– У меня была тетушка, которая водила меня в избу, где собирались для моления. У нее была красивая шаль, и она мне давала ее надеть, если я пойду с ней в ту избу. А были они все Лучниковой веры, – рассказывает Тамара Алексеевна Арсентьева, одна из старейших жительниц села Таватуй в 40 километрах от Екатеринбурга.
Тамара Алексеевна живет в светлом чистом домике, классическом пятистенке с крытым двором, как строили везде на Урале. Дом построил ее муж, погибший при пожаре несколько лет назад. Похоронила она и сына, а в этом году – внука. Невестка с внучками приезжают иногда ее навестить, Тамара Алексеевна почти не ходит. На подоконниках рассада, по углам – ни пылинки.
Тамара Алексеевна Арсентьева
– У тети моей был хороший дом, корова и лошадь, их раскулачили, выселили в другой дом похуже, и лошадь отобрали. Тут в моем глубоком детстве лошади были, сани, по дрова на них ездили. Потом всё ликвидировали. В войну перевезли в Калиново аммонитный завод, все туда бросились работать, льготный стаж зарабатывать. Чтобы туда не опоздать даже на 5 минут, а то в тюрьму посадят, все старались быстрее переплыть на ту сторону озера, а там волны, ветер. Я один раз туда в больницу ездила и тоже попала в этот ветер – так страшно, тебя подбрасывает: то ли вылетишь из лодки, то ли нет. Еще как-то в войну привезли много плотной бумаги огромного размера, так моя сестра придумала шторы из нее делать, и стало модно, все заказывали у нас бумажные шторы. А потом стали вязать, тоже мода пошла – подзоры, салфетки, накидушки.
Таватуй стоит на берегу большого одноименного озера, при советской власти здесь был санаторий, пионерские лагеря. А потом постепенно начали покупать землю и строиться дачники. Сегодня коттеджи и разностильные новые дома изменили облик села, которое стало престижным дачным местом. Поговаривают, что кто-то из богатых екатеринбуржцев даже собирается построить здесь вертолетную площадку.
Таватуй, озеро
А когда-то это глухое село было одним из центров старообрядчества на Урале. Сначала беглые стрельцы, а потом старейшины Поморского согласия, связанные с Выговской общиной в Архангельской области, селились между Екатеринбургом и Невьянском. Основатель Невьянских заводов Акинфий Демидов покровительствовал им, нанимал на работу, прятал от властей. В лесу возле Таватуя был скит, где стояла часовня на могиле старца Панкратия, которого староверы почитали как святого.
В «Екатеринбургских епархиальных ведомостях» от 1901 года, которые цитирует в своих научных работах протоиерей Петр Мангилёв, один из главных специалистов по уральскому старообрядчеству, написано, что в начале XX века священник, посетивший Таватуй, чтобы попробовать привести местных староверов в официальную Православную Церковь, разочарованно писал: «Особой закоренелости таватуйцев способствует отчасти глушь местоположения, отчасти сознание таватуйцев, что они держат веру когда-то ссылавшихся в их деревню расколоучителей Лазаря Романовского и Соловецких страдальцев».
Прямо на берегу озера на каменистом холме находится старое старообрядческое кладбище, оно было заброшено, пока в начале 2000-х годов активисты общества «Спасем Таватуй» не узнали, что на его месте собираются устроить пляж и не начали бороться за сохранение кладбища.
Таватуй. Старообрядческое кладбище на берегу
Теперь над деревянной калиткой у входа висит табличка: «Помедли, путник, Христа ради, / Склони в смирении главу. / Стоишь в местах большой отрады / Ты не во сне, а наяву. / Вот здесь, под нашими ногами / Сияет святостью земля, / Здесь подвиг свой несли годами / Те, чей приют – леса, поля. / Презрев покой, утехи мира, / Всю жизнь в молитве и посте / Они стремились быть достойны / Того, Кто умер на Кресте».
Над озером возвышается поклонный крест-голубец – принятый у старообрядцев восьмиконечный крест без распятия, с двускатной крышей. Он был освящен единоверческим священником из Верхнего Тагила с благословения Екатеринбургского архиерея.
Таватуй. Поклонный крест
На кладбище еще несколько таких крестов поменьше. На перекладине одного из них нацарапано просто «Погребено тело», на другом прикреплена дощечка «Здесь покоятся видные деятели уральского старообрядчества XVIII века – наставник Поморского согласия, писатель, рудознатец Гаврила Семёнов Украинцев 1675 – 6 марта 1750 г., наставник Поморского согласия Игнатий Семёнович Воронков, старица Анна Никитишна Павлова».
Рудознатец Семёнов был одним из тех, кому покровительствовал Демидов, он работал администратором на Невьянском заводе и руководил тайным старообрядческим духовным училищем.
