Как общество относится к Церкви на самом деле? Должна ли Церковь стараться ему понравиться? Как церковным структурам найти общий язык со светскими журналистами? Что получается, когда священники начинают давать комментарии по всем информационным поводам? Об этом и многом другом — в интервью с руководителем Информационно-издательского отдела Саратовской епархии игуменом Нектарием (Морозовым).
«Помню, было у нас какое-то мероприятие, где присутствовало достаточно много журналистов, о чем-то мы с ними говорили, и вдруг меня в какой-то момент догнала и поразила такая мысль. Я подумал: они меня слушают, мы с ними встречаемся, общаемся, но я все так же остаюсь для них персонажем из какого-нибудь „Кода да Винчи“… И в голове у них всё какие-то подземные ходы, какие-то тайные Ордена, какие-то боевики, спецагенты в рясах и прочее, прочее.
И неожиданно для самого себя я заговорил с ними об этом. Я попытался объяснить им такую простую и саму собой разумеющуюся истину: мы, люди Церкви, не какие-то „иные“, мы такие же, как и вы. Мы учились в тех же школах, заканчивали те же вузы. Ходим по тем же улицам, покупаем пищу и вещи в тех же магазинах. Дышим тем же воздухом. Мы обладаем тем же жизненным опытом, что и вы. Только, кроме него, мы обладаем и опытом жизни в Церкви, которого нет у вас.
Не надо смотреть на нас сквозь призму прочитанной прежде полуфантастической, приключенческой литературы, таких же фильмов, через призму каких-то нелепых слухов, суеверий, предрассудков. Не надо искать в нашей жизни какие-то тайны, секреты, не надо забираться в не принадлежащее нам шкафы и отыскивать там чьи-то скелеты. Лучше просто всмотреться в нас, вчувствоваться, понять, кто мы такие, и самое главное — что такое Церковь и Чья она. И Чьи мы. И все встанет на свои места…
Церковь и сегодня остается для многих чем-то таинственным, загадочным, непонятным. Для многих — это для тех, кто никак не решается сделать шаг вперед и переступить через ее порог», — рассказывает игумен Нектарий (Морозов).
Не давать повод ищущим повод
— Отец Нектарий, на Ваш взгляд, можем ли мы сегодня говорить об информационной войне против Церкви в России?
— Какой-то единой силы, которая объявила бы Церкви войну, неустанно ее бы преследовала, с ней боролась я, честно говоря, не вижу на сегодняшний день. Кроме той, разумеется, силы, о которой говорил апостол Павел: «Наша брань не против крови и плоти…» (Еф. 6, 12).
Появляются, конечно, время от времени публикации о Церкви, скажем так, негативного характера. Некоторые явно клеветнического характера, некоторые просто тенденциозные, имеющие в своей основе предвзятое отношение к Церкви и христианству как таковому, а некоторые — просто как недоумение по поводу каких-то вполне реальных фактов, каких-то наших вполне реальных недостатков.
Порой можно заметить, как какие-то из этих фактов намеренно утрируются, обыгрываются так, что можно подумать, будто порок или проступок какого-то одного конкретного человека является пороком или проступком всей Церкви. Или публикации о таких фактах моментально, вряд ли исключительно естественным образом разбегаются, словно ртуть, по просторам интернета, обрастая на разных форумах соответствующими комментариями. Но… Но все это пока что не носит серьезного, программного характера, это скорее некие партизанские вылазки, периодически предпринимаемые атаки, нежели настоящая, полномасштабная война.
Даже те враждебные по отношению к Церкви публикации, о которых идет речь, чаще всего очень неглубоки, поверхностны, не показывают основательного, серьезного изучения нас как врагов. Хотя, безусловно, кто-то нас изучает… Однако, повторюсь, пока этот кто-то войны против Церкви еще не развернул.
