Александр Храмов
Согласно исследованию, проведенному учеными из Копенгагенского университета, в странах, в которые пришел коронавирус, резко возросло число поисковых запросов в Google, связанных с религией.
55% жителей США молятся об окончании эпидемии, причем делают это отнюдь не только религиозные люди. По данным американского исследовательского центра Pew, мольбы к Богу сейчас возносят 15% тех, кто ранее молился очень редко или не молился вовсе, а также 24% американцев, не относящих себя к приверженцам какой-либо из религий.
Но, несмотря на все эти данные, мало кто верит, что за вспышкой опасной инфекции последует религиозный ренессанс. Наоборот, есть опасения, что многие прихожане просто не вернутся в опустевшие храмы. Если церковные службы с такой легкостью можно перевести в онлайн-режим, то зачем вообще лично присутствовать на них каждое воскресенье?..
Киприанова чума
По иронии судьбы, именно пандемия — причем гораздо более опасная, чем нынешняя — когда-то помогла христианству превратиться из маргинальной секты в государственную религию. Во всяком случае, так считает ряд современных ученых, как, например, американский социолог религии Родни Старк, автор книги «Подъем христианства» (1996). По его мнению, почву для триумфа христианства подготовила Киприанова чума, разразившаяся в середине III века нашей эры. Это заболевание было названо в честь св. Киприана, епископа римского города Карфаген, который в своем сочинении «Книга о смертности» привел наиболее полное описание его симптомов: жар, гортанные язвы, непрерывная рвота, потеря зрения.
К бубонной чуме, разносимой блохами, эта болезнь, по-видимому, отношения не имела. Американский историк Кайл Харпер полагает, что Киприанова чума представляла собой вирусную геморрагическую лихорадку неизвестного происхождения, подобную Эболе. Как бы то ни было, эта инфекция свирепствовала на всей территории Римской империи, от Северной Африки и Египта до Греции и Апеннинского полуострова. Если верить византийскому историку Зосиме, на пике эпидемии она ежедневно уносила жизни 5000 римских граждан.
Киприанова чума расшатала устоявшийся порядок и подорвала доверие к институтам языческой религии, способствуя распространению христианской веры. В житии святого Григория Чудотворца, которое было написано святым Григорием Нисским сто с лишним лет спустя, еще слышны отголоски этих событий. В житии говорится, что жители города Неокесария, где епископствовал святой Григорий Чудотворец, массово обращались в христианство, устрашенные зрелищем языческих храмов, забитых трупами тех, кто пришел туда в надежде на исцеление.
Дело было не в том, что мольбы, обращенные к Асклепию и Аполлону, не приносили желаемого избавления. В конце концов, христиан эпидемия тоже не щадила. «Нынешняя болезненная язва поражает наших наравне с язычниками», — признавался святой Киприан. Но христиане демонстрировали совершенно иное отношение к жизни и смерти, чем приверженцы старых языческих культов. Вместо того чтобы оплакивать смерть, они воспринимали ее как встречу с Богом и «спасительное исшествие из мира», пользуясь выражением святого Киприана. Вместо того чтобы спасать свою жизнь любой ценой, они продолжали заботиться о заболевших и умирающих.
«Христиане безбоязненно навещали больных»
В «Церковной истории» Евсевия Кесарийского приводятся выдержки из пасхального послания святого Дионисия, который был епископом Александрии, когда там разразилась эпидемия. Портовый город Александрия был одним из крупнейших мегаполисов античного мира, и, в силу скученности населения, болезнь распространялась там особенно быстро, прямо как коронавирус в современном Нью-Йорке.
Святой Дионисий писал, что александрийские христиане «поддерживали друг друга, безбоязненно навещали больных, безотказно служили им, ухаживая за ними ради Христа, радостно умирали вместе». Напротив, язычники, боясь заражения, «выгоняли заболевавших из дома, бросали самых близких, выкидывали на улицу полумертвых, оставляли трупы без погребения».
