«Очень сложно говорить о себе. Смотря на свою жизнь, ясно видишь действие в ней Промысла Божия. Но Божий Промысл зачастую реализуется в таких деталях, которые для стороннего наблюдателя могут показаться незначительными и даже смешными. С другой стороны, когда затушевываешь такие вещи, то чувствуешь, что тоже поступаешь несправедливо, потому что не воздаешь должное тому, что Господь сделал в твоей жизни. Лично для меня этот вопрос остается неразрешенным…»
За окном играл огнями незасыпающий Нью-Йорк. Время его пребывания на американской земле исчислялось часами. Но отец Иосиф говорил неспешно. И беседа эта вместила в себя, казалось, всю жизнь.
…Америку он увидел впервые в пятнадцать лет. Функционеры Фонда мира формировали группу, в состав которой должны были войти те, кто интересовался религией. Но на дворе был год 1991-й. В стране — политическая и финансовая нестабильность. На горизонте маячил призрак Августовского путча, первый день которого пришелся на светлый праздник Преображения Господня. Так что к берегам Атлантики полетели только те, кто мог оплатить поездку, а не те, кто действительно интересовался религией. В группу попал и школьник из обеспеченной, совсем не религиозной ленинградской семьи.
Пройдет совсем немного времени, и он — с «благословения» родителей — приедет в Америку учиться на финансиста с желанием… как можно скорее уехать в родной Питер. Но на родину игумен Иосиф (Крюков) вернется только спустя десять лет, получив образование в семинарии, приняв монашеский постриг, исполнив послушание секретаря Патриарших приходов в США и ключаря Свято-Николаевского Патриаршего собора Нью-Йорка.
— Отец Иосиф, как получилось так, что десять лет назад молодой человек из нерелигиозной семьи, не имеющий поддержки и опыта работы в церковных структурах, стал секретарем Патриарших приходов в США?
— Я родился в семье, где родители были крещеными, однако верующими их назвать было трудно. Сам я крещен не был, и впервые о вопросах веры и своего места в мире задумался годам к пятнадцати, когда у подростков обычно происходит переоценка ценностей. В моем случае это усугублялось тем, что я учился сначала в школе с историческим уклоном, затем с финансовым, и люди, которые меня окружали, были руководимы в своей жизни либо идеей, либо целью.
В пятнадцать лет Господь благословил меня впервые приехать в Америку, где мы посещали различные религиозные заведения, неделю провели в католической семье, жили в протестантском лагере. Результатом этой поездки было то, что я, заранее будучи расположен к получению знаний о вере и Церкви, был разочарован увиденным.
Вернувшись в Россию, я решил искать подлинную Церковь, и так случилось, что подлинная церковь нашла меня сама.
К этому времени я перевелся в школу при финансово-экономическом университете Санкт-Петербурга и каждый раз, приезжая туда на метро, выходил у храма в честь Владимирской иконы Божией Матери. В этот храм я и стал регулярно ходить.
В один из дней я увидел, как к центру храма выстраивается очередь. Как человек, рожденный в период дефицита, я, естественно, встал в эту очередь. Это была очередь к причастию.
Когда я подошел ближе, батюшка по моему поведению понял, что я не только не исповедовался, но что я вообще не крещен. На виду у всех он отвел меня в сторону. Уже будучи священником, я с некоторым недоумением наблюдал, как подобные эпизоды зачастую вызывают очень сильные негативные чувства у людей. На меня же такой поступок священника произвел прямо противоположное действие: вместо того, чтобы оттолкнуть меня от Церкви, он ясно продемонстрировал мне, что там, в Чаше, беспредельная Святыня и Истина. С этого момента я уже точно знал, к чему мне стремиться и какие шаги должны быть предприняты, чтобы я был допущен к этой Святыне.
В шестнадцать лет, в день своего рождения, я принял крещение, а через некоторое время стал помогать в алтаре одного из храмов. Тогда я уже учился в университете, и родители категорически запретили мне прислуживать в алтаре. Запрет не подействовал, и в целях продемонстрировать мне, что такое «реальная жизнь», мне предложили покинуть дом и поселиться в студенческом общежитии.
