Есть такая невеселая англиканская шутка – крещение есть таинство, вводящее в церковь. А миропомазание есть таинство, выводящее из церкви. Чтобы сию шутку понять, нужно знать, что в англиканской (как и католической) церкви детей крестят во младенчестве, а миропомазывают в отрочестве – как раз, так сказать, «на выход» с церковного порога.
Ольга Джарман
У нас таких проблем нет – ребенок сразу и крещен, и миропомазан… и, в принципе, готов покинуть церковь в любой возрастной категории. Православие просторно, здесь нет законов, здесь жизнь жительствует. И, кажется, что дитя должно вольготно и привольно чувствовать себя в храме.
«Я поначалу себя помню – как я боялся да страшился поначалу в храме», – со светлой улыбкой делится с друзьями молодой отец, который пришел в церковь сам, а не был приведен, как его толстощёкая дочурка и карапуз-сынишка, заботливыми и воцерковленными родителями. – «А для них – это дом родной!»
Дом родной. Где привычно, весело, нестрашно и – ничего нового. Не веет ветер, не веет Дух – и когда уходит, не слышишь… Нет таинства, выводящего из церкви. Нетаинственно из нее уходят подросшие дети – те самые, которые истово крестились, кланялись, падая и валяясь по полу церковному в трехлетнем возрасте и умиляли бабушек словами – «Бо-же-нь-ка!», обращенными к священнику.
Они выросли, им всё знакомо. Скучно. Хорошо устроенный религиозный быт крепкой православной семьи закрыл от них тайну Христа. Тайна? Какая тайна? От них – тайна? Так они же тут – дома! Семилетняя внучка почетной прихожанки одернет заплаканную женщину, впервые пришедшую в храм – «Отойдите, батюшка идет кадить!» Они и приходящему всё покажут и расскажут – к какой иконе какие свечи. Деловито, в платочках и стихариках.
А потом – как бес попутал. В храм уже не хочется, надо реализовать себя в других сферах – там, где не скучно. Про религию они всё уже знают, так что даже и говорить о ней не хотят.
И так не доросли такие дети до своего удивления, до своей встречи со Христом. Не той, на которую на руках приносят, – но той, что со страхом и трепетом, с любовью и слезами, той, о которой не станешь рассказывать, боясь растерять….
«В храм вошли два мальчика: одному лет шесть, другому меньше. Младший, очевидно, здесь еще не бывал, и старший водит его, как экскурсовод. Вот и Распятие. «А это чего?» – замирает младший с широко открытыми глазами. Старший отвечает уверенно: «А это – за правду».
(«У стен церкви». С.И. Фудель)
Кто такого не пережил в детстве, тот еще и не вошел во храм, тот еще топчется в притворе и может выйти. А потом прийти. Встретив Христа. Может быть, лишь в старости пережив обращение – после храмовой привычки «я здесь дома», которую привили им с самыми благими стремления родители.
И появляется поколение, странно и страшно похожее на поколение не знавших Бога детей. Там родители из страха или по другим мотивам не поддерживали религиозного стремления подрастающих детей, здесь – при внешнем благополучии Христос вытеснен из удобной и благочестивой жизни…
Наши девочки, мальчики наши,
Вы, идущие в первый класс.
Вас подводят к Христовой чаше
В многих семьях в последний раз.
Банты белые в русых косах,
Ушки… стриженные вихры.
Мир суровых детских вопросов
Начинается с этой поры.
Что мы скажем глазам открытым?
Совесть слушает наш ответ,
Или руки будут умыты.
“— Где Он, мама, иль Бога нет?”
Вот стоит Он в белом хитоне,
Обнимает твоих детей,
Не на судьбище, не на троне
А в глубинах души твоей.
Откажись от Него, и громом
Не расколется небосвод,
Только Свет из грешного дома,
Может быть, навсегда уйдет.
И заметишь ты это едва ли,
Все заботы и суета…
Мы не раз уже предавали
И стыдились верить в Христа.
Но глядит Он из дальней дали,
Весь изъязвлен и весь в крови:
Дети, дети Моей печали,
Дети, дети Моей любви!
(Надежда Александровна Павлович)