания на гибкий подход к телесному посту, в зависимости от самых разных факторов. Казалось бы, вот уж у кого не ждать поблажек, ан все наоборот! А всего-то навсего читать надо внимательно и в контексте. И, простите за тупость, но я не понимаю, зачем!.. Зачем надо было канонизировать все многодневные посты, если практика такова, что они все равно соблюдаются повсеместно?
И уж, что точно могли бы внести в этот документ (если уж так сосредоточились на пищевом аспекте) – это рекомендации, как поститься телесно в условиях крайнего севера, да и не особо крайнего тоже (Типикон-то изначально ориентирован на широты, изобилующие зеленью, хоть свежей, хоть сушеной: «ешь ананасы, финики жуй», как говорится). А экология? А дороговизна морепродуктов? А ГМО? А многое другое, что, действительно, требует ответа в связи с телесным постом?
Другой замечательный документ «Таинство брака и препятствия к нему». Хотя бы название грамотно сформулировано, и на том спасибо. А дальше начинается такая путаница в терминологии, словно только на название сил и хватило, потому что брак мы признаем и светский, а из текста не всегда понятно, о чем речь.
Ну, допустим, вышла девушка по недомыслию когда-то за мусульманина. Это брак или не брак? Но в документе (5.б) сказано, что «брак между православными и нехристианами категорически запрещается по канонической акривии». Так брак или таинство брака запрещается? Если запрещается брак, то чем считать отношения, в которых состоит православная женщина с упомянутым гипотетическим мужем-мусульманином? Допустим, когда выходила замуж, она была несознательной, да еще и влюбленной, а с годами стала серьезной верующей. Ей теперь что, разводиться? А если жить с ним, но это не брак, чем считать такое сожительство? Как быть с ее причащением? Мелочь? Такая вот «мелочь» терминологическая, а жизнь может отравить по-крупному.
Пункт 5.а не лучше: «брак православных с инославными запрещается по канонической акривии и не венчается (72-е правило Трулльского Собора). Он может быть благословлен по снисхождению и человеколюбию при условии, что дети от этого брака будут крещены и воспитаны в Православной Церкви». Вот, понимай, как хочешь!.. Так «запрещается» или все же «быть благословлен»? Что еще за «благословение»? А может, тогда и сожительство (так называемый «фактический брак») можно «благословить по снисхождению и человеколюбию при условии, что дети от этого союза будут крещены и воспитаны в Православной Церкви»? Избавьте меня от когнитивного диссонанса! Св. Синод Грузинской Церкви совершенно обоснованно предложил убрать вторую часть.
Как бы мы хорошо и с каким бы уважением ни относились к инославным, но давайте поймем одну простую вещь: мы говорим о гражданском браке или о таинстве брака? Если о таинстве, то какое венчание может быть с инославными, если у нас нет общения в таинствах?!! Я опять чего-то не понимаю? Ну, так объясните мне кто-нибудь! Я же не один такой, нас много!
Там еще много недоработок, но я не вижу смысла все подробно анализировать. Поэтому, что подвернулось, то и предлагаю в качестве примера.
А еще я не понимаю, как можно принимать документ «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром», если мы не вполне разобрались, что из себя представляет Православная Церковь и каковы критерии разных степеней отпадения от нее. Я не к тому, чтобы отказаться от именования инославных структур «церквами и конфессиями», но коль существуют брожения мнений в православной среде на тему экуменических контактов, было бы логично сформулировать критерии понятий ереси, раскола и самочинного сборища, применительно к современным реалиям. Ну и, конечно же, унифицировать чиноприем, потому что одни (РПЦ, в частности) принимают, например, католиков, через покаяние (если духовенство, то в сущем сане), другие – через миропомазание, а кто-то норовит всех перекрещивать. Я уж не говорю, что дробление протестантизма и чудеса, происходящие там на волне «передовых идей», таковы, что не грех и задуматься, достаточно ли для любых деноминаций миропомазания, или кого-то все же лучше принимать через крещение?