Считается, что во время Киприановой чумы в Александрии впервые появились так называемые парабаланы — христианские братства, которые ухаживали за больными и погребали умерших. Фактически они взяли на себя те функции, которые в наши дни выполняет централизованная система здравоохранения и социального патронажа. Неудивительно, что оставшиеся в живых, видя взаимопомощь и организованность христиан, спешили пополнить их ряды.
«Почему Бог не откроет, как изготовить лекарство?»
Сейчас, на первый взгляд, ситуация совершенно иная. Государство взяло на себя ту роль, которую когда-то играла Церковь, так что ее услуги больше не требуются.
По социальным сетям гуляет картинка, на которой изображен больной в реанимации и склонившиеся над ним люди в белых халатах. «Медсестра, святой воды!» — командует врач. «Приложите чудотворную икону!» — распоряжается его коллега. «Осените пациента крестным знамением!» — дает совет еще один присутствующий. Эта картинка очень хорошо передает те чувства, которые рождаются у многих в пасхальные дни, когда храмы закрыты на карантин, а священники то и дело попадают на больничные койки.
Кажется, что коронавирус выявил полную бесполезность и беспомощность религии в условиях современного мира. Давно прошли те времена, когда моровое поветрие останавливали крестными ходами и молебнами.
В наш просвещенный век мы вверяем себя в руки санитарных врачей, а лучшее, что в ситуации пандемии могут сделать служители культа — это просто не путаться у них под ногами.
Известная писательница-феминистка Таслима Насрин, медик по образованию, недавно заметила по поводу пандемии коронавируса: «Когда люди оказываются в опасности, боги сбегают первыми». Почему, вопрошает она, Папа Римский служит мессу перед пустой площадью Святого Петра, почему Бог не откроет ему, как изготовить лекарство против новой болезни? Пока религиозные деятели разводят руками в бессилии и распускают паству по домам, в больницах и научных лабораториях кипит работа. «Болезни лечатся не Аллахом, Богом или Бхагваном, болезни лечатся учеными. Религиозные люди больше не ждут помощи от своих богов, они ждут вакцины», — пишет Насрин.
Иными словами, благодаря вспышке коронавирусной инфекции исполнились, наконец, чаяния классиков марксизма-ленинизма, и всемогущая наука окончательно и бесповоротно пришла на смену старомодному и непрактичному учению Иисуса из Назарета.
И все же есть одна очень важная вещь, которую наука заменить ну никак не может. Я говорю о системе этических ценностей, которую принесло с собой христианство. В ее основу легло представление о неразрывной связи, существующей между любовью к ближнему и любовью к Богу.
100 лет назад пандемию бы не заметили
Как все мы помним, в Евангелии говорится, что Христа надо видеть в любом человеке, оказавшемся в беде — в больном, в голодающем, в узнике. «Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» — пронзительно вопрошает нас автор Первого послания Иоанна. Эта система ценностей заставляла александрийских христиан самоотверженно заботиться о жертвах эпидемии чумы, и не она ли стала тем императивом, которым руководствуется современное общество, принимая экстраординарные меры для борьбы с коронавирусом?
Человечество не раз переживало вспышки инфекционных болезней, причем некоторые из них ставили цивилизацию на грань гибели, как чума во времена Юстиниана и в Средние века, или уничтожали целые народы, как это случилось с индейцами в Новом Свете. На этом фоне Covid-19 не выглядит слишком впечатляюще.
Пугающе высокие показатели смертности от этой инфекции в той же Италии (свыше 10%) — явное следствие статистических перекосов, когда из-за наплыва пациентов на коронавирус тестируют лишь тяжелобольных, среди которых высока вероятность летального исхода. В таких странах, как Германия или Южная Корея, где проводят более массовые тестирования, охватывающие больных в легкой форме и «контактников», официальная смертность гораздо ниже и колеблется в районе 1%.
Наконец, в тех случаях, когда проверяют просто людей с улицы, что позволяет выявить бессимптомных носителей коронавируса, показатели смертности исчисляются обычно долями процента. Например, в немецком городе Гангельте, который располагается в эпицентре эпидемии, работа с рандомизированной выборкой показала, что коронавирусом было инфицировано около 15% всех горожан, но при этом смертность составила всего 0,37%.
