«Идти на поводу у женщины – последнее дело». Акушер-гинеколог о мужской работе в роддоме

Когда пациентка рожает, доктор Гетманов всегда шутит. Его задача – показать, что женщина в родах – не умирающий человек, который через 2 минуты отправится на кладбище. Он может найти общий язык с любой беременной, даже если та пришла с обязательным списком из 100 пунктов. Только с одним отношения у доктора не складываются. Это стандарты медицины. О них он говорит жестко и горько одновременно.

Отец десятерых детей, акушер-гинеколог Роман Гетманов рассказал корреспонденту «Правмира» Валерии Дикаревой, почему стандартизация разделяет больного и врача и в чем «тихий ужас» современной медицины.

Женщине я говорю, что кладбище недалеко и мы туда всегда успеем

— Многие акушеры говорят, что их работа никогда не становится конвейером, что невозможно привыкнуть к появлению человека на свет. Вы это также ощущаете?

— Конвейером-то назвать нельзя. Но, конечно, какие-то эмоции притупляются с возрастом, с опытом. Это не конвейер, потому что каждый человек требует своего внимания. Хотя лучше всего, когда женщина не требует внимания никакого, а приходит и спокойно рожает. Это и есть образец родов. Но такого все меньше и меньше.

— С чем это связано?

— Центры, которые отвечают за роды, находятся в подкорковых структурах мозга. Под корой у нас все одинаковое, что у лягушки, что у тритона, что у зайчика. Там основные центры: дыхательный, сосудистый и тот, что отвечает за роды.

С точки зрения физиологии, собачка, кошечка и человек должны рожать одинаково. Но похожего мало. Главная проблема женщины в родах — возбуждение коры. Когда начинает работать вот этот механизм: «А что вы мне делаете? А что будет дальше? А почему так? Почему не так? Когда я рожу?» — это косвенные признаки, что к родам она не готова.

— А признаки, что готова, какие тогда? Молчит и вообще вопросов не задает?

— Нет, когда она ко всему относится философски. Идеальные роды по Мишелю Одену происходят в комнате, где нет окон, а только дверь, помещение обито матами, есть ванная, может висеть канат. Женщину со схватками там закрывают и оставляют одну. Вот если бы с вами в родах так поступили, то на следующий день, уверяю, была бы большая жалоба в Министерство здравоохранения. Что вас мучили и бросили и вообще издевались.

Акушер с мужем заходят тогда, когда нужно. Цель — чтобы в родах кора не работала, и тогда будет все прекрасно. Образец здоровых родов демонстрируют многодетные, которые все знают, ни на что не рассчитывают и спешат пройти этот путь, чтобы успеть домой к остальным детям.

— По-вашему, многодетность отключает кору? Да простят меня многодетные за этот вопрос…

— Отключает опыт, принятие того, что это твой путь, судьба, жизнь. А все остальные могут помочь, когда будет патология. А делать из нормы патологию не надо.

— Как отключить кору, если нет опыта?

— Это с детства надо. Отказаться от многих представлений, которые царят в мире. Тогда, может, человек вернется к естеству. Ну, как с этим бороться, с XXI веком?

А теперь самое главное. В Библии есть замечательные слова. Адам будет работать в поте лица своего, а Еве что сказано?

— В муках будешь рожать.

— Во-о-от. Вроде это заповедь: написано, значит, для чего-то нужно. Когда я начинал работать, не было повсеместного обезболивания родов. Мы это делали, исходя только из медицинских показаний. Например, дискоординация родовой деятельности: матка быстро сокращается, шейка спазмируется, продвижения в родах нет. Снимается только одним: раньше промедолом, теперь эпидуральной анестезией. Сегодня на врачебных конференциях звучит: «Женщина была обезболена». Любая.

— Многие акушеры говорят, что эпидуральная анестезия ни на что не влияет и вообще это благо.

— Влияет. Это мнение, оправдывающее наши слабости. Я к тому, что если Бог нам дал какую-то заповедь, не надо с ней бороться. Если что-то делается по показаниям — кесарево сечение, эпидуральная анестезия в родах — это ведь одна ситуация, мы лечением занимаемся, помогаем конкретной женщине в конкретный момент. А если делаем, только чтобы обезболить — это совсем другое.

— А если по делу, мы, значит, не нарушаем того, что сказано?

