Думаю, многие священники подтвердят: один из наиболее частых предметов исповеди – рассеяние на домашней молитве и во время службы.
Каждому знакомо: читаешь текст молитвы или слушаешь чтение в храме – и обнаруживаешь, что уже давно отключился и служба идет мимо тебя.
Разумеется, 
всё это отнюдь не новшество двадцать первого века: склонность к отвлечению внимания была известна столетия назад – и потому составители богослужебного чина озаботились тем, чтобы постоянно встряхивать молящихся, возвращать их внимание к тому, что читается и поется. Отсюда многочисленные «вонмем»…
А перед чтением Евангелия – даже особая краткая молитва: «И о сподобитися нам слышанию святаго Евангелия Господа Бога молим»! Понятно, что речь идет прежде всего о слышании сердцем, умом, духом – но также и о возможности хотя бы элементарного восприятия читаемого текста.
И всё же, при всей нашей несосредоточенности, мы, должно быть, помним слова Писания: …Когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк 17:10). Это – если мы исполнили всё. А если не всё?
Та история, которая приключилась на днях в Новодевичьем монастыре, – большинство из нас узнали о ней из Фейсбука. Я не был свидетелем этой сцены, я не знал до сего дня о девочке Соне и ее маме, я не знаком с игуменьей Маргаритой. И я, ценой собственных ошибок и ошибок других людей, давно уже понял, что истинное положение дел в той или иной истории может кардинальным образом отличаться от того, что мы читаем в СМИ и в блогах. И тем не менее я позволю себе высказаться об этой ситуации. (Да-да, предвижу неоригинальную иронию: мол, не читал, но…)
Фактами мы здесь можем считать то, что никто не подвергает сомнению: девочка тяжело больна; мама вошла в храм с коляской; монахиня в какой-то форме сделала ей по этому поводу замечание; мама на это замечание бурно отреагировала.
Если вернуться к цитировавшимся выше словам нашего Спасителя – то что в данной ситуации означало бы сделать всё повеленное? То же, что и в прочих случаях – проявить любовь, заботу. Если видно, что ребенок болен (вероятно, это можно было заметить) – посоветовать маме с дочкой встать в таком месте, где их бы никто не толкал и они никому бы не мешали.
Спросить, не нужна ли какая-то помощь – сейчас, в храме, и потом, за пределами храма.Вообще – проявить заинтересованность в ближнем. И вот если после этого мама стала бы кричать и возмущаться – то тогда монахиня могла бы сказать: я, раба неключимая, сделала всё, что могла. По своему несовершенству большего сделать я не могу.
Но ведь, насколько мы знаем, было не так. А раз не так – то какой должна быть реакция христианина (не хочу нажимать на то, что речь именно о монахах)? Наверное – попросить прощения. Да, возможно, и мама неправа, да, всё это, быть может, и в самом деле бесовское искушение или простое недоразумение. Но ведь мы с такой лёгкостью и так привычно просим в молитвах простить нам согрешения ведомые и неведомые, вольные и невольные. Ну так вот, если мы согрешили невольно – простите нас! Но этого нет, к сожалению.
Меньше всего мне хотелось бы вставать в позу учителя и назидать игуменью и сестер Новодевичьего монастыря, которые ведут непрестанную брань с духами злобы и имеют гораздо больший духовный опыт, нежели автор этих строк.
Мне самому подчас очень трудно признать свою неправоту и попросить прощения. Еще труднее просить о прощении, когда не чувствуешь за собой вины.
Всё же очень горько, когда Евангелие оказывается книгой, к которой мы только прикладываемся на службе, а слово «прости» мы приберегаем лишь для известного ритуала, совершающегося раз в году.
Читайте также: Неуставная коляска