В Исландии, где сделали больше тестов на душу населения, чем где-либо еще в мире (примерно один на 10 человек), смертность равна 0,5%, хотя по удельной доле подтвержденных случаев коронавируса этот маленький остров более чем в 1,5 раза обгоняет Италию.
Разумеется, коронавирус в разы опаснее обычного сезонного гриппа, с которым его сравнивают скептики, и все же он не идет ни в какое сравнение с чумой, холерой или оспой. Скорее всего, еще 100 лет назад эту пандемию бы просто не заметили.
Спасти хотя бы одну жизнь
В нынешней ситуации совершенно беспрецедентным представляется не разгул заболевания, а размах упреждающих действий по борьбе с ним, из-за которых половина человечества фактически оказалась под домашним арестом, а сотни миллионов лишились работы. Такого мировая история действительно еще не знала. И вот тут-то со всей остротой и встает вопрос о моральных ценностях и приоритетах.
Научное знание здесь бессильно, ведь оно лишено ценностного измерения. Наука — это всего лишь инструмент, а как уж он будет использоваться, зависит от общества. Ученые могут создать вакцину, но они не в состоянии сказать нам, надо ли жертвовать всей экономикой ради спасения жизней нескольких тысяч старушек и хронических больных.
И если такой выбор все-таки был сделан, то его причину надо искать именно в христианском наследии, которое сейчас многие пытаются похоронить и замести под ковер. Может быть, другие «боги» действительно сбежали, но Иисус Христос не оставил человечество в беде, наоборот, Его заповеди, как и тогда, в зачумленной Александрии, все еще придают людям мужество и решимость в борьбе с болезнью.
Евангельский пафос самоотверженного служения ближнему, возведенный в ранг государственной политики — разве не это мы наблюдаем сегодня по всему миру?
Эндрю Куомо, мэр Нью-Йорка, объявляя о введении масштабных ограничительных мер, заявил: «Если все, что мы делаем, спасет хотя бы одну жизнь, я буду счастлив». Звучит как секулярное переложение притчи о заблудшей овце. 99 овец должны подождать, поголодать, потолкаться в загоне, пока пастух спасает одну хромую овцу — один процент, нет, десятые доли процента сограждан из группы риска. Это решение выглядит осмысленным только в христианской системе координат, но с материалистической точки зрения оно абсолютно иррационально.
Во вселенной, где нет места для Бога, единственным ориентиром может служить лишь слепая необходимость. Эпидемии — как волки, которые уничтожают больных и ослабленных оленей. Время от времени они прореживают человечество, тем самым укрепляя его адаптивный потенциал. Особи со слабым иммунитетом, носители дефектных генов уступают дорогу более здоровым сородичам. Включился механизм природной саморегуляции, призванный очистить от балласта стремительно стареющие страны Европы — почему же мы должны вставлять ему палки в колеса?
Наверно, примерно так и рассуждали язычники, поведение которых во время эпидемии порицал святой Дионисий Александрийский. Какой смысл полагать душу свою за други своя, если за гробом нас ждет лишь сумрак Аида? Пусть будет каждый сам за себя. Видимо, это стандартная реакция любого общества, которое превыше всего ставит материальное.
Фукидид, описывая чуму в Афинах, случившуюся в IV веке до нашей эры, описывал все ту же картину социального хаоса и атомизированности: «Люди, не зная, что с ними будет, перестали уважать и божеские, и человеческие установления <…> все желали поскорее вкусить чувственных наслаждений, считая одинаково эфемерными и жизнь, и деньги».
Коллективная солидарность перед лицом болезни, основанная не только на полицейском принуждении, но и на этическом самосознании — это плод двухтысячелетнего воздействия христианства.
Но если наша цивилизация распрощается со Христом и если христиане вновь окажутся в меньшинстве, как когда-то, что будет с нами, когда эпидемия или другая смертельная напасть вновь подступит к порогу?..
Фото: Buda Mendes /Getty Images