В последнее время, во многом благодаря так называемой «Исповеди анонимного священника», стало своего рода тенденцией говорить о «грядущей революции в Церкви». И одним из провозвестников этой революции стал, безусловно, достаточно недавно появившийся на свет сайт Ахилла.ру, на котором постепенно начинает появляться все больше и больше публикаций, говорящих о том, насколько в Церкви сегодня все плохо и насколько необходимы перемены – по возможности неотложные и, конечно же, радикальные. Причем авторы этих публикаций — также зачастую клирики Русской Православной Церкви, и уже далеко не всегда анонимные.
Судя по всему, процесс будет набирать обороты: публикаций будет больше, они будут острее, злее, информативнее. Препятствовать этому невозможно, да и совершенно бесполезно. Необходимо, мне кажется, другое: понять: как относиться к происходящему, как уберечься от соблазна и помочь не впасть в искушение тем, кого эти тексты заставят возмущаться, недоумевать, исполняться праведного или неправедного гнева.
Можно ли говорить о том, что наша современная церковная действительность идеальна? Полагаю, что этого не скажет даже самый восторженный неофит.
Мы живем в мире, который день ото дня становится не лучше, а хуже, в обществе, болезни которого не излечиваются, а прогрессируют: было бы удивительно, если бы нас все это не затрагивало, не поражало, не отравляло. После десятилетий гонений и поры стремительного, во многом экстремального роста Церкви в России мы вступили в период иной – относительного (именно относительного!) внешнего благополучия, позволяющего формировать новые структуры, развивать новые, недоступные прежде направления деятельности, устанавливать новые, опять же, взаимоотношения с государством и, как следствие, все больше и больше интегрироваться в его жизнь. И трудно пока сделать однозначный вывод, какой из вышеназванных периодов является для Церкви более сложным, более напряженным. Не исключено, что нынешний. Хотя, скорее, нынешний период столь сложен и напряжен как раз-таки потому, что предшествовали ему те, другие.
Нам многое приходится делать как бы впервые и – ошибаться. Как бы – потому что на самом деле с течением времени становится очевидно, что все «новое» не более чем опрометчиво забытое старое, новы лишь обстоятельства, не меняющие, как писал когда-то святитель Игнатий, сущности, но оказывающие на сущность существенное влияние. Мы стараемся как можно больше успеть, и опять же ошибаемся: чем выше темп, тем труднее сохранять необходимое внимание, анализировать происходящие перемены и тем больше ошибок, соответственно совершается. И тем сложнее они исправляются.
Мы все далеко не всегда полностью соответствуем тем высоким требованиям, которые должны предъявляться пастырям, отвечающим за окормление овец словесного стада Христова. Удивительно ли это? Не думаю, особенно если учитывать, что мы в значительной степени напоминаем тех закончивших краткосрочные курсы лейтенантов, которыми восполнялся в войну недостаток опытных командиров, кадровых офицеров, расстрелянных, сгинувших в сталинских лагерях. Мы не успеваем сформироваться должным образом, не успеваем приобрести необходимый пастырский и жизненный опыт, не говоря уже об опыте духовном, чаще всего рядом с нами не оказывается тех, кто мог бы нам помочь глубже и основательнее постигнуть эту сложнейшую и важнейшую науку – служения в священном сане.
Мы далеко не всегда помним о том, что мы – не «обычные люди», которые имеют полное право и даже долг заботиться прежде всего о благополучии своей семьи и близких, забываем о той присяге, которую принесли прежде священнической хиротонии, и оттого нередко поддаемся соблазну искания «своего», позволяя этому исканию преимуществовать перед исканием того, что служит пользе всей Церкви и ее части – нашей паствы.
Мы не всегда достаточно внимательны к людям, не всегда у нас хватает любви к ним, мы порой не поддерживаем друг друга так, как обязаны поддерживать, побеждаемся эгоизмом.
