Игумен Нектарий (Морозов): Куда уходит пасхальная радость?

Инна Стромилова: Здравствуйте, отец Нектарий. Объясните, пожалуйста, что такое радость в христианском понимании.

Игумен Нектарий: Что такое радость, наверное, в той или иной степени знакомо каждому человеку, потому что какова бы ни была человеческая жизнь – а она может быть порой и трудной, и скорбной, и многопечальной, и болезненной, – тем не менее бывают моменты, когда человек хотя бы на короткое время ощущает себя счастливым, живет полной жизнью – той, которой бы ему хотелось жить постоянно.

Игумен Нектарий (Морозов)

И отличие привычного понимания радости от ее христианского понимания заключается как раз в том, что все наши земные, здешние радости бывают очень скоропреходящими. Бывает так, что ты еще не успел закончить радоваться, а уже по щекам твоим потекли слезы, поскольку что-то тебя от этой радости так отвлекло, что ты и забыл о ее источнике.

Более того, бывает так, что именно радость становится для человека причиной скорби, именно в силу того, что она непостоянна. Человек успевает понять, как это хорошо – радоваться, какое это замечательное состояние души, сердца, а радость уже уходит; хочется ее удержать – а она не удерживается. На чем бы она ни была основана, это так.

Если речь идет об отношениях между людьми, они зачастую бывают непостоянными и в них периоды радования друг о друге чередуются с периодами скорби друг о друге.

Если это связано с какими-то достижениями земными, то и они очень непостоянны: не успел человек порадоваться относительно того, что ему удалось сделать, а оказывается, что все уже надо начинать заново, потому что наша жизнь – ледяная горка, на нее карабкаешься долго, а потом вдруг съезжаешь в одно мгновение, и снова надо начинать карабкаться. Чего ни коснись, все действительно проходит очень быстро.

Что же касается радости в христианском ее понимании, то это все-таки нечто другое. Это, в первую очередь, радость о Боге, когда человек радуется не чему-то, что может прекратиться, а радуется тому, что вечно, тому, что неизменно – своему Создателю и Творцу. Эта радость посещает человеческое сердце либо тогда, когда Господь хочет человека утешить и дать ему опыт этой радости, либо когда человек сам всей своей жизнью стремится к тому, чтобы быть с Богом.

Поскольку Бог становится главной и, пожалуй, даже единственной целью его жизни, то для него это ощущение пребывания в Боге и ощущение радости о Господе становится естественным. Человек, чья жизнь исполнена грехов, преткновений и падений, далеко не всегда может радоваться о Боге – он чаще наоборот находится в состоянии печали о Боге, если, конечно, мы говорим о человеке, который является сознательным христианином. А радость в таком случае бывает, как я уже сказал, как некое утешение, которое Господь подает.

Если человек к Богу стремится и это, повторюсь, становится неотъемлемой частью его жизни, это делает его счастливым среди скорбей, среди печалей, среди напастей; это то, что мы очень хорошо можем видеть в житиях различных святых.

Но это и то, что порой мы можем видеть в жизни людей, которые Церковью не прославлены, которых мы, может быть, даже знаем, потому что каждому из нас приходилось, наверное, в своей жизни встречать людей, которых можно было бы с той или иной степенью достоверности назвать христианскими подвижниками.

Это необязательно люди, которые каким-то видимым внешним образом подвизаются, это просто люди, которые Богом живут и других радостей не ищут. Отчасти, может быть, приходилось время от времени испытывать такую радость и нам самим, и если приходилось, мы хорошо понимаем, о чем идет речь.

Чаще всего бывает так, что этот момент, когда нас радость настигает, случается во время богослужения: какие-то слова песнопений, молитв, до того скрытые от нас, вдруг раскрываются – и раскрываются не просто для нашего ума, но раскрываются для нашего сердца, и это бывает моментом радости о Боге.

Иногда это бывает, когда мы молимся сами или что-то читаем – и опять-таки прочитанное усваивается нашим сердцем и доставляет ему радость. А иногда это бывает какая-то мысль, которая сходит на наше сердце и опять-таки как некий дивный цветок распускается: мы видим всю ее красоту, и видим не просто своими чувственными очами, а очами своего сердца.

Бывает же так, что это и не молитва, и не богослужение, и не чтение, и даже не какая-то мысль, а просто состояние сердца, когда человек вдруг чувствует: «Как же хорошо!». А почему? Потому что очень хорошо быть с Богом. «А я сейчас с Богом»,– чувствует человек. Вот это и есть радость о Боге и радость в христианском смысле.