Когда в современном обществе действительно начнется война против Церкви (а она обязательно начнется, об этом Евангелие свидетельствует, Апокалипсис об этом говорит, вся история нас этому учит), ни у кого уже не будет сомнений, что происходит. Мы не будем задавать вопросы, это война или не война. Есть много таких вещей. Если люди друг друга любят, у них не возникает вопросов, любовь это или не любовь. Когда люди друг друга ненавидят, у них тоже не возникает вопрос, что за чувство поселилось в их сердце. Война это то, что никак не укроется, не спрячется. Это вещь тотальная. Когда Церковь подверглась гонениям после октябрьской революции, тогда это была война. Все понимали, что это война.
Если честно, мне вообще не совсем понятны разговоры о войне, какое-то беспокойство по этому поводу: Господь не обещал нам мира, не предрекал его. Он и о Себе говорит: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10, 34). И еще: «Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15, 19). Поэтому ненависть к Церкви, вражда против нее со стороны какой-то части общества или шире — человечества, это в каком-то смысле нормально, естественно. Для того ненормального и неестественного мира, в котором мы живем, мира падшего, нормально и естественно. Если бы к нам все относились хорошо, если бы не ругали, не клеветали, не осуждали, это значило бы, что нами все довольны, мы всех устраиваем. Всех — тех, кто живет жизнью противной Христу. И что бы в этом было хорошего?
Плохо вот только, когда ругают нас не за то, что мы добрые христиане, а за то, что плохие.
А это чем дальше, тем чаще происходит. Получается так: не любят первоначально христианство как таковое, именно за то, что оно хорошее. А ругают — за то, что реально плохо… А иногда еще хуже получается: хотят любить, не хотят ругать, но сталкиваются в нас с тем, чего быть в нас не должно. Вот это проблема, это беда — похуже любой войны. Но с этим бороться можно, это реально. Не в глобальном каком-то масштабе, а на личном уровне, в собственной жизни, душе борьба эта должна происходить.
Нельзя давать повод ищущим повода — по крайней мере, тогда, когда этого точно можно избежать. Тем более, когда этот повод — свидетельство нашего собственного бедственного духовного состояния. Естественно, что когда происходит какое-то событие, когда тот или иной священник становится участником какой-то некрасивой, безобразной даже ситуации, это привлекает очень большое внимание.
Хотя, конечно, любой здравомыслящий человек должен был бы понимать, что на основании того или иного эпизода с поездкой на BMW или гелендвагене никак нельзя делать заключение о жизни всей Русской Православной Церкви — хотя бы уже потому, что абсолютное большинство духовенства Русской Православной Церкви не ездит на таких дорогих машинах. Более того.
Значительная часть духовенства Русской Православной Церкви не ездит вообще ни на каких машинах, потому, что получает такую зарплату, что даже на метро проблематично было бы ездить каждый день. Кто-то не согласится со мной, но это лишь тот, кто не знает, как в действительности у нас живут священники, каково их реальное материальное положение. Еще мне могут не поверить москвичи. Понимаю, почему, но Москва — не вся Россия, большая часть России — провинция, со всеми вытекающими из этого следствиями.
Только снова оговорка: это все понятно, если человек хочет разобраться, если он имеет такую цель. Однако большинство наших современников не разбираются: они не успевают или не хотят этим заниматься, они просто потребляют ту информацию, которая вываливается на них с газетной полосы, компьютерного монитора или телеэкрана. И что-то в любом случае у них в памяти оседает. И появляется этот нелепый стереотип: «священник на Мерседесе», «пьяный священник», «грубый священник».
— Сегодня говорят и о росте антиклерикальных настроений в обществе. Есть такое?
— Прежде хорошо бы разобраться, что мы имеем в виду, когда произносим в разговоре о Церкви слово «общество». Общество ведь, как мы понимаем, очень неоднородно, в нем масса различных частей, уровней, слоев, поэтому, когда мы говорим, что к Церкви как-то относится общество, то мы таким образом искусственно и совершенное неправомерно объединяем очень разных людей, соответственно, очень по-разному к Церкви относящихся. Наверное, в случае, когда мы обсуждаем тему «общество и Церковь», можно просто попытаться разделить общество на тех людей, которые говорят о «попах на мерседесах», и на тех, которые Церковь, наоборот, идеализируют, а всех остальных поместить посередине, хотя это будет очень условно.