Нам трудно дается послушание нашему священноначалию – послушание подлинное, то, которое не на человекоугодии основано, не на стремлении к каким-то временным благам, а то, что ради Христа.
Больше того – к священноначалию у нас бывает немало претензий: нам то и дело кажется, что далеко не все Архиереи одинаково искусны, не все стяжали подобающую Архипастырю любовь, не все правильно оценивают окружающую реальность и ориентируются в ней. И, конечно же, не все заботятся, как надо о духовенстве. И мы поэтому своих Архиереев обсуждаем, осуждаем, обижаемся на них и, разумеется, находим в том, какие, с нашей точки зрения, «они», массу оправданий для себя – почему недотягиваем до должного мы.
Вкратце – примерно так.
А еще мы в объективно непростой для страны период почему-то не солидаризируемся с оппозицией, но пытаемся сотрудничать с властью, участвуем в совместных с ней проектах, говорим о патриотизме, любви к Родине, о ненормальности совершения такого количества абортов, не устаем напоминать о том, что Православие – не только культурообразующая, но и, по сути, государствообразующая религия для России.
Непросто все это… И, опять же, без ошибок – никак не обойтись. Иногда кажется, что дорога, которой мы идем, безусловно, верная, иногда же, что мы сбились с пути.
Непросто все это, но и неизбежно. И даже, кто бы и что бы ни говорил об этом, — естественно и закономерно. В том смысле, что иначе и быть бы не могло, могло бы – было бы по-другому.
И Церковь… Церковь – такая, какие мы. И, однако же, есть в ней то, что заставляет людей день за днем приходить в нее, «прилагаться» к ней, как говорится в Деяниях апостольских. А точнее – есть в ней Тот, Чье присутствие наполняет смыслом все — и наполняет, и восполняет все то, что не удается нам, что удается плохо, что удается, но совсем не так, как надо.
И поэтому есть, на самом деле есть в Церкви то, чего не может не быть: и жертвенность, и любовь, и забота, и тепло, и многое, многое другое – хорошее, настоящее, даже – драгоценное. Меньше, чем должно быть, но больше, чем в том мире, который Церковь окружает. И это – действительно так. Поэтому и приходят в Церковь те, кому некуда больше идти, кого этот мир отверг, кому больше никто не поможет, кого никто не поддержит. Приходят и очень, очень часто находят и помощь, и поддержку. Реже, чем должно? Да. Но ведь приходят они оттуда, где вообще этого были лишены, а иначе… иначе бы и не пришли. И не надо думать, что эти слова – оправдание, они просто – правда, констатация того, что есть на самом деле.
Что же делать нам с нашими недостатками, с выбором пути, с ошибками, болезнями? Слушать тех, кто яростно кричит о революции, о том, что без нее никак? Или, наоборот, сделать вид, что их нет, игнорировать?
Прежде всего, полагаю, надо хорошенько вдуматься: а что такое революция в принципе? Нет, я даже не о том говорю, что она по сути своей несовместима с духом христианским, что замешана она всегда на ненависти, на гордости, на всех страстях, какие только существуют. О другом: вспомнит ли кто-нибудь революцию, которая не оказалась бы в итоге циничным и жестоким обманом по отношению к тем, в чьих интересах она якобы совершалась? Революция – всегда безумие, всегда глупость, всегда – проигрыш. И всегда – трагедия.
Но, опять же, не в этом лишь суть. Кто стоит у истоков революции – любой, какую ни возьми, какие люди, какие цели преследуют они? Бессовестные и бесчеловечные, беспринципные и безудержные, готовые разрушить все. Для чего? Для того (как очень точно было сформулировано когда-то, чтобы тот, кто был ничем, стал всем. Чтобы самим кем-то стать. И с неизбежностью в основе любой революции – самая страшная ложь, та, что смешана с правдой и оттого имеет вид правдоподобия. Она обнаруживается впоследствии, когда деваться уже оказывается некуда. Тогда вообще много всего обнаруживается: например, что революция обязательно пожирает своих детей – любая, не какая-то одна, не случайно, а закономерно.