Могила Гаврилы Украинцева
Тамара Алексеевна вспоминает, что во второй половине XX века староверы еще собирались на моления в домах, читали по рукописным книгам. Крестились, по ее словам, только когда чувствовали приближение смерти, летом наставник (она называет его «священником») стоял в озере в лодке, а крещаемый плыл за ним по воде.
Сегодня почти все старушки, которые пытались хранить веру отцов, умерли, их книги и иконы скупили антиквары и собиратели. Две полустертых иконы остались у Тамары Алексеевны. Ее сосед, человек неверующий, как-то в середине 60-х годов шел по улице и увидел, что в одном из дворов мужики рубят иконы на дрова. Он забрал себе несколько, хранил на чердаке, а две отдал Тамаре Алексеевне. Теперь Николай Чудотворец невьянского письма стоит у нее в серванте.
В советское время старообрядческое самосознание таватуйцев размылось, хотя приезжих всё равно считали «пришлыми». Уклад жизни сменился на обычный для советских, а потом и постсоветских людей. В середине 80-х здесь работал учителем в школе будущий писатель, ставший известным под псевдонимом Макс Фрай. В своей «Книге одиночеств» он оставил краткую зарисовку о Таватуе:
«Население прекрасно справлялось с отсутствием бани и магазина, катаясь на лыжах, санях, тракторах и электричке в соседний поселок. В свободное от культпоездок время оное население жизнерадостно пьянствовало. Изредка в ходе этой непрерывной фиесты оно нечаянно палило дома и любовно рубало друг друга топорами, но в целом это был очень тихий поселок […] С детьми была только одна проблема: почти все они едва читали по слогам. О том, как они писали, лучше не вспоминать даже. Почти никак они не писали, честно говоря. В такой ситуации нужно было что-то срочно придумывать. Приходилось читать им вслух некоторые программные тексты, маленькими отрывками, потом обсуждать и анализировать прочитанное, объяснять поведение героев с точки зрения детского житейского опыта. Эти дети, надо сказать, почти всегда меня изумляли свежестью подхода. Например, объяснили мне, что Татьяна осталась со своим стариком потому, что он, “наверное, не пьет и не бьет ее, а с Онегиным еще неизвестно, как повернется”».
В 1965 году сюда ребенком приехал Александр Алёхин, который теперь стал таватуйским чудаком, гением места. «Они где-то что-то слышали, и возомнили, что они староверы, а на самом деле они никакой веры, коммунисты, комсомольцы, – рассказывает Алёхин, – но нас считали разбойниками из бараков».
Александр Алёхин
Он окончил в Таватуе школу, уехал в Прибалтику, где прожил до 1979 года, а потом вернулся. Работал кассиром в булочной, сапожником в обувном ателье, дворником, слесарем, плотником, экспедитором. Всю жизнь писал стихи и рассказы, особенно – после того, как умерла его первая жена.
Работая охранником в таватуйском санатории «Каменный цветок», в начале 90-х познакомился с медсестрой Людмилой. Постепенно они начали вместе жить, поженились, а Людмила как раз переживала период активного воцерковления. «Заразился» православием и Алёхин. Подошел к делу обстоятельно – в солидном возрасте, имея только среднее образование, окончил Учительскую семинарию в Екатеринбурге. В 2010 году архиепископ Викентий благословил его открыть в Таватуе духовно-просветительский центр. Занятия шли прямо у Алёхиных в доме, приходило несколько человек. Людмила же мечтала, чтобы в селе был свой храм. «Людмила более чувствительная, ей надо обязательно на службах быть. Я похолоднее», – говорит Александр.
Несколько лет она ходила по местным инстанциям и обивала пороги зажиточных дачников с просьбами поддержать идею строительства храма в Таватуе. Собирали подписи, проводили какой-то опрос.
По словам Александра, в опросе поучаствовали около ста человек, четверть были дачники, остальные – местные жители. Вроде бы большинство согласилось, что храм в селе нужно строить. Но тут возникла встречная инициативная группа из потомков старообрядцев под лозунгом «Не было в Таватуе никогда храма и не будет!»
Постепенно дело заглохло. Алёхины хотели церковь, несколько крепких стариков были резко против, а большинству, включая администрацию, было просто всё равно.
Но Людмила своей идеи не оставляла. И тут случилось три совпадения. У Александра от первого брака остался сын, давно уже взрослый человек, жил в Невьянске. С ним произошло несчастье, о подробностях которого Александр с Людмилой умалчивают.
«Людмила меня поймала на хороший крючок. Я потерял жену, и у меня с сыном было плохо дело, он был на грани смерти, я испугался как отец, что лишусь сына. Молитвенник из меня, конечно, плохой. Но я сказал «Господи, пусть будет Твоя воля». И Людмила считает, что я дал обет. А коли обет дан, от Людмилы Александровны не отвяжешься», – рассказывает Александр. Людмила настаивает на своем: «Ну как, произошло чудо! Сын-то сам пришел к нам домой, значит, была воля Божья строить храм».