Что сказать о тех, кто говорит «о попах на мерседесах», кто к Церкви относится враждебно или предвзято? Знаете, что происходит порой, когда в школе мальчику начинает нравиться девочка, но этого мальчика его родители не учили, как за девочками ухаживать, не объясняли, что нужно дарить цветы, носить портфель от школы до дома. Он не ведает, в какую форму ему облечь свой интерес, свою симпатию, поэтому девочка узнает, что она нравится мальчику, потому что тот начинает дергать ее за косички, толкаться, а то и отвешивать ей оплеухи, заливать чернилам тетради. И вот, мне кажется, и, я думаю, что вряд ли в этом ошибаюсь, что значительная часть тех людей, которые на Церковь нападают, критикуют ее, это люди, которые не знают, в какую форму свое отношение, может быть, гораздо более теплое, гораздо более трепетное, облечь.
Безусловно, есть категория людей, которые Церковь ненавидят. Ненавидят чаще всего, потому, что она что-то в них растревоживает, что-то в них обличает, и это уже самое настоящее религиозное, идеологическое противостояние, но все это очень сложно уложить в какую-то схему.
Здесь нет ничего статичного, потому что человек, сначала ненавидевший Церковь, а потом начавший интересоваться ее жизнью, то, что раньше делал с ненавистью, теперь делает с интересом. А человек, дотоле интересовавшийся, начинает в какой-то момент ненавидеть, потому что сделал внутренний выбор и, опять-таки, что раньше делал в силу интереса, делает осознанно, из ненависти.
Сказать на самом деле, чего больше, ненависти или искреннего интереса в современном мире, очень трудно. Но одно можно сказать определенно. Обычно, чем выше общая культура человека, чем богаче его интеллектуальный багаж, чем богаче и разнообразнее его душевная жизнь, тем легче ему Церковь принять: нам очень часто приходится сталкивается с неприятием Церкви на культурном, даже на чисто интеллектуальном уровне.
Я не хочу сказать, что вера напрямую зависит от степени образованности, душевная культура и образование вещи не идентичные. Очень многие люди Церковь ненавидящие, поразительно невежественны. Они могут быть, в принципе, людьми образованными. Они могут быть людьми с учеными степенями, но в своем подходе к этому феномену, которым, безусловно, является Церковь, они удивительно недобросовестны, невежественны, они являют потрясающе низкий культурный уровень, отсутствие культуры диалога и культуры изучения того или иного предмета.
Пиар в Церкви не работает
— Может быть, Церкви нужен пиар? Каким он должен быть, если эти два понятия «Церковь и пиар» вообще можно соединить?
— Я когда то, достаточно давно, наверное, лет 7–8 тому назад, на Рождественских чтениях делал доклад на тему: «Церковь и пиар. Границы допустимого». И мне тогда казалось, что я свел два несводимых воедино понятия. Некоторые из участников Рождественских чтений на меня так посматривали — немного косо. Хотя говорил я на самом деле о том, что пиаром «на благо Церкви» заниматься мы ни в коем случае не должны.
Сегодня же в сознании очень и очень многих людей Церковь и пиар стали понятиями совершенно совместимыми, естественно каким-то образом сочетающимися. И я думаю, что это большая ошибка.
Церковь не должна заниматься пиаром, потому что это не совсем безгрешно: суть пиара, как его понимают обычно, не просто в информировании общества о чем-либо, а в создании образа — положительного или отрицательного. И для этого используются определенные технологии, способы, сами по себе уже не вполне чистые. Но, кроме того, есть и еще один момент, почему мы не должны прибегать к пиару, момент практический: это здесь не работает. Как определяется в современном мире, в мире прагматичном, жестком, пользоваться чем-либо или не пользоваться, прибегать к чему-то или не прибегать? Надо понять: работает или не работает.