Ложь лежит и в основе ныне формирующейся (или уже сформировавшейся) идеологии «церковной революции».
И она, конечно же, перемешана с правдой, сдобрена ею. И те, кто эту идеологию формулируют, лгут – не хочу быть предвзятым, не хочу говорить напрасные слова, поэтому замечу: некоторые лгут не вполне сознательно. Подчас человек лжет потому, что он надломился, столкнулся с тем, с чем справиться не смог, и сам факт этого может быть вполне соответствующим действительности. Но выводы из такого факта, пути, которые предлагаются, оказываются очень часто абсолютно ложными.
Я думаю, что каждый христианин, который стремится быть честным с самим собой, который не позволяет обиде, страсти, гордости ослепить себя, понимает, что ни о каких «революциях» речи быть не может, что это абсурд, не просто превращение самих себя в пресловутую унтер-офицерскую вдову, ту, что сама себя высекла, а самый настоящий бунт – не против недостатков и грехов человеческих, а против Христа. И нет нужды пробовать, чтобы убедиться, что это так, а не как-то иначе.
Но с неизбежностью возникает вопрос: как относиться к тому, что сейчас пишется и говорится, к «исповедям», более напоминающим список обвинений?
Как реагировать, что в связи со всем этим делать, как относиться к «исповедникам» и к тем, кто им безоговорочно или же с оговорками верит?
Я уверен, что самый непродуктивный путь – доказывать, что все, решительно все клевета, и у нас все хорошо, и мы все хороши. Опровергать имеет смысл лишь наиболее важные, серьезные факты, и лишь тогда, когда это можно сделать по-настоящему наглядно, эффективно, откликаться на каждую мелочь проигрышно, неправильно.
И, отвечая на вопросы своей паствы, надо быть максимально искренними, честными, говорить о подлинных недостатках и болезнях как об общих недостатках и болезнях, которые надо вместе исправлять, преодолевать, лечить, не перекладывая ответственность за них на чьи-то плечи, не виня тех, чью жизнь мы изменить никак не можем, чьей жизни мы на самом деле не знаем.
И если кому-то все же кажется, что надо обязательно искать и находить виноватых, что именно в них, этих виноватых, вся беда, все зло, не стесняться напоминать о том, что коли Господь нам попускает что-либо, то попускает именно потому, что мы этого попущения достойны, больше того – потому, что нам это попущение полезно, еще больше – для нас необходимо.
У нас не должно быть отторжения, категорического неприятия и по отношению к тем, кто пишет сегодня эти «исповеди» — что бы ни стояло за их творческой активностью: их всегда есть, за что пожалеть, это в любом случае заблудившиеся, запутавшиеся люди, даже если кому-то (или им самим) и кажется, что делают они все совершенно обдуманно и сознательно. В конце концов люди и счеты с жизнью порой сводят сознательно, а разве не ошибка это, разве не жалко их?..
И здесь главный принцип – сострадание и любовь, попытка понять и, если возможно, помочь. Показать, что не все в Церкви так, как представляется этим людям, или, что еще лучше,- что все не так, как они полагают. И если окажется, что для них это неважно, что их вражда слепа, мы сможем убедить, по крайней мере, тех, кто колеблется – кому поверить: «нам» или «им».
Может ли произойти эта самая революция — и эта, и любая другая, которая, не имея к Церкви отношения прямого, ее коснется? Конечно, может.
В каком случае? В том, о котором говорит с такой ясностью в Евангелии Господь: “Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою？ Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям” (Мф. 5, 13). Так пусть же соль силы не теряет. Банально, очевидно, истина скучная и прописная: все зависит не от кого-то, а лично от тебя. И решающим фактором становится здесь то, сколь многие из нас смогут это осознать и в соответствии с таким осознанием жить.
Повторюсь: банально, очевидно, но с поразительной легкостью забывается…