— А мы спасаем человека, двух даже. Если по делу. Если мы не будем дискоординацию лечить, ребенок окажется в тяжелой асфиксии, и женщина его не родит. Или родит, но искалеченного. И возвращаясь к вашему вопросу…

— К вопросу про кору. Можно ли современной женщине ее отключить, если это так нужно в родах? Вы ее как отключаете пациенткам?

— У каждого врача свое творчество. Я всегда шучу, балагурю, рассказываю анекдоты, или с нее требую смешные истории. Моя задача — показать, что она не умирающий человек, который через две минуты отправится на кладбище. И говорю, что кладбище недалеко, мы всегда туда успеем. Пытаюсь ее вернуть на землю грешную. Всегда надо находить общий язык с женщиной. Если не получается — просить кого-то из бригады. Это очень важно. Хотя обо всем лучше говорить еще до родов, конечно.

Пуповину будем ножницами перерезать или мужа грызть позовем?

— И как вы говорите с женщинами до родов?

— Я объясняю, что всегда работаю в интересах ребенка. Вы, женщины, так устроены, что через 2 часа забудете про свои роды. Ну, на следующий день. И вас будет интересовать только одно — состояние вашего ребенка.

А другого варианта нет, потому что идти на поводу у женщины — это самый последний путь. Некоторым женщинам лучше не рожать, а оперироваться. Это тоже мой опыт.

— Приведите пример, что значит — «на поводу»?

— Когда женщина начинает вами руководить в родах. Приходит со схватками, а у нее распечатаны 100 вопросов. И ответов. Вам предложено с этим ознакомиться и по пунктам действовать. Если Господь милостив и будут хорошие схватки, она эту блажь быстро забудет и все будет нормально. Но если она в это упрется, то можно ждать и дискоординацию, и слабость родовой деятельности, то есть течение родов будет совсем другое и с другими последствиями.

— У вас бывает, что женщину замкнет на каком-нибудь 25-м пункте и все?

— У меня не бывает, я опытный доктор, знаю, как бороться. Все превращаю в шутку обычно. Был такой дядька, Чарковский, с идеями, что женщина должна рожать в воде и общаться с дельфином, который плавает в Черном море. Особенно мне всегда нравилось, что муж должен зубами перекусить пуповину.

Поэтому, когда женщина чего-то эдакого требует, напоминаю про эту пуповину: мол, будем ножницами перерезать или мужа грызть позовем? Настрой меняется сразу.

— Так можно хоть что-то запланировать в родах или это полностью стихийный процесс?

— Ох, если бы можно было хоть что-то запланировать, я был бы самым счастливым человеком. Мы даже не знаем сроков родов. Беременность с 37-й по 42-ю неделю, в любой момент можно начать рожать. Можно и в 40 недель родить доношенного, но незрелого, дышать не захочет, грудь не возьмет. Поэтому в нашей профессии всегда надо держать руки в карманах, ждать.

— Что значит «держать руки в карманах»?

— Это из классического учебника по акушерству. Что должен делать акушер в различных патологических состояниях в родах? Ответ: держать руки в карманах, не суетиться и их не доставать раньше времени. А уж если вы достали руки и начали работать, тогда должны действовать быстро, четко и грамотно.

Понимаете, мы не знаем, через что должна пройти семья, которая к нам приходит. Что там ей уготовано. И что думаете, мы не пытаемся сопротивляться? Когда я начинал работать, в Москве процент кесаревых сечений был около 3-4%. А сейчас 40%.

— Сопротивляться чему и при чем тут кесарево?

— А мы боимся рожать. Операция длится 30 минут. А естественные роды — 8-12 часов. Если ребенок после кесарева умрет, а доктор его спасал изначально, ну, значит, умер. Вот для того, чтобы не стать врачами-убийцами, мы…

— А, перестраховываетесь!

— Конечно! Мы теперь людям не даем шанса реализоваться. Вам больше 30, крупный ребенок? Да чего я буду с этим заниматься! Ведь меня потом на любом разборе спросят: «Как вы такую женщину пустили в роды?» Поэтому сегодня акушерство закончилось. И это и есть современный век.

Стандарт соблюден? Соблюден. Человек где? Человека нет

— А что началось?

— То, что творится за окном. Что произошло и почему надо сваливать на пенсию окончательно? К нам пришла стандартизация. То есть умные дяди и тети написали на любое состояние в акушерстве алгоритм действий доктора: раз, два, три, четыре. Если что-то случилось, допустим, умер ребенок и женщина, берут стандарты: была такая-то ситуация, вы сделали то и это. К врачу никаких претензий. Но если в этот перечень попадет то, что вы не сделали, значит, будете за это отвечать.