Пиар в Церкви не работает. Не работает в первую очередь, потому, что Церковь существует по совершено иным законам, здесь очень быстро включается напоминание о том, что Церковью управляет Господь. Церковь — это царство благодати, а не царство каких-то стараний, усилий, способностей человеческих, и каждый раз, когда мы будем прибегать к услугам тех или иных пиар-служб, пиар-агентств, специалистов в данной области, мы будем проигрывать в еще большей степени, чем без них.
Это может кому-то показаться парадоксальным, но, тем не менее, это так. И опять же — не в силу только упомянутых выше духовных причин. Когда мы входим в то пространство, которое является не совсем нашим (я имею в виду пространство мира, как совокупности интересов и страстей), и пытаемся на нем не просто жить, не просто действовать, а «играть» наравне с прочими игроками, мы совершаем очень большую ошибку.
Это пространство подчиняется определенным правилам. Нам кажется, что мы эти правила знаем и, будучи людьми разумными, опытными, знающими психологию, можем кого-то переиграть — с благими, разумеется, целями. Но ничего подобного! Мы упускаем один существеннейший нюанс: есть правила, а есть люди, которые их устанавливают и это явно не мы. Вот мы включились в игру, мы действуем правильно, разумно… Но по мановению чьей-то руки ситуация перевернулась полностью, правила изменились, и мы проиграли. И это тоже не война. Это просто мы зашли на минное поле…
— Да, вот это важный вопрос — какие задачи могут быть у «церковного пиара»? Что пиарить? Для чего?
— Главное в христианстве — Христос. Главное содержание христианской жизни — это Евангелие и жизнь по Евангелию.
Что нам нужно пиарить? Христа? Это даже на уровне вопроса звучит как кощунство. Евангелие? Церковные таинства? Тоже нет. Самих себя, чтобы люди, пораженные тем, какие мы замечательные, пошли в храм? Но относительно самих себя мы имеем совершенно прямое указание в том же Евангелии, что этого делать ни в коем случае нельзя, левая рука наша не должна знать, что делает рука правая… Если мы будем ради церковной пользы делать то, чего, по словам Спасителя, делать нельзя, то очень сомнительна та польза, которую мы можем извлечь, круг замыкается здесь.
Конечно, надо информировать о том, что где-то регулярно совершаются богослужения, где-то проходят какие-то мероприятия, какие-то дела делает Церковь — общие, всем миром. Это совершенно естественно, но это не пиар. Это просто создает некий эффект привыкания к Церкви, к тому, что она есть, что в ней что-то происходит.
Но гораздо, неизмеримо важнее помочь людям, обществу, если угодно, увидеть, почувствовать ту благодатную, ту таинственную жизнь Церкви, которая нам самим однажды открылась, овладела нашими сердцами, заставила в нее войти и в ней остаться.
Какие средства для этого использовать? Наверное, те, которые в свое время помогали нам, это то, что мы угадываем как-то интуитивно. Это творческий процесс, шаблоны тут неуместны. Митрополит Антоний Сурожский говорил неоднократно о том, что человек «может по-настоящему пойти за Христом, когда он встретит человека, в глазах которого увидит свет иной жизни».
Я не совсем с этим согласен — просто потому, что есть немало людей, которые этот свет увидели в Евангелии, в богослужении, каким-то иным образом. Но в этих словах есть большая доля истины. Если мы, люди слова, церковные журналисты, посредством своих публикаций, своего творчества поможем людям этот свет иной жизни увидеть, то есть надежда, что увидевшие пойдут к источнику света, пойдут в Церковь, а мы будем чуть-чуть к этому причастны. Вот это самое главное, чем, в принципе, нам надо заниматься. Это будет работать, а пиар нет.
Вопрос для всех современных церковных пиарщиков. Господь предстает на суде перед Пилатом, Его обвиняют, Он не отвечает. Он стоит перед первосвященниками, перед старейшинами народа иудейского и Его обвиняют, а Он не отвечает. Почему?!