Кстати, очень хороший анализ представил у себя на сайте служащий в благословенной Португальской земле клирик РПЦ иером. Петр (Прутяну). К сожалению, текст пока только на румынском, но я пару слов оттуда переведу (заранее прошу прощения за непрофессионализм). Так вот, о. Петр предлагает ревизовать в целом всю концепцию Собора: «Хотя и кажется постыдным и невероятным, – пишет он, – однако предполагаемый Собор следовало бы составить из трех разных сессий, исходя из темы, которая никогда не стояла в повестке дня, а именно: «Межправославные отношения: концепция соборности, равенства и первенства». Без того, чтобы решить эту проблему, невозможно решить ничего прочего». Это могла быть первая тема первой сессии, в рамках которой рассматривалась бы еще тема «Учреждение и признание новой Автокефальной Церкви (особенно, в диаспоре)». И никаких консенсусов! Автор, во-первых, уверен, что принимать решения надо простым большинством, а не консенсусом, ибо не стоит обманываться: консенсус по этим вопросам недостижим. Во-вторых, он считает, что не Церкви должны голосовать, а каждый архиерей на Соборе должен обладать правом голоса, вне зависимости от голоса своего Патриарха. Причем о. Петр думает, что в рамках этой сессии у румын и славян будет возможность известить греков о падении Византии, потому как они, похоже, до сих пор не в курсе, а организация и функционирование всеправославной соборности могла бы тогда быть осмыслена в призме более реалистичных и гибких принципов, не покушаясь на сущность православной экклесиологии.
На второй сессии, где-то через полгода-год можно было бы обсудить канонические и литургические проблемы, которые терзают сегодня Православную Церковь. Решения по этому вопросу уже должны приниматься не простым, а абсолютным большинством, с обязательностью для всех.
И лишь на третьей сессии можно обсуждать отношения православных с остальными христианами и другими религиями. И вот тут можно принимать решения на основе консенсуса. «Однако, – пишет о. Петр, – обсуждение лишь отношений с другими, не имея никаких отношений между собой и не решая то, что болит, в первую очередь, у нас (кстати, не ясно даже, кто такие эти „мы“?), мне представляется абсурдным и бессмысленным».
Есть еще два документа: «Православная диаспора» и «Автономия и способ ее провозглашения». На мой взгляд, из всех представленных на Собор документов это единственные, которые являются актуальными и требующими всеправославного рассмотрения и утверждения. И знаете, скажу вам по секрету, у меня такое чувство, что Константинопольскому Патриарху тоже очень важен именно первый из них. Оба документа – компромиссные для Константинополя, потому что до недавнего времени Вселенские Патриархи настаивали на том, что канонические территории каноническими территориями, да и то, как сказать… но православная диаспора – это святое: по умолчанию она – сфера интерес… ой! простите, сфера архипастырской любви и попечения Константинопольского Престола.
Тот факт, что, в итоге длительных переговоров, удалось прийти к консенсусу, что автономию в пределах своей юрисдикции учреждает каждая Автокефальная Церковь по своему усмотрению – это великое достижение канонической и экклесиологической правды. Без преувеличения можно сказать, что это важнейший документ, из предлагаемых к принятию, который, в самом деле, чрезвычайно актуален и, как показали церковно-исторические события ХХ в., жизненно необходим. О его положительных и, скажем так, сомнительных местах я уже высказывал свои соображения в статье «О церковной автономии: Сможет ли Константинополь быть независимым арбитром?», опубликованной на Правмире 01.02.2016. Кому интересно, может сходить по ссылке, к сказанному тогда мне добавить нечего.
Так же, в основном, положительно можно было бы отозваться о системе, предлагаемой в документе «Православная диаспора», если бы компромисс Константинополя не ограничился согласием на координацию деятельности как быравноправных диаспор. «Как бы» потому что все региональные Епископские Собрания должны «проходить под председательством первого из подчиненных Константинопольской Церкви архиереев, а в отсутствии оного – согласно порядку диптихов». И я опять недоумеваю: с какого перепугу эти координационные органы должны по умолчанию возглавляться константинопольскими иерархами? Одно дело первенство чести в диптихах во время поминовения или совместного богослужения, или, наконец, совещания глав Поместных Церквей, и другое – региональное совещание архиереев разных юрисдикций в диаспоре. Почему бы не предоставить им возможность самим избирать на определенный срок из своей среды лучшего? Ах… что же я говорю! Разве можно предположить, что представитель Константинопольского Патриархата может не быть лучшим?..