Все превратилось в тихий ужас, медицина закончилась. Подход изменился, мы выполняем стандарты. Выполнили — и отойдите все от нас.

— Неужели нет ничего разумного в стандартах?

— Конечно, их тоже писали не последние люди и не то чтобы они хотели вреда. Там есть здравый смысл, но его надо еще найти в этом огромном наборе всего и вся, а виноват будет доктор, который оказался в этот момент с конкретной женщиной.

Нас всегда учили, что мы лечим не болезнь, а больного. Вот вы сидите, такая симпатичная и молодая, а у нас может быть одна и та же болезнь, но это не значит, что обоих надо лечить по анализу мочи. Все эти стандартизации превратили нашу работу в ужас, потому что не все вписывается в стандарты.

— Можете пример привести?

— Однажды следование стандартам погубило женщину. У нее была преэклампсия тяжелой стадии, лечится только одним — экстренным родоразрешением. Я ее прооперировал, ушел домой, все было хорошо. Но в стандартах было написано, что ей надо сделать КТ. Женщину в тяжелом состоянии потащили в другой корпус, на каталке, там она провела 3 часа в очереди, развернула приступ судорог с кровоизлиянием в мозг и померла. Зачем ее туда потащили? Стандарт соблюден? Соблюден. Человек где? Человека нет. Кому было нужно КТ при отсутствии любых клинических признаков нарушения мозгового обращения?

— А бывает, что врач не соблюдает стандарты с целью спасения больного?

— У меня недавно зять чуть не умер, у него панкреонекроз был. И по стандартам он должен был помереть, но ему не дали. Просто там оказались хорошие врачи, которые работали не по стандартам, а делали то, что этому конкретному больному было нужно. С его весом, ростом, характером и так далее.

— А как вы лавируете между стандартами и реальной жизнью?

— Меня уже никто не трогает, потому что я пенсионер. Мне 60 лет исполнилось. Но я долго не продержусь. Ну, надо выбирать, где-то дифференцировать, ну что вы меня подводите под статью, ха-ха. Главным должен быть пациент, страждущий человек. Больной раком, пневмонией, рожающая женщина — они для нас самоцель.

А стандартизация нас отделяет от больных, разобщает с пациентом. Смысл ее только в одном: чтобы при страховых случаях суд мог выносить обвинительный или оправдательный приговор. Так живет вся американская система медицины, а это не лучшая система, по моему мнению. Даже если вылечил больного, но пренебрег рекомендациями, ты будешь под ударом. Мы выхолащиваем медицину. В ней не осталось врача, а только то, что может сделать любой фельдшер.

— Хорошо, а как надо тогда, по-вашему?

— Я не против стандартов. Но не надо перестраховываться, по 200 анализов и исследований делать. А пока вы это все делаете, человек может погибнуть.

Врачу надо оставить творчество. Мы целыми днями пишем бумаги.

Стандарты всегда были. Но теперь нам навязывают алгоритм. Если врач ставит диагноз под вопросом, он должен соблюсти еще 105 стандартов, которые только отнимают время и могут увести молодого доктора совершенно в другую сторону. Врачу надо, чтобы ему дали возможность брать ответственность и не добивали его. А пока медицина превращается в оказание услуг, и мы постоянно еще думаем, кто и как нас будет судить.

Если женщина забеременела, она готова стать матерью

— На вас в суд когда-нибудь подавали?

— Нет, один раз приходил следователь. Я давно как-то отговорил женщину от аборта, она родила, а потом выбросила ребенка из окна. И сослалась на то, что доктор Гетманов заставил доносить и родить. Ко мне пришел следователь с вопросами. Это давно было, а так Бог миловал.

— Вы считали себя косвенно или прямо виноватым в этом?

— Там просто мать ее съела. Ее прислали на прерывание на больших сроках, я ей все объяснил, она со мной согласилась, ушла. А наши домашние бывают — у-у-у, и этот психоз послеродовый, он же описан, ну и все. Это бывает.

— Так вы считаете в таких случаях себя ответственным за случившееся?

— Наверное, да. Но у меня же связи потом нет с женщиной. Она ушла, и все. Если бы проявила инициативу по новой встрече, я бы никогда ей не отказал.

