«Христианин есть неизлечимый оптимист». Пасхальное интервью с иеромонахом Иоанном (Гуайта)

«Он обнял смерть»
— В последние три года постоянно происходят трагедии, гибнут люди. Снова и снова встает вопрос, где победа жизни над смертью, и как в такой ситуации праздновать Пасху?
— Вы спрашиваете, можно ли праздновать Пасху. Увы, не первый год все это происходит. Историческая действительность нас заставляет серьезно задумываться. Я — клирик Русской Православной Церкви. Эти события ставят очень серьезные вопросы перед моей совестью как клирика. И даже перед моей верой как христианина, потому что, действительно, где же победа жизни над смертью?
Но вся суть, весь парадокс христианской веры как раз в том, о чем говорит пасхальный тропарь. Что Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ. Причем не только этим коротким предложением все сказано, но, я бы сказал, одним лишь словом в творительном падеже. Именно смертию Он попирает смерть.
Он не бежал от смерти, Он пошел навстречу ей, Он обнял смерть.
Все четыре Евангелия нам показывают, что, когда Христос входит в Иерусалим, и даже раньше, пока Он еще приближается к нему, Он плакал, был печален и сказал апостолам, что они идут навстречу смерти. Во время Страстной седмицы в конце каждого богослужения мы произносим отпуст: «Грядый Господь на вольную страсть нашего ради спасения Христос истинный Бог наш…» Да, Он шел на вольную страсть, прекрасно понимая это.
Более того, если смотреть на земную жизнь Христа и особенно на ее конец, это позорная смерть, полное фиаско, поражение. Не сказка, не приключенческий роман с хорошей концовкой. Знаете, как все итальянские сказки обычно заканчиваются? Что, дескать, после всех своих приключений они наконец сыграли свадьбу, жили вместе долго и счастливо, были богаты, имели детей и так далее.
Но Евангелие совсем не об этом. С человеческой точки зрения история, земная жизнь Спасителя, и особенно последние дни Его, — настоящая трагедия. Иисус вступает в конфликт с клиром Ветхого Завета, Его судят и первосвященники, и римляне. Один ученик предал, другой отрекся, остальные разбежались. Дальше — суд, бичевание, терновый венец, багряница. И наконец самое ужасное — Отец Его как будто бросил на кресте: «Боже Мой, Боже, для чего Ты Меня оставил». Потом смерть.
Но вся пасхальная весть именно в том, что Он обнял смерть и тем победил. Вот что самое важное, уникальное в христианстве. И трагичность этих дней нам напоминает о серьезности Благой вести. Трагедия остается трагедией, но вера дает нам понять, что Христос уже победил, в том числе и эти ужасные события.
— Без смерти нету Пасхи?
— Безусловно, да. Притом смерть — это уже и есть Пасха.
Не надо забывать о том, что единственная икона Воскресения в православии — это Сошествие во ад. То есть Христос спускается в ад и таким образом побеждает его. Или, как говорится в древних литургических текстах, «Он Себя дал в пищу аду, и ад Его проглотил, но не смог удержать». И поэтому тут есть такой образ, что не только сам Христос исторгается из ада, но и все остальные, кто там были, Адам и Ева, все. Это очень ценный образ.
«Христианин всегда смотрит вперед, а не назад»
— Если про образы, то у вас я видела пост с картинкой, где Христос въезжает на осле в разрушенный город. Разве Христос там, где разрушение? Ведь, по идее, Он должен быть там, где созидание.
— Христос сказал о Себе, что Он — «альфа жизни», то есть ее начало. В Новом Завете много раз повторено, что Он — начало или начаток, перворожденный, первенец, а после Него идем уже мы.
Как вы знаете, есть человек, который сыграл огромную роль в моей жизни, — отец Александр Мень. Он всегда говорил, что христианство только-только начинается.
Поэтому Христос, безусловно, — это созидание, и христиане всегда смотрят вперед, а не назад.
С другой стороны, я также уверен, что как тогда Христос входил в Иерусалим, так сегодня Он входит в любой разрушенный город. Неважно, разрушен он насилием, ненавистью или даже просто равнодушием. Смысл Пасхи в том, что Он входит в разрушенный город, в разрушенный храм, который есть мое сердце. Он созидает то, что разрушено, воскрешает то, что умерло.
Но еще очень важно добавить, что, входя в этот разрушенный город, Он всегда на стороне тех, кто претерпевает разрушение и насилие. Без всякого сомнения.
— Все время вспоминаются пасхальные слова «друг друга обымем», но в мире так мало любви осталось. Одни войны, реальные, виртуальные, торговые, какие угодно. Сказал бы нам кто-то 30 лет назад, что так будет, мы бы не поверили. Вы это тоже так воспринимаете?
— Да, безусловно, не поверили бы. Но мне кажется, что христианство — это призыв к реализму. Как ни странно, я в то же время говорю, что христианство — это идеализм, потому что христианин есть неизлечимый оптимист. Но, с другой стороны, христианство нас призывает к предельному реализму. Мы должны видеть то, что творится каждый день вокруг нас.
Мы призваны не просто пользоваться миром, как пользуемся всеми благами и удобствами современной цивилизации. Мы призваны нести мир. А куда? Туда, где его нет. И это означает активное действие, это означает, что мы должны занять идеальную, правильную позицию, быть на стороне правды, на стороне обиженных.
«Друг друга обымем» — это из стихир Пасхи. Но там ведь и дальше сказано: «И ненавидящим нас, простим вся Воскресением». Это труднее. Тем более что простить не означает не видеть зла, закрыть глаза на действительность.