И Господь дает на этот вопрос ответ, который в очень многих случаях может быть полезным для нас. Он объясняет, что не отвечает потому, что Его слово для этих людей ничего не значит: «Если я буду говорить, вы не послушаете меня. Если буду спрашивать, вы не ответите. Какой в этом смысл?» (ср.: Лк. 22, 68). А мы пытаемся говорить зачастую в тех ситуациях, когда нас точно никто не послушает, только высмеют, спрашиваем, когда нам никто не ответит или ответят заведомую ерунду. В итоге проигрываем, проигрываем, проигрываем.
Когда молчание приводит к победе
— Но ведь если Церковь в некоторых ситуациях будет молчать, она будет проигрывать в информационном поле?
— Нередко молчание бывает более выигрышным, чем слова, приводит к настоящей победе. Если наши поступки, наши действия не могут заставить людей нам доверять, то слова точно не заставят доверять, никоим образом. Дела, о которых мы начинаем рассказывать, утрачивают свою силу. Почему мы думаем, что можем развернуть, исправить ситуацию с помощью СМИ, с помощью того, что опять-таки, называется пиаром? Кто нам сказал, что это в нашем случае возможно? Не пришла ли пора внимательней осмотреться, задуматься? Мы живем в мире, где слово абсолютно обесценилось. Неудивительно: наверное, никогда слова настолько не расходились с делом. Народ привык к пустым обещаниям, к посулам, к заверениям, за которыми ничего не стоит. Привык слышать о грядущем благополучии и жить при этом в нищете.
Если где-то наводнение, в это верят. Если где-то дом упал, в это верят. Но когда начинает о чем-то говорить политик, общественный деятель, ему, как правило, не верят, даже если он говорит правду: опыт горький больно у людей. И когда мы в этот ряд становимся, начинаем вещать с экрана, вести в СМИ «борьбу» с «борьбой против Церкви», то перестают верить нам, то есть мы, таким образом, думая приобрести доверие какой-то части общества, на самом деле, его утрачиваем.
Если бы мы, наоборот, молчали в каких-то случаях и не старались идти вперед и говорить, на нас бы скорей обратили внимание и посмотрели бы на наше молчание и задумались о его причинах. Молчание Спасителя вызывало вопросы у Пилата. Если бы Господь говорил, как говорили все прочие осуждаемые преступники, Пилат не обратил бы на Него никакого внимания. Все говорят, все пытаются оправдаться, все пытаются привести какие-то доводы в свою защиту, и только один Христос молчит.
Вот и нам, мне кажется, порой нужно молчать. Другое дело, что если это молчание ничем не наполнено, тогда молчи, не молчи — всё равно смысла нет. А вот если оно имеет некую наполненность, наполненность жизнью, истиной, которая и должна быть, тогда молчание гораздо сильнее будет «работать», чем любые, чем все слова.
Пассажиры «журналистского поезда»
— Вернемся все же к словам. Вам не кажется, что Церкви всё-таки нужно больше именно о себе рассказывать? Ведь журналисты, которые, к примеру, называют священников только по фамилии, зачастую это делают просто от незнания?
— Помните «Золотого теленка»? Великий комбинатор попадает в поезд с журналистами и литераторами, едущий в Среднюю Азию, и очень быстро понимает, среди каких людей он находится, понимает, насколько они далеки от темы, которую им предстоит освещать. И будучи человеком предприимчивым, креативно мыслящим, он быстренько создает небольшой, но очень востребованный словарик. В этом словаре были примерно такие объяснения: «урюк — сушеный абрикос», «абрек — нехороший человек», «арба — телега», «шайтан-арба — паровоз» и так далее.
Вот мы в свое время, спустя три-четыре месяца с начала жизни и работы в Саратовской епархии, озаботились составить такого рода словарь, такую памятку для журналистов, пишущих в светских СМИ о Церкви. Мы ее регулярно рассылали, размещали у себя на сайте, и это помогло, это начало работать.
