Первое воскресенье поста – Неделя Торжества Православия. Все прихожане знают, что это за праздник, откуда взялся и почему так называется. Вспоминается подслушанный однажды на эту тему разговор:
– А у вас в храме анафема будет?
– Нет, это же только на архиерейской службе бывает.
– Да, я и забыла… А моя мама говорит, что в советское время в этот день анафему в церкви вообще не возглашали – боялись властей…
– Да в раньшее время зато вера у людей крепче была! Это сейчас народ распустили!.. Надо не возглашать, а гнать этих еретиков из храма поганой метлой!..
– Это каких?..
– Да таких! Полон храм, как проходной двор! То без платков шляются, то без благословения фотографируют, то не крестятся как положено, то вопросы всякие задают, с подковырками… Полно еретиков, времена-то последние!..
Фото: tatmitropolia
Добавлю к сему диалогу: судя по такому взгляду, не только среди прихожан-захожан полно «еретиков», но и среди батюшек. От этого ярлыка, прочно вошедшего в ругательный лексикон «народа Божия», пострадал не один из них… Увы, нередко бывает так: перевесил, например, настоятель в храме иконы с места на место, перекрасил иконостас в другой цвет, рассказал прихожанам об иконописи и объяснил, почему вот эта и эта иконы – неканонические, на литургии после чтения евангельского зачала по-церковнославянски прочел его вслух еще и по-русски, а потом растолковал смысл, или даже просто пошил рясу не того фасона, постриг бороду слишком коротко, показался в деревне в светской одежде, вообще сделал что-то не то, что прихожане почитают «священной традицией» – и готово: даже не открытый протест, не донос благочинному-архиерею, нет, просто слушок шепотком: «К этому батюшке на исповедь не ходи – он еретик!..»
И, смотришь, образуется вокруг такого священника немая ледяная пустота, и служба его на приходе порой превращается в нелегкий крест… Такое уж оно, грозное и всеобъемлющее слово – «еретик», а бросаться ярлыками у нас многие научены издавна. Нередко таковые борцы даже не имеют представления о том, кто такие настоящие-то еретики, как и о том, что первоначальным мотивом многих ересиархов была вроде бы праведная «ревность по доме Божием», то есть именно желание отгородиться от «нечистых», изгнать их вон, уничтожить, а веру Христову – обкорнать, не позволять ей колоситься и расти в непредусмотренную сторону, сделать простой, понятной и непререкаемо обязательной «для всех», чем-то вроде устава для армии…
А если бы иконоборцы победили
Непременный атрибут первой недели поста для любителей изыскивать еретиков – возглашение им анафемы (в простонародном понимании – вечного проклятия церковного, никак не меньше). Наверное, каждому любителю русской классической прозы памятно место из рассказа Василия Никифорова-Волгина «Торжество Православия»: «Про анафему мне рассказывали, что в старое время она провозглашалась Гришке Отрепьеву, Стеньке Разину, Пугачеву, Мазепе, и в этот день старухи-невразумихи поздравляли друг дружку по выходе из церкви: «с проклятьицем, матушка». При слове «анафема» мне почему-то представлялись большие гулкие камни, падающие с высоких гор в дымную бездну».
Сегодня на Богослужениях Недели Торжества Православия поименно анафеме не предают, тем паче – за преступления светские (впрочем, могу и ошибаться, специально этим не интересовался). Но об отвержении ереси – напоминают, и это важно. И дело не просто в том, что, дескать, следует снова и снова выявить основы христианской догматики и канонов, очистить их от искажений и напомнить о том народу.
То, что легло в основу чина Торжества Православия, то, что произошло в завершение Седьмого Вселенского Собора, когда, после затяжных и кровавых битв вокруг иконоборчества и иконопочитания, пред лицом находящихся здесь же «начертанных», то есть искалеченных за веру, отцов, в храм по велению императрицы вновь внесли иконы, воздавая им почитание и утверждая это почитание как «вселенское», гораздо больше, глубже и важнее, чем просто вероучительная пря богословских школ.
Что спасла Церковь, защитив иконопочитание, объявив иконокластов – еретиками? Люди моего поколения наверняка помнят стихотворение Самуила Маршака «Праздник леса», мы разучивали его в школе наизусть:
Что мы сажаем, сажая леса?
Мачты и реи – держать паруса,
Рубку и палубу, ребра и киль –
Странствовать по морю в бурю и штиль.
Что мы сажаем, сажая леса?
Легкие крылья – лететь в небеса.
Стол, за которым ты будешь писать.
