В серии статей, посвященных современной поп-культуре и массмедиа, автор приглашает в увлекательное плавание по волнам современных медиапотоков. В этом путешествии встречаются и распознаются перекодированные христианские знаки и символы и прошлое отображается в настоящем.
Полезным это путешествие будет хотя бы потому, что здесь и сейчас в этом мире, а также в обозримом будущем жить нам и нашим детям. И неплохо было бы при этом трезво в нем ориентироваться.
Икона и антиикона: смысл подмены
Чтобы понять суть такого противопоставления, давайте вспомним новогодние праздники и ответим на вопрос: каков в наши дни, помимо елки, «глобальный символ» Нового года. Конечно, он – вездесущий Санта-Клаус. Одетый в фирменные цвета «Коки» или «Пепси», с неизменной бутылочкой газировки в руках, добродушный розовощекий дедок – живое воплощение коммерческого духа праздников.
И мало кому приходит в голову, что все эти бесчисленные рекламные дедки, с одной стороны, и любимые верующим народом иконы Святителя Николая, с другой, – два образа одного реального исторического лица. Настолько они противоположны! Между этими образами – пропасть. И дело даже не в стиле изображения, а в сути проповеди. В одном случае – это Святое Евангелие, в другом – все знают, что…
Как случилось, что меньше чем за сто лет образ, рожденный Церковью и веками в ней пребывавший, любимый не только у нас, но и на Западе, деградировал до полной неузнаваемости?
«Святое без Бога»
Разве такое возможно? Бог есть и источник, и цель любой святости, Его присутствие – смысл любой святыни. Святое без Бога не существует – в нем нет никакого значения, скажете вы. И будете правы. Да, святого без Бога не существует. Но существует и развивается на наших глазах высокодоходная, капиталоемкая и социально значимая индустрия создания фиктивных жизненных ценностей, фальшивых «святынь» и псевдоикон.
На парадоксальность современной религиозности, принимающую «святыню» без Божественного присутствия, обратила внимание Татьяна Горичева, которая писала о «репрессированной» религиозности современного человека, вынужденного жить в условиях удушающего давления светской культуры и «добровольно-принудительной» расцерковленности повседневной жизни. Но природу человека, созданного по образу и подобию Божию, невозможно изменить – религиозная составляющая души ей присуща с рождения. Как писал блаженный Августин в своей «Исповеди»: «Ты создал нас для Себя, и мятется сердце наше, пока не успокоится в Тебе». Поэтому, считает Т. Горичева, «святое не исчезло…
И сегодня как раз самые «несвятые» вещи вдруг описываются языком религии».
«Иконы» века сего
Но если раньше для того, чтобы увидеть эти закономерности, необходимы были немалая интеллектуальная смелость и философская проницательность, то теперь для того, чтобы прийти к аналогичным выводам, достаточно даже поверхностного анализа наиболее известных и кассовых фильмов. Большинство из них являются смесью технологического авангарда по исполнению и религиозной архаики по смыслу. Взять хотя бы «Поттериаду» и оба «Дозора».
В оценке характера этих явлений и их значимости для общества согласны как многие религиозные деятели, так и светские аналитики. Культуролог Александр Генис проводит неслучайную параллель между древним церковным и современным массовым искусством: «Массовое общество породило не только свое искусство – поп- арт, но и свою поп-религию… Небрезгливая тотальность поп-религии вызвана тем, что в секулярном мире все норовит обернуться богоискательством… Как на витражах и иконах, как на церковных фресках, этих катехизисах для неграмотных, которые нам дороже всей ученой схоластики, в кино, в свете волшебного фонаря рождаются мифы массового общества».
Схожую идею развивал архиепископ Кентерберийский Рон Уильямс в своей книге о проблемах современного человечества, под знаковым названием «Lost ikon» – «Потерянная икона», когда анализировал причины возврата в западную культуру самого слова «икона», широко применяемого при создании новых фокусов общественного сознания.
И это касается не только западного общества – на наших глазах поп- и рок-идолы превратились в «иконы стиля». В учебниках по психологии рекламы серьезно и по-деловому обсуждается связь современных медийных технологий и древних культовых практик, а один из лидеров стокгольмской школы брендинга, Й. Кунде, так и озаглавил свою книгу – «Корпоративная религия». Подобных примеров можно привести множество.