На самом деле, в церковной жизни человеку внешнему, может быть, разобраться сложнее, чем в каких-то иных специальных областях: барьер какой-то мешает. Он, может быть, не совсем естественный, это некие стереотипы, которых на самом деле в журналистском сознании быть не должно, потому что журналист не должен быть человеком со стереотипами, но, тем не менее, он присутствует. И здесь мы должны проявлять определенную деликатность и не смеяться над журналистами, не обижать их. Ведь мы все думаем, что это они нас обижают, что это нам надо как-то за себя постоять. Нет, на самом деле мы сами их очень часто обижаем, и даже не замечаем того.
— Расскажите, пожалуйста, а как Вы начинали работать в Саратове, я так понимаю, что пресс-службу Вы создавали с самого начала, с нуля?
— Владыка Лонгин приехал в Саратов в 2003 году, и с ним мы, несколько человек из братии московского Подворья Троице-Сергиевой лавры. В общем то, во многих епархиях церковная жизнь была к этому времени уже в достаточной степени развита, и епархиальные службы уже работали должным образом. Но в силу стечения ряда вполне объективных обстоятельств получилось так, что в Саратове в этом плане был некий застой, так что Владыке пришлось с нуля создавать многое, причем в кратчайшие сроки, для чего усилия потребовались титанические. И действительно, работа со средствами массовой информации в епархии до того отсутствовала в принципе.
Не было практически ни одного журналиста в регионе, который мог бы о Церкви писать что то, что бы отличалось от того, что писал один из героев того же «Золотого теленка», один из пассажиров того же «журналистского поезда». Помните, там был автор, у которого в стихотворении присутствовал такой образ: «стремительно падающим домкратом…».
Когда по благословению Владыки Лонгина я занялся организацией работы нашего информационно-издательского отдела, то достаточно долгое время являлся и руководителем, и единственным его сотрудником, и мне постоянно приходилось, естественно, отвечать на какие-то вопросы, потому что епархиальная жизнь с приездом Владыки весьма оживилась. И, соответственно, журналисты к нам потянулись с самыми разными вопросами, с просьбами о комментариях на самые разнообразные темы.
Далеко не все вопросы были на тот момент интересными, глубокими, далеко не все просьбы о комментариях были, что называется, по адресу. Но мы поставили перед собой такую задачу — отвечать на любые вопросы просто ради того, чтобы установить какие-то человеческие отношения, сломать лед, преодолеть барьер, подружиться, наконец.
Потом началось мое общение с главными редакторами различных саратовских СМИ. Там, где мне удавалось найти взаимопонимание я, как правило, просил выделить какого-то человека, который бы за нас, скажем так, отвечал. Мотивировал это тем, что никто не отменял такую вещь, как журналистская специализация, не стоит отказываться от нее и в данном случае, ведь естественно, что человеку, который разбирается в той или иной области, гораздо легче писать на конкретную тему. И такие журналисты постепенно начали появляться, с ними у нас начали возникать так или иначе личные взаимоотношения, с кем-то мы по-настоящему подружились.
Так стала складываться система. Правда, периодически ее приходилось ломать… Приходилось ломать, потому что приходилось одного человека из этой системы забирать в наш отдел, второго, третьего, четвертого и так порядка 15–16 человек собралось у нас.
А поскольку эти люди не теряли связи с теми, с кем они прежде дружили, с кем вместе работали, у нас появилось достаточно большое число людей в Саратове, все-таки в церковной жизни более-менее разбирающихся, могущих о ней говорить, писать, задавать осмысленно вопросы, и так ситуация переломилась в лучшую сторону.
Вообще самый продуктивный путь в работе с журналистами — это общаться и снимать те противоречия, которые есть, тогда, когда это возможно. Бывают ситуации, когда сложно снять противоречия, когда это осознанная какая-то позиция, когда, в принципе, за публикации нужно было бы подавать в суд, если бы мы хотели с кем-то судиться, потому что они носят клеветнический характер.