— Просто про аборты так и говорят, мол, вы, православные, уговариваете женщину оставить ребенка, но не думаете, как ей потом с ним жить. У вас есть ответ на это?

— Это вот несерьезный разговор, ерунда. То же самое, что «плодить нищету», из этой области. Разговоры людей, которые сами этого не испытывали и отношения никакого не имеют. Жизнь ставит все на свои места. С этими вопросами надо обращаться по адресу.

— Какому?

— К духовенству. Церковь такая-то, адрес такой-то, священник тот-то. Он вам все объяснит. Что тут смешивать одно с другим?

— А что именно смешивать?

— Терминология вроде «желанная беременность» и подобные вещи не имеют никакого отношения к жизни. Далеко не каждый случай встречи двух зрелых клеток, мужской и женской, заканчивается беременностью. Посмотрите на мировую статистику, какое количество бесплодия неясного генеза.

Ей это надо объяснить, если у нее такого понимания нет. Остальное — к священникам.

Аборт — грех уникального свойства, он убивает семью

— Вы же отговаривали женщин от абортов? Значит, какие-то аргументы приводили о том, как ей жить с ребенком, которого она не хочет рожать?

— Да, в 90-е годы я помогал центру «Жизнь» на Динамо. Меня отправили в один из московских роддомов. Я каждый день ездил говорить с женщинами, которые сдавали анализы и хотели сделать аборт. Их не записывали, пока не поговорят со мной. Кажется, 15% на аборты не пришли.

И что меня удивило. Мамы приводили своих дочерей! Я был молодой доктор. И когда я стал горячо объяснять, чем это может закончиться, помню, одна мама долго слушала и потом: «Ой, доктор, чего вы поете? Я сделала 9 абортов, и ничего. Ну она чем лучше меня?» Это тогда меня убило совершенно.

Были и молодые пары, студенты, которые любят друг друга и не понимают, зачем пришли, всякое было. Я вывел для себя и своих детей стопроцентный закон. И говорю им: «Ребятки, я не призываю вас рожать по 10-15 человек детей. Это ваш выбор. Но не вздумайте никогда сделать аборт». Это грех уникального свойства, он убивает семью. Я это знаю на очень многих примерах. Ничего в семье хорошего после этого не будет.

— Да, вы писали где-то, что не представляете мирный ужин в семье, когда женщина вернулась, только что сделав аборт.

— Там же будут летать тарелки, ножи. Да. Это моя точка зрения. Россия первая в мире по убийству утюгами, поленьями, сковородками, это все с абортами связано. Не могут люди любить друг друга, если между ними смерть собственного ребенка. А без любви сойдешь с ума, не проживешь в семье. Ну как можно решить «проблему» убийством, ну как?

 

— Хорошо, женщина принимает решение сама, но под влиянием Романа Николаевича. А потом приходит, кладет вам ребенка на стол и говорит: «Ну разбирайтесь теперь, раз уговорили». Было такое?

— Ни разу такого не было. Потому что когда мы это создавали, священники Димитрий Смирнов и Максим Обухов брали на себя определенные материальные траты. Они готовы были оказывать помощь таким женщинам. Я давал телефон центра, храм помогал. Это не то, что Роман Николаевич вышел на перекресток и крикнул: «Спасайтесь! А я посмотрю со стороны». Нет, там было все грамотно организовано. Но это было давно. Хотя мой телефон до сих пор дают женщинам в кризисных ситуациях, и я консультирую по телефону, в неделю несколько таких звонков раздается. Я за свою жизнь, слава Богу, ни одного аборта не сделал.

— Как врач может этого избежать? Это реально?

— Ну, вот я смог как-то. Я просто не хожу туда, где делают аборты. Я сроду не работал в женских консультациях, где выдают направление на аборт. Понятно, что легко такому врачу не будет и среди других он будет выделяться.

Я никогда и трубы на операциях не перевязывал, у меня нет такого благословения. И все мои коллеги знают: если женщина настаивает на стерилизации, я объясняю, что делать этого не умею и не буду. Избегаю манипуляций, которые калечат человека и невозвратны.

— Когда вы, открывая документы женщины, видите там информацию о сделанных абортах, о чем думаете?