Общество непрошеных услуг
Tefal «всегда думает о нас», Nissan дарит нам «внутреннее преображение», последняя модель BMW называется «иконой нашего времени», а Sаmsung в своей рекламной кампании претендует на то, чтобы быть источником вдохновения, чудесного и удивительного, а также силы и любви, то есть того, что раньше подавалось Богом через Церковь и ею же освящалось. Завершить этот ряд можно прямодушными в своей откровенности билбордами со словами «Банк вам в помощь!», установленными по всей Москве как раз накануне кризиса.
Несть числа рекламным роликам, где герои благодаря обладанию чудесной вещью летают, ходят по водам, имеют власть над стихиями, бесконтактно передвигают предметы, переносятся в другую реальность, имеют дар провидения, обладают могучей силой убеждения – короче говоря, «творят чудеса, знамения и силы», как бы имея власть святых.
Недавняя телевизионная реклама шампуня представляла рекламируемый товар как дар небес, даваемый непосредственно «божественной рукой». Кстати, это «чудо» по сюжету происходило в женском туалете.
Шутливая форма, в которой все это подается, не должна вводить нас в заблуждение относительно серьезности «рекламных намерений», ведь юмор – это принудительная аскеза новой культуры, так как только юмор может примирить противоречия между навязываемым образом и реальностью. Да и что-то плохо верится в спонтанность шутки, для продвижения которой по всему миру затрачиваются миллионы в твердой валюте…
Новые организаторы нашего внутреннего мира
С утратой христианством доминирующей позиции в организации повседневного уклада жизни эта роль перешла сначала к национальным государствам, а затем – к транснациональным центрам и корпорациям. И если транснациональные центры, наподобие «Третьего Интернационала», отметились в роли лидеров в начале прошлого века, то транснациональные корпорации и порожденная ими система спекулятивного капитала вышли на авансцену в веке нынешнем.
И именно теперь транснациональная экономика претендует на то, чтобы занять в человеческом сознании то же место, какое раньше занимала религия, и желает принять ее роль в организации внутреннего мира человека. У нее есть на это серьезные основания.
В конце прошлого, двадцатого века в книге Х. Прингла и М. Томпсона «Энергия торговой марки» с предельной ясностью был дан сравнительный анализ уровней доверия западного общества к таким традиционным институтам, как монархия, церковь, армия, правовая система, профсоюзы и т. д.__ с одной стороны, и транснациональным корпорациям – с другой. Мало того, что это сравнение было не в пользу традиционных общественных институтов (так, доверие к Церкви в Великобритании за последнее столетие упало и держится на уровне 30%, в то время как компании Marks & Spenser доверяют 80% населения). Сама динамика роста и падения доверия сокрушительна для деятельности традиционных институтов и в то же время «созидательна» для корпораций. Поэтому авторы решительно делают следующие выводы:
«…Некоторые ведущие компании достигли таких позиций, что, пожалуй, сегодня могут убеждать лучше любых традиционных институтов».
То есть Церкви, школы и государства.
«…Люди, консервативно настроенные, могут сожалеть о сокращении влияния привычных оплотов общества. Но появляется прекрасная возможность для корпораций– использовать завоеванное доверие и веру потребителей с пользой для коммерческой стороны дела».
И веру потребителя соблюдем, и выгоды не упустим, ведь это делается на пользу… самому человеку, потому что:
«…Необходимость в «чувстве принадлежности» к обществу и полноты «самовыражения» человека в духовном смысле, которые важны для потребителей, становится реальностью. Традиционные общественные институты таких чувств уже не вызывают, и образовавшуюся брешь должны заполнить новые организации и торговые марки».
Пустоту, оставшуюся после краха доверия ко всему, что составляло суть жизни человека на протяжении веков, – Церкви, Родине, культуре, – должна заполнить пресловутая «энергия торговых марок», выводящая из хаоса наш внутренний мир и заново, конечно же, «с пользой» для нас, его организующая.