Пока Александр осваивался с мыслью, что ему придется в одиночку строить церковь, не имея земли, и уже было решил обойтись часовней в виде сруба три на три метра, на их участке случился пожар и полностью сгорела баня. Людмила решила, что это тоже знак свыше: храм (а не часовню!) надо строить здесь. Вопрос с землей был решен.
В огороде у Алехиных
Осталось найти деньги, но и тут повезло. Людмиле досталась от родителей квартира в городе Ревда. Ее тут же продали, но всё-таки не все деньги потратили на строительство: Александру купили простенький «Хёндай» взамен старой «Оки», но главное – издали небольшим тиражом сборник его рассказов «Хмель роз», который он теперь всем дарит, а случается – и продает.
Как писатель земли таватуйской он попал в сюжеты районного телевидения и на страницы местной газеты. Рассказики короткие, на пару страниц – бытовые зарисовки, диалоги, иногда и монологи от лица лирического героя, случаи из жизни таватуйцев разных лет, с моралью и без. Мальчишки, пьянчужки, рыбаки, бабки и дедки – все попали в алёхинские рассказы.
Можно было бы снисходительно назвать их наивной графоманией, но есть в этом простеньком нарративе какой-то щемящий нерв. Сам образ этого седого, всклокоченного, грузного, громкого хромого человека, который так простодушно выплескивает свою боль, тоску и любовь на тетрадные страницы (пишет он, конечно, от руки), не дает над ним иронизировать.
Рассказы прошиты, нашпигованы ностальгией, тоской по ушедшему, по солнечным зайчикам на дощатом полу, по разлетающимся «зонтикам» одуванчиков, по несбывшейся жизни всех героев и своей собственной. Умершая любимая жена, изломанная судьба сына, надвигающаяся старость, – вот что сквозит между рублеными предложениями бесхитростных алёхинских рассказов. «Хмель роз», как хороши, как свежи…
Но церковь теперь стоит у Алёхиных в огороде. Называется «храм во имя архангела Михаила». Это маленькое бетонное строение, покрашенное розовой краской. Снаружи оно больше всего похоже на голубятню, увенчанную крестом. Или на гараж.
Внутри – беленые стены, много икон. Есть и подсвечники, и аналой – всё куплено Людмилой на свои деньги или получено в дар от жертвователей. В маленьком алтаре установлен престол. Только служить литургию нельзя, потому что он не освящен.
Задачка местной епархии задана интересная: храм-самострой на частной земле. Отказать Алёхиным, которые готовы отрезать полоску участка, обеспечить автономный проход с дороги и отдать всё безвозмездно епархии – невозможно. И принимать такой дар вроде бы странно: гигантское зажиточное село, а храм – скворечник, к тому же юридически не оформленный: как в таком устраивать приходскую и богослужебную жизнь? Как в шалаше на необитаемом острове?
Пока что местный благочинный и нижнетагильский архиерей взяли тайм-аут. Думают. А Алёхины времени не теряют, договорились с игуменом Свято-Троицкого монастыря в Тарасково, и он иногда отпускает насельника монастыря иеромонаха Филарета служить в таватуйском храме молебны.
Летом на эти службы приходят человек десять, иногда больше. Зимой, конечно, никого нет, только Александр да Людмила, которая учится теперь на певческих курсах, чтобы быть в своей церкви и за регента, и за хор. Немного помогают деньгами православные из дачников.
Над храмом есть второй этаж, на который ведет наружная деревянная лестница, там квадратная комнатка с окнами, как на дачной веранде, солнце светит в нее со всех сторон. Здесь проходят чаепития и занятия «духовно-просветительского центра села Таватуй». Александр Алёхин, опираясь на палочку, стоит у окна и смотрит на озеро, как капитан в рубке на палубе самодельного корабля.
В комнате Тамары Алексеевны так же солнечно. Она сидит на диване, покрытом белой вязаной крючком ажурной накидкой, и не спеша раскладывает коллекцию полудрагоценных камней. Их каждый год дарил ей на день рождения сосед, который недавно «задавился», как здесь говорят, узнав, что болен раком.
Она часами может вглядываться в узоры на гладких прохладных спилах. Камни желтые, бурые, бордовые, с разноцветными прожилками, разводами и концентрическими кольцами: «Видишь? Вот избушка на курьих ножках, а тут луна в луже отражается? Разглядела? А тут, как тебе кажется? По-моему, человек. С посохом, бородой и вокруг него нимб, и звёзды падают. А вот тут лес и птаха».
Фото Анны Гальпериной
