Ирина Лукьянова
Евгений Водолазкин рассказывал однажды о детской игре, навеянной сюжетом «Евгения Онегина»:
«Например, дуэли. Точнее, одна дуэль, разыгрывавшаяся бессчётное количество раз, – между Онегиным и Ленским. Актерский состав был стабильным: я и какой-то мальчик, чьего имени уже не помню. Побывав с родителями на «Евгении Онегине», оба мы были потрясены до глубины души. Любовная коллизия нас оставила тогда равнодушными, но грозное «Теперь сходитесь!» произвело неизгладимое впечатление. В сцене дуэли я, в соответствии с именем, играл Онегина, а мой товарищ (уж не Владимир ли?) – Ленского.
Предполагаемый Владимир был толст и после моего выстрела падал крайне неловко. Он осторожничал, выбирал место на траве и зачем-то хлопал себя по ляжке. Я неоднократно показывал, как ему следует действовать, говорил, что здесь уж не выбирают, куда падать, но всё было тщетно. Покачавшись на полусогнутых ногах, он сначала касался земли рукой, а потом под треск сучьев валился на бок.»
Некоторые взрослые вспоминают, что в детстве играли в Дубровского, в Гринева, в дуэль между Онегиным и Ленским, даже в смерть и похороны Пушкина.
А сейчас – присутствует ли Пушкин в детских играх? Для некоторых вопрос дикий – а что, разве присутствовал когда-то? Для меня тоже дикий: в моем детстве игры во дворе были отдельно, а Пушкин был отдельно – потайной жизнью книжного ребенка. Сначала сборником сказок с неземной Царевной-Лебедью. Потом — толстым томом, с которым можно было проводить долгие часы наедине, проживая десятки разных жизней, растворяясь в стихотворных строчках, собирая себя заново, чтобы вбирать имена из примечаний и узнавать, узнавать, узнавать.
У меня был огромный однотомник Пушкина пятидесятых годов – мой гипертекст, мое окошко в мир литературы: через Пушкина в мою жизнь вошли Байрон, Шекспир, Мериме, мадам де Сталь, Вольтер, Парни – всех не перечислить. Ворвалась целая эпоха с царями и царедворцами, учителями лицейскими и литературными, друзьями и одноклассниками, литературными врагами и житейскими недоброжелателями. Автокомментарии к «Онегину», наброски, незаконченные произведения, тихий восторг будущего филолога – одинокое счастье книжного ребенка, с кем его такое можно было разделить? Ну только, может, сейчас – с гуманитарными детьми из углубленной группы, которые прочитают «Гости съезжались на дачу» и увидят обещание «Анны Карениной».
А нормальные дети, не вывихнутые, книжные, вроде нас – они с чего начинают знакомство с Пушкиным? Короткий опрос по знакомым (читающие родители, читающие дети, нерепрезентативная небольшая выборка, тоже с вывихом) показывает, что со вторым вопросом все гораздо проще. Знакомство с Пушкиным в читающей семье начинается между двумя и шестью годами ребенка. И начинается со сказок на ночь и стихов, которые можно увидеть: обычно это «Мороз и солнце» и пейзажные зарисовки вроде «Роняет лес багряный свой убор».
«В 6 лет, как сейчас помню, шли с Лизой по улице в мороз и я рассказала ей «Мороз и солнце». Пока до дома дошли, она почти полностью стихотворение выучила».
«Среднего я знакомила с Пушкиным в машине. Вот выезжаешь из поселка, а там «мороз и солнце, день чудесный». Или «в багрец и золото одетые леса». В общем, красота неземная. Сколько помню, рассказываю. Ребенку реально нравятся красивые стихи. Потом в школе в учебнике по чтению сам всегда находил самые красивые стихотворения и их даже сам для себя выучивал».
Среди сказок лидируют «Сказка о царе Салтане», «Руслан и Людмила» с хрестоматийным зачином «У Лукоморья дуб зеленый» и «Сказка о рыбаке и рыбке».
«— С чего вообще начинается Пушкин у нынешних детей?
— Про кота!»
«Дети иногда в золотую рыбку играют, я вроде даже сама играла».
«В золотую рыбку играл. Но тут еще мультфильм Наталии Дабижи помог очень, после него не начать трудно».
https://www.youtube.com/watch?v=usPmVR2LWjE
«Мне в какой-то момент казалось, что для сына Пушкин — это такой персонаж, вроде деда Мороза, сказочный и с очень широкими возможностями. Это пока он дошкольником был. А теперь вот просто аудио слушает перед сном, «Руслана и Людмилу» и другое всякое. Не все время, иногда включает».
«Я ставила Вере перед сном диск со сказками Пушкина а исполнении Клары Новиковой. Вера знала наизусть и очень любила транслировать «Сказку о царе Салтане», но как-то выяснилось, что девочка моя не знает, чем там дело кончилось. Она засыпала где-то на середине».
«Читали сначала «У лукоморья». В два года моя дочка, глядя на картинки, всё рассказывала сама наизусть. Но когда дочитывала «поведаю теперь я свету», всегда задавала вопрос: «Света, наверно, гуляет?» – Света была ее знакомая. Потом шёл «Царь Салтан». А внук не мог наизусть, но при чтении уже с первых строк начинал улыбаться от удовольствия. Проверяла несколько раз».
А у девочек-дошкольниц особой любовью пользуется, несомненно, Царевна-Лебедь:
«Дочь в 4 года наряжалась в Царевну Лебедь».
«Я в детстве рисовала Царевну-Лебедь. А дочь изображала, как она танцует».
«Мне мама читала сказки и отрывки про природу из «Евгения Онегина», я очень любила. Потом я рисовала Царевну-Лебедь с огроооооооомной звездой во лбу. И месяцем под косой».
А потом, конечно, все усложняется. В жизнь подрастающих детей входит «Капитанская дочка», с которой Пушкин и начинается по-настоящему. А потом «Евгений Онегин», вечно соблазняющий подростков на одинаковые подвиги: писать онегинской строфой. И сто лет назад писали, и тридцать лет назад, и сейчас – вот прям свидетельствуют знакомые:
«Подростки пишут фанфики онегинской строкой на тему жития молодого повесы».
Но чуть не треть ответов – «моего не цепляет».
Иногда я думаю, что Пушкин бы сказал, если бы это все увидел: обнаружил бы себя в качестве автора для тех, кому от двух до пяти, прочитал несметное количество фанфиков к «Онегину», увидел бы картинки, на которых он сам в наушниках идет по Невскому, пьет кофе из бумажного стаканчика… Посмотрел бы на футболки с Пушкиным-хипстером. Глянул бы, что я вот это пишу, а у меня на тумбочке лежит подаренная знакомым автором акварель: Пушкин и Одинокий Красный Петух.
Что бы Пушкин сказал, если бы он увидел в восьмидесятых, как мы на экзамене по литературе барабаним казенную чушь про его свободолюбивую лирику.
Что он сказал бы в тридцать седьмом, когда пионеры страны Советов проклинали фашиста и белгвардейца Дантеса и пытались обрадовать Пушкина тем, что они отлично учатся и сдают нормы ГТО.
Что ответил бы на «не цепляет».
Вот он идет по эпохам – в каждом времени свой, то вольнодумец, то охранитель устоев, то сброшенный с корабля современности, то водворенный на него в качестве детского поэта.
Мне кажется, он бы улыбнулся – грустно и понимающе. Понял бы, принял бы, вместил бы.
С днем рождения, наше всё.