На сегодняшний день, у нас, в Саратове, осталось всего лишь несколько таких журналистов, наверное, одно, максимум два таких издания из нескольких десятков, которые есть.
Так вышло не вследствие какой-то ожесточенной с ними борьбы, а вследствие просто общения, знакомства и дружбы. Был такой случай. На главного редактора СМИ, с которым у нас были когда-то непростые отношения, было совершено нападение. Он находился в коме, врачи не могли обещать, что он поднимется. И все сотрудники в полном составе, очень разные люди, пришли к нам в храм и попросили отслужить молебен. И мы служим один молебен, он выходит из состояния комы. Ему становится хуже, они опять приходят, мы молимся вместе.
Они и креститься многие не умели, но молились — как могли, как сердце подсказывало. И человек каким-то чудом выкарабкивается и живет совершенно нормальной полноценной жизнью. И даже, если он сам об этом забудет, потому что его в храме не было, то те люди, которые приходили, просили, об этом не забудут. Ведь это по их молитвам Господь его поднял на ноги. И что-то у них в памяти осталось.
А сколько еще разных, жизненных ситуаций было — обо всем не расскажешь…
Не наша тема
— На все ли запросы о комментариях стоит отвечать? Мне иногда кажется, что мы, журналисты, готовы бежать за комментарием к священникам по любому поводу, даже не сильно относящемуся именно к священникам…
— Да, а мы свою очередь часто идем на поводу. Думаю, иногда надо отвечать: «Простите, это не наша тема».- «Но вы же об этом что-то думаете?».- «Нет, не думаю».
Вот элементарный пример, который еще одну проблему выносит на поверхность. На прошлую Пасху к нам в Саратов приехала некая звезда… своеобразного жанра. Я, например, до этого момента никогда не слышал ее имени, не знал, кто она и чем в жизни занимается. Но сегодня это знает весь Саратов, знаю и я.
Это звезда того жанра кино, который не является кинематографом в собственном смысле и когда-то в нашей стране был благоразумно запрещен на уровне статьи в УК. У нее запланировано выступление в одном из ночных клубов Саратова в пасхальную ночь. И что же? Пришло бы в этот клуб 100–200 человек. Написало бы об этом одно-два издания в новостном формате и всё, больше ничего.
Но тут какой-то журналист начинает звонить в епархию и требовать комментариев по этому поводу: «Как так, в пасхальную ночь она выступает там, что вы об этом думаете?» Звонят мне, но я даже не подхожу к телефону. Прошу секретаря ответить, что нет сейчас возможности об этом говорить. Понимаю, что, если я скажу: «Мы это не будем комментировать» — этого ответа уже достаточно. Появится публикация, в которой будет идти речь о том, что в епархии не хотят даже комментировать такой кошмар.
Но я упускаю из внимания один момент. У нас как раз на эти дни запланирована предпасхальная пресс-конференция. Мы обычно перед какими-то событиями, в том числе и событиями церковного года, собираем журналистов для того чтобы ответить на их вопросы, которые бы и так обрушились на наш отдел по телефону или электронной почте.
И там нападают с этой «звездой» на одного священника, задают ему этот вопрос. Он отвечает совершенно корректно, правильно, говорит: «Вы знаете, в принципе, это совершенно не то, о чем мы можем говорить, потому что очевидно, что верующий человек туда не пойдет, а обсуждать поведение неверующих людей, куда им идти в пасхальную ночь, смысла нет никакого».
Однако и этого ответа хватило, чтобы написать о том, что Саратовская епархия против и осуждает. Дальше ситуация начинает раскручиваться. Спустя два или три дня об этом знает весь город. Нам без конца звонят, обрывают телефон, требуют уточнений, дополнений, объяснений. Мы их не даем. Но в этом и нужды уже нет. Администратор ночного клуба с такой необычной «пасхальной программой» делает заявление для СМИ: «Мы искренне благодарны Саратовской епархии Русской Православной Церкви за ту рекламу, которую она нам сделала. Если бы не наше уважение к Русской Православной Церкви, то, безусловно, мы предложили бы за это оплату». Лучше поводов для такой благодарности не давать… Не надо в такие ситуации входить, в принципе. Поэтому-то в частности нужно думать, когда говорить, а когда молчать. Не надо на каждый чих отвечать: «Будьте здоровы!», в этом нет необходимости.