– Отец Нектарий, Светлая седмица продлевает пасхальную радость, но не всегда удается сохранить это чувство в течение всех семи дней. Почему?

– Я бы, наверное, даже сказал так: огромное количество людей приходит на Светлой седмице, готовясь причащаться, на исповедь с одним и тем же: они говорят, что вот сейчас такое время, когда надо радоваться, надо ликовать, а этой радости и ликования почему-то в сердце нет; сначала было, а потом куда-то исчезло.

Действительно, Пасха и пасхальный период – это период совершенно особенный, когда вся вселенная должна радоваться, но вместе с тем мы видим, что вся вселенная не радуется, а радуются только те люди, которые понимают, каким важнейшим, единственным по своей важности событием стало для нас Воскресение Христово.

Воскресение Христово и надежда на наше будущее воскресение – это есть то, что является стержнем всего нашего бытия, потому что побеждена смерть, побежден грех, и мы уже не являемся пленниками ни смерти, ни греха и способны жить вечно, причем не просто вечно, а вечно блаженно.

Но если наше сердце не удостоверяет нас в том, что конкретно мы можем этой жизни сподобиться, если в нас слишком много действует тех страстей, которые нас убеждают в том, что, скорее всего, мы можем не спастись, а погибнуть, – то, конечно, наше сердце оказывается чуждым этой радости, ничем не затемненной, не замутненной, которая должна присутствовать в пасхальный период.

Собственно говоря, радуемся мы или не радуемся в это время, зависит от того, что в нашем сердце, и от того, какова наша жизнь. В какой-то момент, когда мы впервые слышим вновь, как поются слова «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на Небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити», сердце наполняется радостью.

Когда мы впервые после долгого перерыва вновь приветствуем друг друга словами «Христос воскресе!» и отвечаем «Воистину воскресе!», опять-таки наше сердце исполняется радости; а потом происходит какой-то небольшой откат: человек возвращается к себе самому, смотрит в себя и спрашивает: «А во мне есть некое свидетельство Воскресения? А в моем сердце сейчас присутствует Господь и наполняет Своим светом все, что есть во мне, или же там очень много мрака?».

И вот эти размышления, мне кажется, человека и лишают в значительной степени способности радоваться в это время.

– А еще что-то может быть причиной этого отката?

– Причины могут быть очень разные. Дело в том, что человеку порой кажется, что эта радость должна являться неким непременным атрибутом его христианского бытия. И, с одной стороны, вроде бы, действительно так, потому что жизнь в Боге связана с радостью о Боге.

Но, в то же время, мы можем видеть, как Господь порой и великих подвижников испытывал периодами сухости, какого-то душевного бесплодия, и было бы странно, если бы испытывая таким образом их, Господь бы не испытывал точно таким же образом и нас. Когда ты радуешься, когда тебе хорошо, то все дается очень легко, буквально крылья за спиной какие-то.

А вот в то время, когда от тебя эта радость скрывается, когда ты знаешь, что она есть, но в этот момент остаешься ее как бы чужд, очень трудно бывает и жить по-христиански, и какие-то маленькие подвиги христианские совершать.

Фото: isihast.ru

Я помню, меня в свое время очень поразил пример жизни схиархимандрита Серафима (Романцова); это был один из Глинских старцев, который после вторичного разорения и закрытия этой обители подвизался на Кавказе. Когда уже приблизилось время ему умирать, он, по свидетельству очевидцев, лежал удивительно радостный, светлый и говорил, что к нему пришло то, чего он ждал всю свою жизнь.

Кто-то рассказывал, что еще будучи достаточно молодым монахом, он увидел во сне некую прекрасную деву. Она к нему подошла, он поразился ее красоте, и она ему сказала: мол, ты меня увидел, какова я есть, а теперь я оставляю тебя, но потом я вновь вернусь.

По его собственному объяснению, это была благодать Божия, которая явилась ему во всей своей силе и полноте, он почувствовал ее радость, а потом она от него, как он говорит, скрылась, и только лишь на смертном одре он вновь пережил ту радость, к которой шел всю свою жизнь. Бывает и так, поэтому было бы, наверное, очень большой ошибкой и очень большой самонадеянностью, если бы мы этой радости требовали от Бога, потому что так или иначе в таком отношении есть некая корысть.

Ведь корысть может быть не только материальной, она может быть и духовной. Преподобный Макарий Оптинский писал об этом кому-то из своих духовных чад, что вы все ищете каких-то конфет, а это духовное сластолюбие, и надо научиться обходиться и без них и притом хранить верность Богу.