— Понимаю, что будет сложно. Раньше я мог судить, а сейчас не могу, это не мое дело, мы не знаем мотивов, которые движут людьми. Я сейчас не агрессивен так, как был в молодости. Упаси Господи! И у каждого человека есть возможность для покаяния, и может быть оно такое, что мне и не снилось. Но внутренне я в напряжении, потому что матка, которая подверглась такой манипуляции, уже скомпрометирована. Там может быть все, что угодно. Начиная от слишком плотного прикрепления плаценты, кровотечения и так далее.

Когда женщина доверяет, она очень много может рассказать. Многие вот про молодость сокрушаются. Как приходили на аборт такими светлыми, молодыми, студенты, надо диплом защищать, а тут беременность. Вроде бы все здоровы. А у родственников свой план. Дочь вырастили, потратили столько сил, ей учиться, а тут беременность какая-то. Вот через год, когда мы разрешим, пусть будет. А в результате? Диплом есть, но ни ребенка, никакой любви, все это разрушается.

Я б на второй схватке помер

— Как мужчине вообще работается в роддоме?

— Часто жизнь ставит нас в условия потока: 20-30 родов в сутки. Женщины-врачи в этом потоке часто авторитарные, крутые, слышу иногда: «Вот что она там орет, я рожала и не орала». А мужчины по-другому. Кстати, раньше акушерство считалось мужской профессией, слишком большие физические нагрузки. В общем, психологически мужчины более сострадательны. У меня есть коллега, ему 70 лет, такой широкоплечий гигант с бородой, который говорит: «Ох, я б на второй схватке умер». Я с ним согласен, я бы тоже помер, а они рожают.

— Почему тогда вы стали акушером, если собирались быть детским врачом?

— Потому что я всегда был максималистом. Я заведовал крупозным отделением в 9-й детской больнице. Что такое круп? Пневмония, бронхиты, и время это лечит. Вообще человека убить очень сложно, догадываетесь? А хотелось чего-то такого, не то чтобы подвига, но драйва.

И я когда побывал на практике в роддоме, увидел страдающих женщин, кровь, так захотелось им помогать! А потом появилась возможность пойти в ординатуру акушерства. И я осуществил свою мечту. И я сейчас очень доволен.

Идешь домой после этих 20 родов, от усталости шатает, а никто не умер, все здоровы. И это такое ощущение, которое знают только акушеры. Идешь счастливый. И все слава Богу.

— А если не слава Богу?

— Это обратная сторона, да. Если что-то случается, уже с работы не идешь, а все это гребешь и гребешь. За все надо платить.

— Были в работе случаи явной Божией помощи?

— Я боюсь этих вопросов, потому что помните в Евангелии: «Не искушай Бога своего». Могу сказать честно: я за всю жизнь не сделал ни одного надреза, не прочитав правило преподобного Серафима. Пока мою руки на операции, обязательно читаю.   

Чудом считаю рождение внука. У невестки стоял монитор, а там 60 ударов в минуту сердцебиение, дискоординация, должно быть 140. В секунду я влетел в операционную, достал ребенка и стою, не могу ничего делать. А педиатр за моей спиной, с которой дружим 30 лет, тихонько так: «Роман, работай спокойно, с ребенком все хорошо, слышал, заплакал?» Чудо. Для меня чудо. На фоне мекония такое сердцебиение — значит, аспирация уже совершилась практически. А сейчас бегает вон.

— Все роды в своей семье вы сами принимаете?

— У жены принимал всех. А вот у дочерей не могу. Мне только докладывают, что там происходит. Вхожу в родзал, когда ребенок родился, обнимаю и радуюсь. Не могу! Сердце очень болит. Дочки вон язвят в домашнем чате, что я их не эпидуралю.

У меня 10 детей, внуки пошли, и бывают случаи, когда люди, глядя на нас, не делают аборт. Жена недавно сидела на детской площадке с кем-то из внуков. Женщина подходит: «А вы многодетные, да? Знаете, мы, глядя на вас, не сделали аборт, потому что вы вроде все чистенькие, одетые и с протянутой рукой не стоите, и мы с мужем посчитали, вроде потянем».

Или убьешь жену, или через 5 минут простишь

— Вы говорили, что каждый ребенок в вашей семье менял атмосферу только в лучшую сторону. Как это получалось?

— Мы внутренне никогда не были против этих детей, понимаете. Хотя у нас анамнез не очень хороший, жена из академической семьи, папа доктор наук, были аборты. А жена окончила школу с золотой медалью и институт с красным дипломом. И у нее были все задатки ученого.

— Пока вы с ней не встретились, видимо.