Простить значит войти в несправедливость, в насилие, ровно так же, как Христос входит в Иерусалим, как Христос входит в смерть, во ад, и побеждает.
Антитриумфатор
— Говорят, что мир никогда не был спокойным местом, в нем всегда были войны и трагедии. Но эта мысль не утешает, ведь наша жизнь конечна, и для нас все происходит в первый и в последний раз. Как сопрягать с вечностью свою маленькую жизнь, в которой хочется покоя, а не боли?
— Разве несколько лет назад кому-то из нас могло прийти в голову, что мы столкнемся с пандемией, как в Средние века? Мы раньше об этом знали только по литературе. Такие страшные события происходили все реже — и вдруг в XXI веке весь мир оказывается заперт.
Да, много что мы видели за эти последние годы, но я снова и снова повторяю: христианство есть призыв к реализму. И если говорить об изображении Христа, входящего в разрушенный город, то вы, наверное, знаете прекрасные стихи Тимура Кибирова.
— «А наш-то на ослике цок да цок».
— Да, я очень люблю это стихотворение, потому что другие себе представляют Спасителя, Мессию или просто религиозного лидера, который входит как триумфатор, но Христос входит в Иерусалим на осле, а не на коне, как Цезарь входил в Рим после очередной победы, в окружении самых доблестных солдат. Увы, и мы, христиане, иногда представляем себе так нашу Церковь и веру, а ведь в Евангелии все ровно наоборот. Он противоположен тому образу Мессии, который следовало бы ожидать. И та самая толпа, которая тогда говорила «благословен грядущий во имя Господне!», через считанные часы будет кричать «Распни Его! Распни!» А почему? Потому что Он оказался совсем не таким Царем Израилевым, каким его себе люди представляли. Они были разочарованы. Даже апостолы были разочарованы. Но как раз этот «антитриумфатор», скажем так, победил смерть. Потому что взял ее на Себя.
Вот вы говорите, войны были всегда. Да, безусловно. Но в том-то все дело, что христианство не табуирует смерть. Оно открыто говорит о ней. Когда совершается крещение, читается отрывок из послания апостола Павла к римлянам: «Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним» (6:8). Потому что Христос, как там сказано, воскреснув из мертвых, уже не умирает, смерть не имеет над Ним никакой власти.
И по сути, апостол хочет нам сказать, что и над нами смерть не имеет власти.
Но — только если мы умерли со Христом. Поэтому, еще раз, христианство — это не приторная сказка, это о другом.
— О том, что только побежденный становится победителем?
— Христианин — это человек, который знает: то, что выглядит как фиаско, на самом деле может оказаться победой. В сущности, это и есть Благая весть христианства.
Когда вера и надежда — одно
— Если вернуться к моему изначальному вопросу о краткости нашей земной жизни, в которой нам не суждено дождаться ни утешения, ни справедливости. Как вы понимаете фразу Бродского: «Век скоро кончится, но раньше кончусь я»? Наверное, для истинно верующего это просто нытье.
— Ну, если честно, мы не знаем, изменятся ли конкретные исторические реалии до нашей смерти или нет. Я все-таки верю, что изменятся. То, что заставляет нас страдать, рыдать — все это закончится, притом гораздо быстрее, чем мы думаем.
Но главное ведь в другом. Что вера пасхальная наша в том, что Христос не побоялся идти навстречу смерти. Простите, я опять вернусь к стихотворению Кибирова. Вы про Бродского, а я про Кибирова. Помните, автор, как бы обращаясь к ребенку, говорит:
На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдет,
Никуда не спрятаться ей!
Это ведь вправду поразительно в нашей вере, что ни смерти, ни насилию, ни несправедливости никуда не спрятаться от Христа. Но верить в это не означает «не видеть». Вера и надежда в данном случае совпадают. Я верю, что изменится, или, скорее, надеюсь.
— Изменится или нет, а в последние годы мы неплохо обжились в неуютной реальности. Многое из того, что происходит, может быть, и не с нами, но чему мы стали свидетелями, воспринимается уже не как трагедия, а как помеха для обычной жизни. Разве христианин так может воспринимать реальность?
— Не может, это ведь и значит «закрыть глаза». Христианин должен смотреть прямо в лицо несправедливости, насилию, смерти. Христианство — это удивительное сочетание смелости и добра. Когда ты уверен, что добро сильнее зла, хоть это и противоречит всему, что мы наблюдаем.
Но в этом и состоит вся парадоксальность христианства. В наихудших условиях можно творить добро.
Отец Павел Флоренский, будучи в лагере, добывал агар-агар из водорослей и изучал, как йод влияет на человеческий организм. Прошло много-много десятилетий, и, когда случилась Чернобыльская авария, вдруг вспомнили открытие Павла Флоренского. Выяснилось, что его препарат помогает при лучевой болезни. Разве не удивительно, что человек, находясь в концлагере, сделал открытия, которые оказались полезны его стране? Той самой, которая, увы, осудила его на расстрел.
— Есть такое слово — «умиротворение». Наверное, это то состояние души, которое должно быть в праздник. Но как его достичь?
— Тут надо договориться о смысле слов. Умиротворение — это хорошее понятие, оно где-то близко к смирению. Но мне больше нравится слово «смиренномудрие», которое мы часто повторяем во время Великого поста. Ведь «умиротворение» можно понять и совсем по-другому: человек сидит в позе лотоса и абстрагируется от мира, где бушуют бедствия. Конечно, реальность слишком ужасна, и проще сказать себе, что она — лишь иллюзия. Но наша вера — совсем про другое.
Фото: Татьяна Никитина