Ручку, линейку, пенал и тетрадь.
Что мы сажаем, сажая леса?
Чащу, где бродят барсук и лиса.
Чащу, где белка скрывает бельчат,
Чащу, где пестрые дятлы стучат.
Что мы сажаем, сажая леса?
Лист, на который ложится роса,
Свежесть лесную, и влагу, и тень, –
Вот что сажаем в сегодняшний день.
Спасши иконопочитание, Церковь спасла Самого Христа от вторичного пропятия людьми, не могущими вместить, как это подлинный Бог стал еще и подлинным человеком, пытающимися расчеловечить Его, удалить Его от воплощения, от нас с вами, от земли и от мира – в умозрение.
Если бы иконоборцы победили по всей вселенной (а как, казалось бы, убедительны были их аргументы, ведь и в почитании икон немало было людьми перегнуто палок в сторону обрядоверия и суеверий, и ведь все эти перегибы хорошо знакомы и нам сегодняшним!..), то мы, их далекие потомки, сегодня знали бы Бога не более чем всесильного Аллаха, живущего на седьмом небе, или страшного мистического Ктулху, или чтили бы его как неумолимый Закон, или как абстрактного Абсолюта или любого другого «бога философов», но только не Богочеловека, возродившего нас к жизни Своею смертью и Воскресением.
Спасши иконопочитание, Церковь позволила жить всему, что было дальше: иконописи и живописи, богословию и поэзии, дерзаниям общественной мысли, творчества и ремесла, многообразной культуре, как церковной, так и светской, во всех ее проявлениях, тому, что мы называем «христианской цивилизацией» и без чего не мыслим существования человека на земле. Не мыслим не потому, что все это необходимо Богу – но потому, что все это врожденная часть человека, та «земля», та основа, на которой мы и утверждаем свою лестницу, ведущую в Небо. Та «земля», которая тоже часть «доброго зело» творения Божия, ставшая из грязи – святыней через возлюбленного Богом и спасенного Им человека.
Христос пришел, не чтобы уничтожить «нечистых»
Утверждая Торжество Православия, Церковь утверждает: ересь, «выбирание» чего, на человеческий взгляд, «попроще» из живого, сложного и объемного христианства – ранит и обескровливает его, вырывает куски из единого Тела Христова. Чин Торжества Православия – не попытка «выгнать лишних и огородиться стенами повыше», как считали те самые «невразумихи», нет: такой метод – как раз и есть метод еретиков разных мастей. Чин Торжества Православия свидетельствует: Христос пришел, не чтобы уничтожить «нечистых», а спасти всех. Не отвержение мира возглашает сей чин, но славу Бога, этот мир создавшего и спасающего от зла.
Зачем в службе этого чина постоянно озвучивается содержание тех или иных ересей? Да затем, чтобы напомнить нам: ереси живучи, потому что растут и сегодня в наших умах и сердцах, потому что грядка, из которой они растут, это наши с вами грехи себялюбия, гордыни, нелюбви, ксенофобии и прочие, о нихже не леть и глаголати.
И мы с вами, сами того не подозревая, вполне можем стать то арианами, то монофизитами, то монофелитами, энкратитами и прочими еретиками в разные периоды нашей жизни, с подачи лукавого, неустанно старающегося разжечь то нечистое топливо, что содержится под спудом внутри нашего косного маловерного сердца и ленивого разума…
Не избранных спасти пришел Христос Господь – но спасти мир через избранных, через Свою Церковь, как про то напоминает нам и тропарь праздника Торжества Православия: «Пречи́стому Твоему о́бразу покланя́емся Благи́й, прося́ще проще́ния прегреше́ний на́ших Христе́ Бо́же: во́лею бо благоволи́л еси́ пло́тию взы́ти на крест, да изба́виши, я́же созда́л еси, от рабо́ты вра́жия. Тем благода́рственно вопие́м Ти: ра́дости испо́лнил еси́ вся Спа́се наш, прише́дый спасти́ мир».
Опасная и трудная задача для избранных – спасение мира и соработничество Христу, ведь, как показывает опыт и жизнь, так бывает легко как впасть в лень, страх, уныние и ничегонеделание на этом поприще, так и уклониться от цели, неприметно дать миру поглотить себя, отвлечься от Христа в упоении самим процессом спасательства, а в этом процессе – значимостью «себя любимого»…
Ну что ж, очень трудно, конечно.
Но в конце концов, кто нам сказал, что жизнь наша, этот великий дар Божий, вообще хоть в чем-то бывает легка?