Замечательная вещь — память.
Среди «Рождественских повестей» Диккенса есть одна с совершенно не-рождественским названием «Одержимый, или Сделка с призраком», — о человеке несчастной судьбы, который попросил лишить его памяти. И едва не погиб, потому что беспамятство — это проклятие, и он нес его всем, с кем соприкасался. Все они были бедные и несчастные, но мирные и добрые люди. А лишившись памяти, становились чудовищами… Конец счастливый; беспамятный кается, всем его жертвам память тоже возвращается — и следует молитва: «Боже, сохрани мне память!». Вот и я вспоминаю эпизод, на первый взгляд убогий — но сколько в нем смысла и красоты…
В деревенской церкви на всенощной жалкий хор — четверо старух — поет На реках Вавилонских. Бабульки тихо пищат (громко просто не могут), дребезжат и фальшивят… и самым натуральным образом плачут: Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. Прильпе язык гортане моему, аще не помяну тебе… Наверное и даже наверняка их представление об Иерусалиме далеко от исторической, религиозной и даже географической правильности. Что с того? Он живет в их сознании, великий город Ерушалаим, Град Мира, и их христианское чувство живо им. И всем, кроме совершенно отмороженных снобов, в этом случае плевать на вокал.
Это чувство не возбудят и не заменят никакие катехизационные, катехизаторские и миссионерские курсы, никакие низшие, средние и высшие духовные образования, как старые, так и новые (духовное новообразование, вот еще!). А без него мы ничто. И в забвении пребывает десница наша, а попросту говоря — все из рук валится. И прилипает язык к гортани, а поэтому и вотще вычитываются правила, индивидуально обогащаемые (отягощаемые!) кафизмами и акафистами, вотще произносятся пылкие речи и пишутся поучительные словеса.
Потому что только Живой Бог может одарить нас живой верой в Него. Если попросим. Если догадаемся, наконец, что нужно попросить.
И тогда хлынут реки воды живой, и все будет нам на пользу, — и образование, и вокал.
…Сложноватое у нас время, что и говорить. И множество споров и дискуссий о том, что же всему виной, кипит, пенится и переливается через край.
Но почему-то никто не говорит о том, что в основе всего — историческое забвение. А ведь забывается и то, что было 20-30 лет назад, что уж говорить о более ранних временах. Вместо исторических фактов процветают историософские концепции, а если они противоречат фактам, так тем хуже для фактов.
Да, конечно, литературы по историческим вопросам много. Но как-то все больше вспоминается горький анекдот. Машинистка, перепечатавшая для Томаса Манна рукопись его романа «Иосиф и его братья» — произведения, исполненного нарочито субъективных оценок, — сказала автору: «Ну, наконец-то я знаю, как все было на самом деле». Это значило, что ей понравился сюжет.
И вот удивительное дело: машинистки у нас вроде перевелись, а их оценки живут, как ни в чем не бывало…
Марина Журинская