— Да, все это я испортил. И родители ее долго на меня обижались. Она стала патологоанатомом. И хотя не работала все это время, все помнит и подсказывает, когда мне надо что-то уточнить.

Нам семья была важна, хотя дети приносили массу всяких проблем. Например, студентами мы путешествовали, а с детьми уже на байдарках не сходишь, кто это все понесет? Моя мама в полушутку говорила: «Знаешь, дети обедняют жизнь» Я понимаю, о чем она. Даже чтобы сходить в театр, надо искать, кто с ними посидит. Но в каком-то смысле дети жизнь обогащают! И теперь мы смеемся над бабушкиной фразой. Ну как без них жить?

Вот год назад меня выросшие дети свозили в Архангельскую область. Четыре байдарки, все мои мальчишки, дочка с мужем, и я ничего не делал! Садился в байдарку и получал удовольствие, они гребли, на стоянке выходишь со спиннингом, а лагерь сам возникает, палатки сами ставятся. Я сказал: «Ребята, мне очень понравилось, давайте еще!»

— Вы на равных с женой детьми занимались, когда они маленькие были?

— Сейчас я больше ими занимаюсь, а раньше, когда дети росли, я же на работе был. И конечно, все досталось ей. Дух отца, как у нас называлось, был, конечно. У нас много всяких шуток. Жена говорит, что папа у нас определяет принципиальные, стратегические вещи: за кого голосовать, кто будет президентом, ну а мама всякие мелочи: где будем летом отдыхать, что нам есть, пить, в какую школу отвести.

И вот счастье семейной жизни в том, чтобы женщина и мужчина совпали. Чтобы они в унисон дышали. Чтобы не приходилось исправлять то, что уже неисправимо. Поэтому надо жениться на людях своего круга.

— Что вы самое главное поняли за время супружеской жизни?

— Я понял, что мне очень повезло с женой, которую до сих пор очень люблю. И у нас с ней есть договор, что она должна меня похоронить. На другое я не согласен. Ну, это шутки все, мы все время смеемся.

С возрастом чувства к жене своей все растут и растут. В проповеди одного священника мне очень легло на душу, как старик со старухой умерли в один день. Это и есть счастье. Финал правильной жизни. Любовь возрастает, она уже другая у нас, не та, что была 40 лет назад. Но мы все равно не можем друг без друга.

— Как надо детей готовить к семье, достаточно ли собственного примера?

— В семье главное — жертвенность, и детей надо готовить к этому. Девочкам достаточно атмосферы семьи, а с мальчиками приходится говорить, они иначе устроены. Мальчики медленнее созревают, более инфантильны, что ли. И мне важно своим самолюбивым мальчикам показать, что лучше лишний раз помолчать, стерпеть, чем доводить до плохих последствий.

— И как вы им все это объясняете?

— Индивидуально. В зависимости от их характера. Один буркнет, я отвечу. И достаточно. А с другим надо долго говорить. Одного сына пришлось в армию отдать. Сейчас он плавает в Перу. С первого курса я видел, что ему институт неинтересен, он просто прошел туда по баллам. И я объяснял, что из двух путей: легкий и нелегкий, надо выбирать трудный, потому что легкий всегда ведет в никуда, к катастрофе.

Я сказал: слушай, зачем тебе это нужно. Время идет, тебе неинтересно, столько соблазнов, все равно в армию придется идти. Он поставил условие: только морфлот. Ему в военкомате сказали: «С удовольствием» и забрали. Он год отслужил. После перевелся из Москвы в Питер. Взрослый самодостаточный человек! Сделал у меня баню, канализацию, водопровод — его научили, он все умеет делать. Я вместо того, чтобы кого-то нанимать, жду, когда сын приплывет с океана, а у меня уже список дел.

— Если бы вас вдруг попросили со старшеклассниками поговорить, какими словами вы бы объяснили ценность семьи, что бы сказали про роль отца?

— Боюсь, что я не знаю современных детей. Вот у нас рожают 20-летние, незнакомые люди совсем. Бывает, кожи нет, одни татуировки. У одной ребенок помирал, надо было срочно оперировать. А она: «Не дам!» «Чего ты не дашь?» «Вы мне пантеру испортите!» У нее на этом месте пантера. «Будет все хорошо, — говорю, — я ее только лучше сделаю». Сделал из пантеры червячка с клыками, как раз ноги на разрез попали.