Но вот как причудливо все бывает: когда человек отказывается от своего права на эту радость, когда он смиряется с тем, что Господь не обязан ему эту радость дать, она вдруг приходит. Стоит порой человеку сказать: «А я этой радости недостоин» – и на этом успокоиться, как в этот момент он вдруг чувствует, что его сердце начинает радоваться. Бывает и так.

– Скажите, а если человек весь Великий пост сознательно шел к Пасхе, готовился к ней, постился, молился, ждал праздника, но в сам праздник этой радости так и не ощутил, о чем это может свидетельствовать?

– Это может свидетельствовать об очень разных вещах, но в том числе – о том, что человек, готовясь к встрече праздника Пасхи, упустил что-то очень важное. Дело в том, что человеку всегда проще бороться в себе с тем, чем он не очень дорожит. У каждого есть свои, если можно так сказать, «любимые» и «нелюбимые» страсти.

Объясню, что я имею в виду. Есть страсти, которые нас мучают, беспокоят, которые для нас неприятны, и мы не хотим, чтобы они в нашей жизни присутствовали, – мы готовы все что угодно сделать для того, чтобы избавиться от действия в нас этих страстей. Но есть и такие страсти, от которых мы отказываться не хотим. Это очень просто проиллюстрировать на элементарных примерах.

Вот, например, человек, который много ест. Чаще всего ему хочется с этой страстью справиться, потому что это со всех точек зрения ему совершенно не нужно. А есть такая страсть, как тщеславие, и избавляться от этой страсти не хочется, потому что она питает человека некой совершенно недуховной радостью.

Его, скажем так, утешает, когда ему удается чего-то добиться, когда ему удается что-то сделать, к чему он стремился, а порой даже когда ему ничего не удается, а просто он может о себе думать лучше, чем о других людях; для него это своего рода утешение – незаконное, греховное, но тем не менее.

И человек зачастую может бороться с какими-то грубыми страстями и не преуспевать в этой борьбе, и не понимать даже почему. А не преуспевает он как раз потому, что через эти «любимые» страсти – через те, с которыми он не борется – в него входит враг и посредством их он обладает его душой.

То же самое можно сказать и об отсутствии пасхальной радости. Человек мог строго поститься, посещать практически все богослужения, которые только совершались за это время в храме, мог подвизаться для того, чтобы избавиться от действия тех страстей, которые он действительно ненавидит, но при этом пребывать в тех страстях, которые его сердцем возлюблены.

Чаще всего это происходит не каким-то явным образом – чаще всего человек обманывает самого себя и как бы не замечает этого. А вот это отсутствие радости становится для него неким обличением, поводом для того, чтобы он задумался.

А иногда бывает и так, что эта радость просто не дается человеку – потому, что ему полезнее в это время не радоваться, а упражняться в терпении. И так бывает тоже. Но вообще естественным образом радость обязательно должна в жизни христианина присутствовать, и при этом присутствовать не как что-то, что Господь должен ему дать.

Она должна приходить тогда, когда человек ее не ожидает. Если человек настроен на радость, если он считает, что вот сейчас будет радоваться, она не придет – она придет тогда, когда он не будет ее ждать. Точно так же, как человек, который сидит с шапкой на церковной паперти и ждет, чтобы ему что-то подали, никогда не может знать, кто ему даст деньги, а кто нет.

По большому счету, мы здесь те же самые нищие, которые просят милостыню, потому что все, что мы делаем, в том числе, и пост, и какие-то наши труды, и какие-то наши подвиги, чаще всего в кавычках – это настолько все мало само по себе, что, конечно, очень смешно, делая все это, считать, что за это ты обязательно должен что-то получить. Нет, ничего не должен – но получаешь.

Фото: «Фома»

– Отец Нектарий, а как вот эту самую «любимую страсть» в себе распознать?

– Как правило, нам помогают распознать в себе страсти окружающие нас люди, потому что все, что доставляет нам чувство дискомфорта, какого-то неудобства в общении с людьми, все то, что нас обижает, расстраивает, огорчает – это и есть свидетельство о наших страстях. Потому что в этих ситуациях что-то задевает наше «я» и вызывает это болезненное ощущение.

Просто нужно научиться не в людях видеть виновников происходящего в нашей душе, а в самих себе искать причины того, почему мы испытываем это неудобство. И если человек настроен на то, чтобы в себе искать корень всех своих бед, их причины, то он их обязательно найдет. Если он будет искать в окружающих, то, конечно, не преуспеет ни в христианской жизни, ни в жизни как таковой.