Некоторые эксперты полагают, что задачи бренд-менеджера, пытающегося с помощью «литургии гипермаркетов» удержать души людей в бесконечном «празднике потребления», чуть ли не сходны с задачами духовными. Во всяком случае, один из ведущих специалистов в данной области, Самвел Аветисян, на вопрос корреспондента журнала «Эксперт», является ли бренд-менеджер чем-то вроде мессии, скромно отвечает: «Скорее пастырь, духовник, как бы цинично это ни звучало. И сегодня человек по воскресеньям, минуя церковь, посещает IKEA, решая, по сути, те же психотерапевтические задачи».
«Поставили знаки свои вместо знамений наших» (Пс. 73, 4)
Эффект причастности новой системе ценностей достигается символической кодификацией пространства повседневной жизни – причем на основе внешних воздействий рекламы создаются глубинные внутренние связи. Жители больших городов давно воспринимают как данность нескончаемые рекламные голоса в метро и кафе, водители научились игнорировать расставленные на автострадах агрессивнокреативные билборды. И все же…
Вездесущность новой кодификации не случайна. Всё, что бросается в глаза и воспринимается непосредственно, – лишь средство для решения более важной задачи структурирования внутреннего мира человека. «И реклама, и «агитация и пропаганда» делаются для непосредственных потребителей. Для тех, кто скользит взглядом. Именно на них они и действуют нужным образом. Ни советским идеологам, ни западным монополиям не нужны острые реакции. Нужна глубинная и стабильная обратная связь», – писал Н. Алексеев.
Всемирный язык Церкви
Современные массмедиа выстраивают виртуальную реальность по тем же законам, на которых основывается семантическое пространство Церкви, по одной простой причине: других законов, обеспечивающих всемирное распространение единой системы общезначимых символов, просто нет. И если уж говорить на современном языке, Церковь и есть первая «массмедийная империя», в результате своего благовестия охватившая все расы и все материки.
Именно в Церкви веками был выработан единый символический язык, который понятен всем ее членам, – от Европы до глубин Азии, от Центральной Африки, где в странах, расположенных вокруг озера Виктория, насчитывается около трехсот православных приходов, до глухого сибирского села.
Да, были и есть разные человеческие культуры, разные формы существования народов, но есть единое символическое пространство, общий язык священного.
Этот язык охватывал все стороны церковной жизни, всю полноту иконичного пространства – пространство иконы, пространство храма, пространство Литургии.
Сконцентрированная в храмовом богослужении сила выплескивалась наружу, на улицы городов. Так, к примеру, появились в Москве все милые сердцу названия улиц: Пречистенка и Варварка, Страстной бульвар, Преображенская площадь… А часовни, крестные ходы, поклонные кресты – это тоже «выплески» из храмов духовной энергии. Исстари пространство священного затрагивало все стороны человеческой жизни, наполняя их глубоким смыслом, давая содержание жизни как отдельному человеку, так и всему обществу в целом.
Немного конспирологии
Массовая культура, которая «расцвела» на обломках постмодернизма, пытается создать некую общую для всех систему ценностей, и основным инструментом выступает не что иное, как искажение основ самого бытия при активном использовании визуального языка Церкви.
Один из наиболее уважаемых в мире специалистов в области массовых коммуникаций, Маршалл Макклюэн, названный западными культурологами «пророком электронной эры», писал в своей книге «Понимание Медиа» в начале 70-х годов (еще в те времена, когда коммунизм завоевывал новые страны и материки!): «Русским достаточно адаптировать свои традиции восточной иконы и построения образа к новым электрическим средствам коммуникации, чтобы быть агрессивно эффективными в современном мире информации».
Вопрос: как можно было говорить о «традиции восточной иконы» в 70-е годы, во времена торжествующего атеизма?.. Не стоит недооценивать сильных противников. Корни нашего идеологического наступления они искали… в нашей духовной истории, и именно в то время, когда наши «слепые вожди слепых» с самоупоением добивали остатки нашего наследия. Они исследовали нас, как опасных и непонятных врагов, через призму «холодной войны».
Именно в результате этих исследований появлялись такие книги, как «Икона и топор» Биллингтона, занимавшего почетную должность библиотекаря конгресса США и напрямую связывавшего нашу приверженность к иконе с силой нашего духа и военной мощью. Он считал, что не слова, а именно святой образ объединял воедино наши бескрайние просторы.