Или почему бы не ввести принцип ротации?
У меня такое чувство, что этот документ особенно дорог Константинопольскому Патриарху, потому что тут впервые на всеправославном уровне канонически закрепляется его, если не право на всю диаспору в целом, то хотя бы руководящая роль в ней (именно руководящая, а не почетная только). Но это так, мои предположения, мысли вслух, не более того.
Умное слово «консенсус»
О подготовке Собора, обо все сложностях, сопутствовавших составлению тех или иных документов, я располагаю информацией не больше, чем любой из тех, кто умеет читать и элементарно ориентироваться в поисковой системе.
Пока все материалы ограничивалось алармистскими вбросами клеветников, провокаторов и заблудших жертв их пропаганды, всё казалось стабильным: Собор состоится при любой погоде. Но вот прогремело постановление Св. Синода Болгарской Церкви, из которого следовало, что она не будет участвовать в Соборе. А учитывая, что в основу всеправославных совещаний, начиная еще с Родосского 1961 г. был положен принцип единогласия, а в основу регламента Собора – принцип консенсуса, стало ясно, что без БПЦ ни одно соборное решение не должно быть принято. Одно дело, если бы болгары просто воздержались от участия, заявив о том, что не имеют готовой позиции по текстам, представленных на Собор – это еще допускало бы принятие документов остальными Церквами консенсусом, но, извините, тут совсем другое дело: БПЦ резко опротестовала эти тексты, как и сам регламент. Иными словами, она заявила свое несогласие, а хоть один голос против, и всему консенсусу крышка (консенсус не есть единогласие, он допускает принятие решений при воздержавшихся участниках процесса, но в случае хотя бы одного голоса против, невозможен). И кто бы там, что ни говорил о том, что отсутствие какой-либо Церкви на Соборе никогда не было препятствием для принятия решений, дескать, «нет никакого упоминания в правилах относительно неправомочности Собора или его решений в том случае, если какая-нибудь церковь не может присутствовать на нем» (из интервью главы пресс-службы Вселенского Патриархата при Всеправославном Соборе архидиакона Иоанниса Хрисавгиса), но, если в основу работы положен принцип консенсуса, который в соборной практике, соглашусь, весьма-таки сомнительное новшество, то не надо вилять, а признать, что попались в свою же ловушку.
Ну, а если уж вспомнили о правилах, да о практике Вселенских Соборов, тогда будьте последовательны: начните с того, что откажитесь от положения Регламента, согласно которому на Соборе все Церкви представлены «в равных долях», и предоставьте возможность собраться и голосовать православным епископам планеты всей, которые только захотят и смогут приехать. Но греки никогда на это не согласятся, потому что понимают: РПЦ их клобуками закидает, а Собор будет напоминать Государственную Думу РФ.
Итак, не поленился, да копнул я доступные материалы, и так интересно все оказалось!..
А оказалось, что консенсус уже был нарушен, когда:
1) Антиохийский Патриархат в лице своих представителей на Собрании Предстоятелей Православных Церквей, состоявшемся в Шамбези 21–28 января 2016 г., не подписал решение о созыве Собора (согласно Регламенту Собора, Константинопольский Патриарх созывает Собор «с согласия Блаженнейших Предстоятелей всех (выделено нами. – И.П.) общепризнанных Поместных автокефальных Православных Церквей»), но Его Святейшество Варфоломей все же созвал Собор;
2) Антиохийский Патриархат не подписал Регламент Собора, но и это не смутило Фанар;
3) вместе с Антиохийской и Грузинская Православная Церковь не подписала проект документа «Таинство Брака и препятствия к нему», но и это не поколебало олимпийского спокойствия Его Божественного Всесвятейшества Архиепископа Константинополя – Нового Рима и Вселенского Патриарха, и документ таки был включен в число подлежащих рассмотрению на Соборе.