Я помню, у одного из древних святых отцов было такое выражение: куда бы ты ни пошел, всегда, везде и во всем укоряй самого себя, и ты обретешь покой. Себя постоянно укоряй, себя во всем обвиняй, себя считай виноватым, и ты через это обретешь покой? Да, конечно. Потому что если человек во всем укоряет и обвиняет не самого себя, а окружающих, никакого покоя не будет. Будет бесконечная вражда, во-первых.

А во-вторых, дело даже не только во вражде: наше христианское самоукорение и самообвинение не является неким непрестанным посыпанием головы пеплом с безнадежным плачем и отчаянием, как понимают это некоторые люди.

Нет, когда мы себя в чем-то укоряем, то, увидев в себе какую-то червоточину, должны с ней в себе побороться, должны постараться от этого очиститься, должны постараться измениться, и потому вот это самоукорение является залогом продуктивной, очень серьезной работы над собой – конечно, без работы над собой самоукорение никакого плода не принесет.

Так что если мы ищем причину несчастий в окружающих, это безнадежно – мы не можем ничего сделать с окружающими, они есть как факт. А вот если мы ищем и находим в себе, то очень многое можем изменить, поэтому человек, себя укоряющий, себя обвиняющий, на самом деле оказывается человеком счастливым.

– Отец Нектарий, а как человек может поделиться радостью о Воскресшем Спасителе со своей семьей, со своими близкими, если они настроены либо равнодушно, либо даже негативно или агрессивно? Или вообще не стоит этого делать?

– Это действительно очень сложно; более того, человеку, который живет среди родных, которым совершенно чужда его вера, в себе самом зачастую бывает трудно эту радость удержать, поскольку рядом находятся близкие люди, и нет чувства единства с ними, общности, потому что оказывается не разделенным ими то, что важнее всего для него. И для него естественно скорбеть и переживать за них, потому что он понимает, что эти люди, которых он любит, могут оказаться лишенными самого главного – вечной жизни со Христом. А уж как с ними поделиться…

Наверное, делиться можно, но только не каким-то явным, внешним образом – скорее, делиться можно своим состоянием. Ведь каждый из нас знает, что людям с нами иногда тяжело, а иногда им с нами легко и хорошо. Почему? Потому что все зависит от того, что в этот момент в нас, что в нашем сердце.

То есть наше сердце становится источником радости или скорби не только для нас, но и для окружающих нас людей. Таким вот образом, прикровенным, делиться радостью можно и нужно. Скорее, это так и должно происходить, чтобы люди, видя нашу радость, сами хотели узнать, в чем источник этой радости, в чем ее объяснение. А если мы начинаем говорить об этой радости, но при этом люди не чувствуют этого света в нашем сердце, этого тепла, то такая проповедь будет скорее антипроповедью. Так зачастую и бывает.

– Батюшка, а можно ли научиться радоваться?

– Безусловно. Научиться радоваться можно, хотя, наверное, корректней было бы сказать «можно сделать себя способным радоваться». Человек может всегда роптать, малодушествовать, может всегда и во всем видеть некую отрицательную сторону жизни, а таких сторон в жизни всегда бывает предостаточно. А может за все, с ним происходящее, благодарить Бога и ко всему, с ним происходящему, относиться духовно.

Ну вот, скажем, о тех же ближних, которые нас иногда задевают или обижают… Когда человек считает, что это несправедливость по отношению к нему, считает, что мир страшный, жестокий и люди в нем такие же страшные и жестокие – то действительно, вся его жизнь каким-то мраком наполняется.

Но человек может думать иначе. Он может думать: «Это мое сердце гордое, мое сердце тщеславное, мое сердце самолюбивое, и вот этот человек, который меня сейчас обидел или оскорбил – это не просто человек, это тот, кого послал Господь для того, чтобы хотя бы немного исправить и исцелить мое сердце. А вот эта неудача, которая меня постигла – это опять-таки то, что меня смиряет, и я чувствую, что это смирение для меня гораздо полезнее, нежели благополучный исход того дела, которое я пытался предпринять».

То есть весь вопрос заключается в том, что для человека приоритетно: достижение каких-то временных целей, удача здесь или же те изменения, которые в нас хотел бы произвести Господь посредством всего того, что Он действительно с нами творит.

И если человек способен за это благодарить Бога, если он способен во всем видеть действие Божие, если он способен во всем видеть Промысл Божий о себе, он, конечно, научится радоваться.

А если человек будет малодушествовать, роптать, переживать и огорчаться, то он порой и явного дара Божия не заметит, пройдет мимо него.