Возвращаясь к Макклюэну, нельзя не вспомнить его совет «надо учиться у русских», адресованный специалистам с Мэдисон-авеню, той самой улицы, где расположены ведущие рекламные агентства. Он считал, что русские в своей коммунистической пропаганде не изобрели ничего нового. Русские, по его мысли, просто следовали духовным традициям своей страны и восточной иконы, создавая яркие, впечатляющие образы. Макклюэн потратил многие годы, убеждая специалистов учиться у русских и уделять больше внимания визуальному образу. То, что творится на наших улицах, это засилье рекламы, – косвенный результат «холодной войны».
Современные массмедиа, руководствующиеся необходимостью создания общезначимого символического пространства, меняют саму структуру «языка улиц» для облегчения восприятия новых ценностных «святынь». Окружающий нас мир, стремительно погружаясь в «святое без Бога», вырабатывает соответствующий язык образов, опирающийся на базовые психологические архетипы и проверенные веками законы выражения священного. На этих же законах и архетипах веками основывалось богооткровенное церковное искусство, и богатая практика этого искусства показы-вает, что Церковь имеет «ключи разумения» об образе и всей полноте методов его использования как в силу своей богочеловеческой природы, так и благодаря многовековому опыту.
Но может ли церковное учение об образе, даже столь богословски и философски выверенное многовековым опытом, быть основой для эффективного анализа явлений современной культуры, отличной от него по характеру, средствам и целям? Не является ли попытка такого анализа ошибочной? Для ответа на эти вопросы необходимо вкратце очертить само иконичное пространство – то «оперативное поле», в котором живет и создает свои реалии подлинный «язык священного».
Весь мир – икона Творца
Мы можем рассматривать икону не только как «окно» в горний мир, но и как часть человеческой культуры, как определенный информационный код, который помогает нам войти в священное пространство.
По учению Церкви, весь мир предстает как целостная система образов-символов, которые находят свое отражение в человеке. «Поскольку идеи и животных и всего, что в природе, присутствуют в Боге в целом, то не по отдельности то, что здесь, является изображением и подобием того, что там. Ведь все, что здесь, является изображением того, что там», – писал преп. Максим Исповедник.
«Принцип иконичности служит формообразующим принципом всего богословия и практики Православной церкви, поэтому не случайно восстановление иконопочитания носит название «Торжества Православия». Книга Валерия Лепахина «Икона и иконичность» рисует нам впечатляющую картину иконичного пространства, которое, имея основание в самой природе Святой Троицы, охватывает собой все творение и особенно проявляет себя в Церкви, наиболее полно раскрываясь в Литургии. В литургическом пространстве органично живут и взаимодействуют иконы, выраженные в слове и образе, звуке и действии, явлении и процессе. Это не столько богословское умозрение, сколько целостное мироощущение, которое хорошо выражено словами из Деяний Седьмого Вселенского собора: «Христианин сказал: я посредством неба, и земли, и моря, и дерев, и камней, и мощей, и храмов, и креста, и ангелов, и человеков, и посредством всякого видимого творения и невидимого приношу поклонение и почитание единому Владыке и Творцу».
Можно утверждать, что в Церкви раскрытие мира как системы образов явлено во всей полноте церковного искусства.
«Мир, понятый как произведение искуснейшего Художника, а в нем и всё, созданное руками человека, подражающего в своем творчестве Божественному Создателю, представлялся христианским апологетам хранилищем особой информации, сознательно заложенной в него Богом и доступной восприятию человека. Необходимо только найти ключ к получению этой информации, хранящейся в формах божественного человеческого искусства», – писал исследователь византийской эстетики В. Бычков. Какое отношение эта практика имеет к современной культуре?
На наш взгляд, церковное иконичное пространство раскрывает в разнообразных формах своей практики антропологическую норму человеческого бытия – полноту переживания духовных и житейских реалий, выраженную в стройной, разнообразной, структурированной системе символов, возводящих человека к Первообразу всего – Богу, а затем, обогатив его новым духовным опытом, вновь возвращает его в мир.
Полноту бытия и пытаются по-своему создать, а чаще всего имитировать современные медийные структуры. Как это делается, какие используются для этого приемы, как используются в современной рекламе и брендинге методы сакральных искусств – это тема особого разговора.