По плану родителей я должен был найти работу. Но план сработал лишь отчасти, так как трудиться я стал чернорабочим в церкви. Когда настоятель увидел, что мое желание служить Церкви не сиюминутно, он предложил мне на постоянной основе помогать в алтаре.
В университете раньше второй-третьей пары я, естественно, уже не появлялся. И тогда родители устроили мой перевод в американский университет в штате Северная Каролина. Я предполагал, что не продержусь там и более полугода, но Господь судил иначе. По окончании университета я поступил в аспирантуру, но вскоре обратился к тогдашнему архиепископу Герману, впоследствии митрополиту и Предстоятелю Православной Церкви в Америке, принять меня в Свято-Тихоновскую семинарию.
По окончании ее я стал посещать Свято-Николаевский собор в Нью-Йорке и рассказал о своем желании служить в священном сане и монашеском чине. Епископ Меркурий (Иванов), назначенный к тому времени управляющим Патриаршими приходами в США, по благословению тогда митрополита, а ныне Святейшего Патриарха Кирилла, счел возможным совершить постриг и рукоположить меня в сан священномонаха.
— Но Ваше служение с священническом сане предсказал митрополит Антоний (Блюм), не так ли? Это уже не Америка, это Англия… Как произошла Ваша встреча на берегах Туманного Альбиона?
— В Англию я поехал работать в каникулы, когда учился на втором курсе университета.
Некоторое время мы с друзьями трудились, а потом я решил попутешествовать по Англии автостопом. К тому времени, когда доехал до Лондона, все деньги закончились. Из всех достопримечательностей этого прекрасного города мне больше всего хотелось посетить русский православных храм, где служил владыка Антоний, о котором я к тому времени уже слышал много доброго.
Митрополит Антоний Сурожский
Я узнал адрес русской церкви, но туда нужно было идти два с половиной часа пешком. И так несколько раз: сначала узнать расписание, потом договориться о встрече, потом идти на саму встречу… Разговаривал я, как мне помнится, с епископом Керченским Анатолием. Он обещал передать мою просьбу о встрече владыке Антонию.
Самый надежный способ, как мне подсказали — ловить Владыку после всенощного бдения по дороге из алтаря в келию. Я, предполагая, что обо мне доложили, и стал его вылавливать. Но ему то ли не сказали, то ли он забыл… И когда он со мной поравнялся, он вообще не знал, кто я такой. Я подошел к нему под благословение, и первыми его словами были: «А, вы тот самый человек, который едет в Россию, чтобы стать священником…»
Сказать, что я был потрясен этими словами, означает недооценить мою реакцию. И, конечно, мне хотелось слышать в этой фразе пророчество, т.к. к тому времени я уже давно хотел связать свою жизнь со служением в Церкви.
О Владыке Антонии я не расскажу, конечно, ничего такого, что не нашлось бы в воспоминаниях других людей. То, что он сам открыл дверь, а так как запоздал, то еще и поклонился мне… А ведь я был на десятки лет его моложе: ему в 1994 году было уже 79 лет.
Я тогда подрабатывал в газете «Православный Санкт-Петербург», и потому преподнес Владыке Антонию свое посещение как полуинтервью — полубеседу личного характера. Личная беседа, конечно, пострадала, так как он мне терпеливо рассказывал то, что много раз рассказывал в разных контекстах другим. Тем не менее, его рассказ произвел впечатление во многом благодаря личности самого архипастыря и тому, как он это рассказывал.
Я попросил его благословения съездить в монастырь святого Иоанна Крестителя. Там я жил недели две.
— Это был первый монастырь, где Вы жили такое время?
— Это вообще был первый монастырь, с которым я познакомился. Настоятель храма, где я трудился в Санкт-Петербурге, не раз говорил нам, алтарникам, что надо бы съездить в монастырь, в Псково-Печерский, например, чтобы увидеть настоящую церковную жизнь. Но все как-то не получалось, а тут Господь сподобил пожить в монастыре, основанном учеником преподобного старца Силуана Афонского – архимандритом Софронием (Сахаровым).
Я приехал в монастырь — никому не знакомый подросток с рюкзаком за плечами, и окунулся в реку любви: от меня не пытались отделаться, всё показывали, рассказывали… Обитель и атмосфера в ней стали тем камертоном, который определил мое дальнейшее восприятие тех или иных явлений жизни, в том числе церковной и монастырской.