Как разъясняется в документе Св. Синода РПЦ от 13.06.2016 г. «О ситуации, возникшей в связи с отказом ряда Поместных Православных Церквей от участия в Святом и Великом Соборе Православной Церкви», наша делегация «ради успешного продвижения к созыву Собора сочла возможным подписать вышеупомянутые документы», в надежде, что до Собора удастся предпринять «энергичные усилия (в том числе в рамках деятельности учрежденного Собранием Всеправославного секретариата) по поиску общеправославного согласия в отношении документов, не подписанных одной или двумя Поместными Церквами, что позволило бы осуществить созыв Собора». Мне это показалось очень странным, ведь у нас достаточно богатый опыт общения с Константинопольской Патриархией, чтобы не рассчитывать на порядочность и бескорыстие со стороны ее чиновников. Достаточно вспомнить (я, вообще-то, не злопамятный, просто злой и память у меня хорошая), как Московский Патриархат в 1996 г. ради церковного мира согласился на то, чтобы в пределах его канонической территории в Эстонии действовала церковная структура Константинопольского Патриархата. Равноправное в гражданском отношении размежевание было тогда условием восстановления молитвенного общения двух Патриархатов, прерванного из-за того, что чуть ранее, в феврале того же года Константинопольский Патриархат поддержал раскол в эстонском Православии, приняв под свой омофор религиозную организацию, которую государство, в нарушение своего же законодательства, тремя годами ранее зарегистрировало под нашим именем.
И что? Уж 20 лет прошло, а воз и ныне там. Точнее, воз обязательств Константинопольского Патриархата, потому что мы свои обязательства, по-моему, даже чересчур поспешили выполнить. А когда напомнили Константинопольской стороне, что хорошо бы им свою часть обязательств тоже соблюсти, нам с искреннейшим удивлением, приправленным ноткой священного негодования, ответили, что мы неправильно поняли смысл цюрихских соглашений: ведь две юрисдикции на одной территории – это антиканонично! Приехали… Мы их, можно сказать, пустили к себе в дом «по крайней икономии», они комфортно расположились, и нам же теперь заявляют, что «Боливар не выдержит двоих»?!..
Где-то в том же духе действовал Константинопольский Патриархат и теперь, на финишной прямой подготовки к Собору, когда Московский Патриархат добивался доведения до ума документов, с учетом предложенных Поместными Церквами поправок, а нам отвечали в духе «давай, до свидания!»
Результат всем известен. Сначала Антиохийская, затем Болгарская, Грузинская и Русская Церкви отказались от участия в Соборе, намеченном на 16–27 июня 2016 г. (Сербская поначалу тоже отказалась, потом все же решила участвовать).
«Внешность чаши и блюда»
И что теперь? Как оценивать происходящее? Хорошо ли, что несколько Поместных Церквей отказались от участия в Соборе? Нет ли в этом отказе противоречия сути Пятидесятницы, которую мы празднуем ныне и поем кондак: «Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний; егда же огненныя языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно славим Всесвятаго Духа». Получается Он «призва», а мы уклонились… Не уподобились ли мы тем званным на пир, нашедшим себе каждый какое-то важное дело, под предлогом которого отказались прийти (Лк. 14; 16–24)? И как же соборность? «Вот, – говорят, – наша Церковь – Соборная, а мы соборность попираем, препятствуем осуществлению ее важнейшего свойства. Какие же мы члены Соборной Церкви, если уклоняемся от участия в Соборе?»
Безусловно, Собор призван стать манифестацией соборности, но, вообще-то, в греческом языке «собор» и «соборность» обозначаются разнокоренными словами. У нас еще принято говорить, что «соборная» – то же, что и «вселенская». Сразу возникает ассоциация с титулом Константинопольского Патриарха – «Вселенский». Ну вот, Вселенский Патриарх созывает Собор, а мы…
Для начала надо уяснить, что, как пишет в статье «О третьем свойстве Церкви» В. Лосский, «…надо решительно отказаться от простого отождествления понятий «соборный» и «всеобщий». «Христианскую всеобщность» – фактическую всеобщность или потенциальный универсализм – следует отличать от соборности. Они следствие, необходимо вытекающее из соборности Церкви и неотделимо с соборностью Церкви связанное, так как это есть не что иное, как ее внешнее, материальное выражение. Данное свойство с первых веков жизни Церкви стали называть «вселенским», причем «вселенная» – это греческое οικουμενη.
