Анна Уткина. Фото: Анна Данилова
Я прочитала это где-то в комментариях к новостям о дочери Нилуфар: «Подумаешь! Несколько дней. Она же была в больнице, а не в пыточной камере. Можно подумать, ребенка действительно мучили». Прочитала и вспомнила о своей дочке. Вы заметили, что они совсем другие, наши дети? Не такие, какими были мы.
Наверное, никогда обсуждению проблем сепарации, совместного сна, психологической значимости грудного вскармливания не уделялось столько внимания!
Детей держали рыдающими в кроватке, чтобы они «проорались» и «разработали легкие». Не потому, что не любили. Просто никто не знал, как надо.
Большинство моих знакомых выросли в яслях. Маме надо было выходить на работу, мало кто позволял себе роскошь «самоотлучения» от груди и кормления хотя бы до двух лет. Не потому, что мамы были плохие! Надо было работать. Сейчас у нас есть другие возможности, и дети стали другими.
Недавно я задавала вопрос в родительском сообществе в соцсетях: «Что делать, если моя дочка всех любит?» Это странный вопрос. Но я-то ребенок 90-х. Меня очень беспокоило, что дочка слишком доверчива! Обнимает незнакомых взрослых на улице, всех считает «любименькими и родными», здоровается сразу с целым автобусом. «Доброе утро, люди! Привет, детишки!» – кричит на всю улицу улыбающийся малыш. А я иду и покрываюсь холодным потом. Как она будет жить на свете? Такая добрая! Такая открытая миру! Невозможно. А ведь они будут прекрасно жить.
Может быть, им не придется с тоской высматривать в окошко детской группы полного дня мамино пальто? Или они не будут до слез бояться стоматолога даже при современной анестезии, только потому, что раньше маму не пускали в кабинет. А уж в кабинете ты был беззащитен. Врач мог прошипеть «будешь орать, щас как дам», и никто бы за тебя не заступился, мама ждала в коридоре. Ты знал, что взрослый всегда прав, всегда! У тебя было больше шансов получить подзатыльник от воспитательницы на прогулке в саду, чем услышать «Я понимаю твои чувства, что тебя так расстроило? Давай договоримся – играем еще пятнадцать минут, а потом домой, хорошо?» от мамы. Это сейчас мы знаем, – чтобы ребенок тебя услышал, лучше опуститься на корточки, встать с ним на один уровень.
Может быть, им проще будет общаться, работать вместе, строить семью с этим их «базовым доверием к миру», которое подарили им новые правила жизни, новая модель воспитания детей.
Детство большинства из нас – инфантицид. И виноваты в этом вовсе не наши мамы! Виноваты были те, кто сказал мамам: «Ой, подумаешь! Несколько дней в больнице», «Положи, проорется», «Вот походит два часа в грязных штанах, сядет на горшок как миленький».
Те, кто видел детскую боль и сказал «ничего страшного», а никто вокруг не возмутился.
Дочку никто и никогда у меня не забирал, с самого ее рождения, она всегда была со мной. Но, когда она была чуть младше девочки из Узбекистана, мне пришлось уехать на три дня в больницу. Она вроде бы и не плакала. Я долго рассказывала ей, лежащей в кроватке, что мама скоро вернется, привезет ей подарки. Она оставалась не с чужими людьми, а с любимой бабушкой. Наверное, она почти забыла, но я-то помню, как после моего возвращения она отказывалась даже идти ко мне на ручки! И мне пришлось снова завоевывать ее доверие. Как страшно любить маму, если мама может вдруг исчезнуть на такой невозможно для детской жизни долгий срок!
Я надеюсь, что и дочка Нилуфар забудет, переживет, будет окружена теперь только близкими, значимыми взрослыми, заботой и любовью. И что ни один взрослый, который тоже, наверное, в детстве оставался надолго без мамы, не процедит с затаенной обидой: «Подумаешь! Я тоже был напуган, тоже плакал и меня никто не услышал. Тоже звал маму, а она не пришла. И вырос как-то. Ничего страшного».