— На Ваш взгляд, имеет ли значение, в каком месте находится монастырь — в России или дальнем зарубежье?
И в России есть хорошие монастыри и не очень… Есть и в Америке, кажем так, фиктивные монастыри, а есть и такие, на которые можно ориентироваться всему православному миру.
Можно ли сказать, что земля определяет дух обители? В какой-то степени можно. С другой стороны, Дух Божий дышит там, где хочет. Поэтому если у человека присутствует искреннее стремление к Богу, то Господь сохранит такого человека на любой земле.
Когда я учился и жил в Свято-Тихоновской семинарии, мне приходилось близко общаться с братией Свято-Тихоновского монастыря. В то время братия состояла из монахов, уже состарившихся в иноческом труде и подвиге, и была крепкой монашеской общиной. Студентом университета в Северной Каролине мне довелось в общей сложности несколько месяцев пожить Вознесенском монастыре в штате Джорджия, который сейчас находится под омофором Иерусалимского Патриарха. Некоторое время жил Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, а когда стал служить в Свято-Николаевском соборе в Нью-Йорке, мы с прихожанами регулярно ездили в паломничества в греческие монастыри святого Нектария Эгинского, святого Антония Великого в Аризоне, в обитель преподобного Германа Аласкинского в Платине, а совсем недавно Господь сподобил меня побывать на Аляске и пожить недолго с братией на острове Еловом.
— И все же основным Вашим послушанием была канцелярия… Вы ведь были одним из самых молодых секретарей на этой должности?
— На тот момент, наверное, да. Мне было двадцать шесть лет. Работая в нашем архиве, я видел документы, из которых узнавал, что до меня на этом послушании трудились люди, обладавшие гораздо большим житейским и церковным опытом.
Конечно, Владыка Меркурий, пригласивший меня на эту должность, очень многому научил меня и в личном плане, и в плане ведения дел. Что же касается работы за дверью канцелярии, то я не могу назвать себя человеком, расположенным к церковной дипломатии… Меня всегда более интересовало сугубо церковное служение и работа с приходской общиной, для меня было интересно и духовно значимо посещение обителей, возможность жизни в монашеской общине. А моя должность требовала от меня присутствия на мероприятиях, где люди не только не принадлежат к Церкви, но зачастую ей противостоят. Но и этому пришлось учиться.
— Собор посещают многочисленные церковные деятели, государственные чиновники… Можете вспомнить самый сложный с точки зрения подготовки визит?
Купола Свято-Николаевского собора в Нью-Йорке.
— Свято-Николаевский собор обладает таким статусом, который позволяет принимать гостей высокого ранга довольно часто. Если это государственные чиновники, управленцы высшего эшелона, то их визиты готовятся тщательно, но подготовка, естественно, не полностью ложится на наши плечи. Мы делаем то, что зависит от нас; служба протокола посещающего официального лица готовит свою часть визита
Наш собор неоднократно посещал Владимир Владимирович Путин, супруга нынешнего президента Светлана Медведева, министр иностранных дел России С.В. Лавров, являющийся почетным попечителем храма, министры других стран и многие другие высокие гости, но самой запоминающейся для нас была, конечно, подготовка визитов церковных иерархов и, в первую очередь, в то время митрополита, а ныне Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в 2003 году, и мероприятий, связанных с освящением после реставрации собора, которые он возглавлял.
— Как непросто, в большинстве своей, идут реставрационые работы храмов в России, всем известно. А в Америке?
— Реставрация собора стала для нас одним из самых тяжелых испытаний. Безусловно, владыка Меркурий нес большую часть тех тягот, которые выпадали тогда на долю и духовенства, и прихожан собора. Ведь восстанавливать храм нужно было архиерею, который на тот момент был совсем недавно рукоположен и не чаял оказаться в Нью-Йорке.
Жилые помещения при соборе, в которых проживали его клирики, был расселен. Сам владыка около года жил в подвале собора, я жил в монастыре преподобной Марии Египетской на 3-й улице в Манхэттене, откуда каждое утро приезжал в храм.