«Ойкумена» в понимании древней Эллады означала «обитаемую землю», мир известный, в противоположность неисследованным пустыням, океану, окружающему населенный людьми «orbis terrarium», а также, может быть, и в противоположность неизвестным странам варваров.
«Ойкумена» первых веков христианства была преимущественно совокупностью стран греко-латинской культуры, стран Средиземноморского бассейна, территорией Римской империи. Вот отчего прилагательное οικουμενικος («вселенский») стало определением Византии, «вселенской империи». Так как границы империи к эпохе Константина Великого более или менее совпадали с распространением Церкви, Церковь часто пользовалась термином «ойкуменикос». Он давался как почетный титул епископам двух столиц империи, Рима и, позднее, «Нового Рима» – Константинополя. Главным же образом этим термином определяли общецерковные соборы епископов вселенской империи. Словом «вселенский» обозначалось также то, что касалось всей церковной территории в целом, в противоположность тому, что имело только местное, локальное значение (например, поместный собор или местное почитание).
Здесь надо ясно понять разницу между «вселенскостью» и «соборностью». Церковь в целом именуется «вселенской», и это определение неприложимо к ее частям; но каждая часть Церкви может быть названа «соборной» – даже самая малая часть, даже только один верующий.
Когда преп. Максим, которого церковная традиция называет Исповедником, ответил тем, кто хотел его принудить причащаться с монофелитами: «Даже если бы вся вселенная («ойкумена») причащалась с вами, я один не причащался бы», он «вселенной», которую считал пребывающей в ереси, противопоставлял свою соборность».
Прошу прощения за столь пространное, но, как показывают недоуменные возгласы, необходимое цитирование.
Соборность есть внимательное уклонение от соблазнов, бережное, ревностное соблюдение себя в единстве с Богом и со святыми Его. Соборность осуществляется, когда мы всё, что делаем, думаем, чувствуем – поверяем Евангелием и святоотеческой традицией. Соответствие ей, единство по духу (а не по внешним только действиям) со всем сонмом святых (а не только с отдельно взятым святым в его конкретной ситуации) и есть соборность.
Пример. При авторитетном человеке мы ведем себя так, чтобы не вызвать его порицания и насколько возможно оправдать его доверие, проявить свое достоинство, угодить ему, пребыть в единстве с ним. Так «ходя пред Богом» и святыми Его, мы соблюдаем себя в целостности Тела Христова, храним свое бесценное пребывание в этом единстве.
Но кто для нас авторитет и пример для подражания – святые наши или пусть выдающиеся, но не святые личности? Если первые (святые) – то соборное начало осуществляется нами. Вторые – тут уже речь о «единстве снизу». Первое единство – евхаристическое, второе – коллективное…
Соборность (или кафоличность) – термин сравнительно новый, богословский. Прежде известно было прилагательное «Соборная» (Кафолическая). Но все же допустимо говорить о соборности, как «чистом единении веры и любви». Вот например слова свт. Филарета (Дроздова): «В чистом единении веры и любви еще на земле должна образоваться способность к высочайшему соединению с Богом и святыми на Небе». Другой образ соборности (Церковной – во Христе – иной нет) предлагает свт. Феофан Затворник: «…Церковь есть лоно матери, зачинающее, образующее, возращающее и совершающее каждого христианина. Как в лоне природы разные создания засеменяются, прорастают, растут, вырастают и плодоносят во славу Божию, как нет жизни и живых существ вне природы, так вне Церкви нет духовной жизни и духовно живущих лиц. Поэтому быть в Церкви, в живом с нею сочетании и союзе есть непреложное условие для желающих жить духом и преуспевать в духовной жизни». Отец Павел Флоренский обращает наше внимание на то, что «словенские первоучители святые Кирилл и Мефодий перевели «кафолики» словом «Соборная», конечно, разумея соборность не в смысле количества голосов, а в смысле всеобщности бытия, цели и всей духовной жизни, собирающей в себя всех, независимо от их местных, этнографических и всех прочих особенностей». И, наконец, определение приснопамятного профессора СПбДА прот. Ливерия Вронова: «Кафоличность (или соборность) Церкви – это полнота дарованного ей облагодатствования и целостность (неущербленность) хранимой ею истины, а следовательно, достаточность для всех членов Церкви сообщаемых и получаемых в ней сил и дарований духовных, необходимых для свободного и разумного участия во всех сторонах ее жизни как тела Христова, включая все виды ее спасительной миссии в мире».