— А что вообще самое важное в общении с журналистами?
— Журналисты для священника, работающего в церковной пресс-службе, это все-таки в первую очередь не коллеги, не те, кого надо «склонить», «убедить», «завоевать». Это люди, которых послал ему Господь, о которых он должен в меру возможностей своих позаботиться, чтобы они хоть на шаг стали ближе к Богу.
Ни в коем случае не нужно видеть в журналисте человека, который пытается нами манипулировать, или которым мы можем попытаться манипулировать. В журналисте нужно видеть человека, прежде всего, потому что для священника совершенно естественно в первую очередь заботиться не о каких-то внешних делах, а о человеке.
Если забота о человеке уходит на второй или на третий план, то фактически мы перестаем быть теми, кем нас Господь поставил. Строим мы храм, к нам приходит человек, говорит: «Я голоден, накормите меня. Мне не во что одеться, оденьте меня». Мы говорим: «Ты знаешь, у нас сейчас денег нет, потому что мы строим храм, ты потом приходи». Возникает вопрос: для кого мы строим этот храм? Для Бога? Но Господь не нуждается в храмах, потому что в нерукотворенных храмах живет. Для себя? Да и не для себя, вроде. Получается, строим на самом деле для этого человека, но мы его только что отослали и, возможно, он даже не доживет до завершения строительства, потому что ему нечего есть, а мы его не накормили.
Примерно то же самое с журналистами. Потому что, если мы конкретного человека, журналиста как-то исторгаем из среды тех, к кому обращено наше, даже не собственно пастырское, а элементарное христианское внимание, участие и любовь, то все лишается смысла. А журналист — существо разумное, живое и хорошее отношение чувствует… Как живое разумное существо, он может хорошее отношение ценить. Правда ведь?
— А может не оценить, так стоит ли… бисер метать?
— Может не оценить и часто не оценит. Но то, что он его не оценит, не является основанием, для того чтобы это отношение не проявлять. Да и вообще: завтра не оценит, послезавтра начнет мучиться из-за этого. А потом придет и попросит прощения. Такое тоже бывает сплошь и рядом.
Сегодня действуют какие-то законы… как это называется? Рукопожатости и нерукопожатости? На самом деле это вещь для Церкви, для христианства какая-то совершенно безумная. Даже, если человек о нас пишет какие-то гадости; даже, если он к нам на самом деле плохо относится, почему, когда мы с этим человеком встречаемся, мы не можем с ним поздороваться? Почему мы для этого человека не можем сделать что-то хорошее, когда ему понадобится? Мне кажется, что в первую очередь мы должны ему постараться что-то хорошее сделать. Это наш прямой долг. И это даже не только долг, это радость…
Святитель Тихон Задонский обычно просил своего келейника послать тем людям, которые ему досаждали, его как-то унижали, какое-то угощение, елей, ладан. Почему мы должны поступать по-другому? Потому что с кем-то находимся по разные стороны баррикад? Да нет у нас никаких баррикад. Евангелие есть, Церковь есть, любовь Христова есть. Та самая, которая хочет, чтобы все спаслись и в познание истины пришли. И ей мы призваны служить, этой любви. А она не только руку убеждает пожать тому, кто нас ненавидит, но порой и ноги ему умыть.
Савл стал Павлом потому, что встретил на пути в Дамаск Христа, услышал Его кроткий, смиренный вопрос: «Савл, почему ты гонишь Меня?». А если бы он нас встретил, с нашим «нерукопожатием», что тогда? Страшно порой от такой ответственности. Но еще страшней — забывать о ней.
Книгу иг.Нектария «О Церкви без предубеждения» можно приобрести с интернет-магазине Благочестие.ру