Большим укреплением для нас стала зародившаяся тогда традиция совершать утром ранние и поздние богослужения, в том числе – акафист свт. Николаю. И то, что реставрация стала возможна, можно отнести не только на счет внешних обстоятельств. Каждый из нас видел безнадежность планов, потому что мы знали доходы храма за неделю, за месяц, и знали, сколько требуется для того, чтобы все это здание привести в порядок. А тут мы явно увидели ответ на молитвы великого святителя Божия, которому посвящен наш собор.
В храме нежданно и негаданно стали появляться люди, готовые помочь. Это, конечно, чудо. Лично для меня это было большим укреплением и большим вдохновением для дальнейшего служения здесь: увидеть, насколько явно и насколько действенно Божие присутствие рядом с нами.
— Еще одно испытание, которое Вам пришлось разделить вместе с прихожанами — это трагедия 11 сентября 2001 года…
— Одиннадцатого сентября был праздник Усекновения главы Иоанна Предтечи. Я в этот день служил, а утром по рабочим делам оказался в кабинете и тогда впервые увидел информацию о том, что в здание врезался, как было написано, вертолет. Событие само по себе трагическое, но размах его еще не был известен.
11 сентября 2001 года, Нью-Йорк
Я пошел в алтарь, а ближе к концу службы из атмосферы в храме, из общего настроя молившихся за богослужениям понял, что происходит что-то из ряда вон выходящее. В храм стали подтягиваться люди, которые работали в районе терактов: они видели горящие и падающие здания, и окровавленных людей. Они и сами были травмированы и психологически, и физически. В городе не работала ни связь, ни транспорт, поэтому многие люди не могли добраться домой и мы вынуждены были разместить их в соборе.
Владыка Меркурий находился в командировке в Москве, и мне, по его благословению, пришлось составлять пресс-релизы, выражая мнение Патриарших приходов в связи с происходящим. Впоследствии выяснилось, что во время терактов несколько наших прихожан пострадали или погибли. Но так получилось, что именно после трагедии в храме стали появляться люди, которые в дальнейшем сыграли значимую роль в его восстановлении. Люди, сами потерявшие кого-то либо сочувствующие тем, кто лишился родных и близких, содействовали тому, чтобы память жертв терактов была почитаема в храме не разрушенном, но благолепном.
— Все эти годы у Вас не было желания вернуться в Россию?
— У меня такое желание было еще пятнадцать лет назад, когда я приехал на учебу в университет. С течением времени оно было то более спокойным, то становилось сильнее, но я благодарен Богу за то, что в Америке Он сподобил меня стать священномонахом. Сейчас я возвращаюсь в Россию, но я не представляю своей жизни без тех людей, с которыми прожил эти десять лет.
Каждый раз, приезжая в другие монастыри, я всегда старался молиться о каждом не только по долгу священника, но потому, что реально чувствовал помощь их молитв, любви и дружбы, их деятельное участие в моей жизни.
Надеюсь, что Господь благословит меня новым местом служения, которое будет мне на пользу и во спасение. И в то же время, покидая этих людей, я вспоминаю слова из Первого послания к коринфянам:святого апостола Павла: «И вы — тело Христово, а порознь — члены” (1 Кор. 12:27).
— Отец Иосиф, а Ваши родители – как они теперь относятся к Церкви?
Когда я собирался оставить аспирантуру, я прилетел на родину и сказал им, что собираюсь по возвращении в Америку пойти в Свято-Тихоновскую семинарию. Родители на это ответили, что я могу делать все, что мне заблагорассудится, но ко мне они никогда не приедут. Но Господь милостив, и время все лечит… Когда я уже учился в семинарии, они приезжали, познакомились с моей жизнью, а через некоторое время венчались.
Сейчас они посещают храм, исповедуются, причащаются. Конечно, для них испытанием было привыкнуть к тому, что сын служит в Церкви в монашеском чине, но со временем все вошло в ту колею, когда чувствуешь, что ты по-настоящему близок с родными и любимыми людьми, потому что вы вместе прошли сложные периоды жизни, которые на тот момент, казалось, выстроят между нами стену неприятия, но в конце концов нас сплотили.
P.S. Сейчас игумен Иосиф несет послушание в старейшей обители России — Спасо-Преображенском монастыре на острове Валаам и готовится к защите диссертации.
Беседовала Татьяна Веселкина, Нью-Йорк