Не знаю, как с ними говорить. Мужское поведение в чем? Любить жену и детей, не переваливать на них то, что ты должен делать. Брать на себя ответственность, чтобы они не голодали, были одеты. Вот и работай.

Без любви ничего не будет. Иногда да, жену хочется убить. Детей нет, а жену да. Но это говорит только о том, что ты несовершенен. Кто тебе еще покажет, кто ты есть на самом деле? Только жена. А это всегда обидно бывает. А куда деваться? Или убьешь ее, или через 5 минут простишь.

У моих детей есть одно преимущество, за которое мы всегда боролись. Они знают, где норма, а где патология. Что есть грех, мы все грешны, но это патология. Когда есть шкала какая-то, жить легче. Есть у меня сейчас один такой, который бунтует. А что, надо терпеть, ждать и любить его. Вон мать его все время целует на ночь и по головке гладит. А он бунтует. Любить надо его, а не бросать.

Начните рожать и верьте в себя

— Если Бог не дает детей, на какой стадии обследования или лечения супруги должны остановиться?

— Я много на эту тему говорил, а сейчас жалею. Нет у меня этого права — ни судить, ни советовать. Проблема есть. Процентов 20-25 — это бесплодие неясного генеза. И сегодня везде слышу, что мы победили бесплодие, это не проблема, можно идти на ЭКО. Я с этим согласиться не могу, но и судить не буду.

Если есть возможность — надо лечиться и уповать на Бога. Если не помогает — я не могу перешагнуть через решение Церкви, которая ЭКО не благословляет по многим причинам. Бесплодие — это не приговор. Мой опыт говорит о чем? Если человеку не даются дети — может, это надо принять как данность.

— Какой самый страшный грех врача?

— Равнодушие. Надо сопереживать, а с опытом все придет. Если не любишь своих пациентов, то это плохо. Я не говорю про другие профессии, а вот моя связана с мучением. Я вижу — человек мучается. Женщины выдерживают, они живучие, понятно. Я знаю, что будет ребенок и она будет счастлива, но сейчас-то она мучается.

— Что-то вас удивляет до сих пор в беременности и родах?

— Все! Что такое беременность, никто не знает. Почему организм не убил чужеродные клетки, а стал расти ребенок?

Вот я отец 10 детей, и все они разные. Вообще ничего похожего, будто и родители разные. И в этом слава Божия, разнообразие. Каждый для Него ценен. И мне бывает смешно: откуда ребенок взялся такой умный или зануда, какое он вообще имеет ко мне отношение? Поэтому я ничего в этом не понимаю.

— Что вы считаете в своей профессии самым большим достижением?

— Нет у меня достижений. Я уж пенсионер. Таких, как я, врачей много. Достижение одно — семья. А в профессии — пусть другие оценивают, я абсолютно рядовой человек и ничего такого за мной нет. Если мы все делаем по показаниям — это наша работа. А спасают только там, наверху, а не мы. Сделал все вовремя, как учили — значит, просто сделал свою работу.

— Был случай, когда вы самообладание на родах потеряли?

— Иногда после экстремальной ситуации мне коллеги говорят, что я кричу. Я не слышу себя. Особенно операционные сестры: «Роман Николаевич, ну ты так кричал!» Как кричал, говорю? Я просто быстро вас построил и организовал. Почему это мужская профессия? Надо принимать решения и очень быстро их исполнять. Не бывает наполовину ничего. Главная ошибка молодых акушеров — начинают что-то делать, а потом сомневаются, бросают.

— А вы всегда доводите дело до конца…

— Да, и при этом всегда шучу. Когда оперирую, говорю женщине: «Я без анекдотов не работаю. Давай, рассказывай». Если она не может вспомнить — я расскажу. И она уже не считает себя умершей, начинает оживать.

А когда прихожу в послеродовую и вижу их согбенные фигуры, какие-то все покалеченные, ну это вообще клондайк, так издеваться начинаешь! На следующий день зайдешь — они уже все накрашенные, веселые. Вот теперь готовы к выписке, говорю. Если в нашей работе не шутить, можно очень быстро с ума сойти.

Один французский физиолог подсчитал, сколько женщина тратит калорий в родах. И это равнялось примерно потере при разгрузке вагона с картошкой. Приходит женщина до родов, а ты ей рассказываешь, что это огромный физический труд. Но мама и бабушка родили? Ну, и вы родите прекрасно. Просто надо поработать. Начните рожать и верьте в себя.

Впервые опубликовано 24 июня 2019 года.