Жаль не столько того, что Собор, по сути, не состоялся, кто бы там ни собирался и что ни принимал, потому что «Святым и Великим» его, может, и допустимо назвать, но уж не «Всеправославным» точно, учитывая, каких Поместных Церквей на нем не было. Жаль больше другого: что единства братского между нами и в самом деле нет. Его и не было, потому и подготовительная работа шла так долго и трудно. По идее, Собор должен был способствовать нашему сближению и единению, но, вероятно, что-то с самого начала пошло не так.
И проблема не в том, что кто-то уперся, а кто-то не захотел уступать; о чем-то не смогли договориться, а на одни и те же договоренности просто смотрели по-разному, потому и поняли каждый по-своему… Не в этом дело, а в том, что не хватало той самой соборности, которую надеялись продемонстрировать соборяне, не хватало «чистого единения веры и любви».
Предполагаю, что отмеченная выше поверхностность документов обусловлена во многом их компромиссным характером, когда уж не столько думаешь, как получше выразить мысль, сколько заботишься о том, как бы чего не сказать такого, что может кого-то расстроить и сорвать консенсус.
Что-то вроде «оговорки по Фрейду» допустил представитель Грузинской Церкви в Секретариате Великого и Святого Собора митрополит Горийский и Атенский Андрей, сказав на заседании Св. Синода ГПЦ, что «главной целью созыва будущего Собора является демонстрация православного единства перед мировым сообществом и выражение единой позиции Православной Церкви по злободневным вопросам современности» (в Послании Патриарха Варфоломея сказано чуть иначе, корректней, не придерешься).
Напрашивается риторический вопрос: а с каких это пор главной целью Собора, пусть даже не претендующего на статус Вселенского, но все же Святого, Великого и Всеправославного, является демонстрация чего бы то ни было перед миром? Кому и что мы собрались доказывать? И как можно ставить перед собой цель показать то, чего нет? Наше единство – предмет еще долгих и самоотверженных общих усилий, над ним надо трудиться, а демонстрировать пока что особо нечего. «Полработы», как говорится…
Или лучше было бы, если отказавшиеся участвовать закрыли глаза на авторитарное продавливание Константинополем решений в нарушение существующих договоренностей, на все нарушения Регламента, на прерванное евхаристическое общение между Иерусалимом и Антиохией, на высокомерное игнорирование предложений проявить уважение к Церквам-Сестрам и доработать до Собора тексты – махнуть на это рукой и сделать вид, что все в порядке, лишь бы мир увидел, как ловко мы навострились за 2000 лет очищать «внешность чаши и блюда» (Лк. 11; 39) в ущерб внутренней части? Да, я в курсе, что это фарисейское «мастерство» принято называть заботой о репутации Церкви.
Не знаю, не мне судить, хорошо ли, что РПЦ не будет участвовать в этом Соборе. Может, как раз, надо было поехать, принять участие в дискуссии, а если не удалось бы улучшить качество документов (хотя большую часть улучшить невозможно, только переделать), остановить их принятие. Может, и так.
А может, как раз самое правильное, видя, что договоренности попираются, нарушения не исправляются, а конструктивные предложения последовательно игнорируются, просто не участвовать в мероприятии, ход которого уже идет в сомнительном как в моральном, так и каноническом направлении?