Икона рубежа тысячелетий. Лекция Ирины Языковой (+Видео)

ХХ столетие вошло в историю как век разрушения храмов, иконоборчества, гонений на церковь. Но к концу столетия Православная церковь вновь обретает свободу, а вместе с этим появляется возможность возрождения церковного искусства. Но каковы плоды этого возрождения? С чем вошло иконописание в III тысячелетие: только ли с воспоминанием о великом прошлом Древней Руси и попытками вернуть былое величие или с новым видением традиции и творческими поисками нового языка? Как развивается икона в условиях свободы? Чему и как учат в иконописных школах? Как влияет массовая культура на развитие иконописания? Существует ли понятие «икона XXI века»?
Ирина Константиновна Языкова — искусствовед, известный в России и за рубежом специалист в области христианской культуры, и в частности, русской иконописи. Автор книг о русской иконе. Преподаёт в христианских учебных заведениях.

На предыдущей лекции я рассказывала об иконе в Советском Союзе, и мы, говоря о разных мастерах, пришли к началу 1990-х годов. И так промыслительно мы закончили иконой, написанной замечательным мастером Александром Соколовым. Он начинал еще в советское время, когда иконописание было под запретом, как и все церковное искусство, когда занятие иконописным творчеством было небезопасным. Тогда была и соответствующая статья в Уголовном Кодексе, по которой могли привлекать и привлекали иконописцев, но, тем не менее, люди писали иконы, и те, кто начинали тогда, заложили основу того, что мы сегодня называем современной иконой. Именно его иконой “Неупиваемая чаша” я и закончила в прошлый раз, потому что эта икона стала чудотворной. Конечно, чудотворение иконы от мастера не зависит, это дает Бог, но все-таки в этом есть некий знак, знак свыше, что это искусство принято, что оно не просто творчество отдельных мастеров, а оно становится общецерковным значимым событием.

И сегодня мы должны начать именно с Александра Соколова, потому что в конце февраля он ушел из жизни. Это был замечательный мастер, один из лучших современных иконописцев, ему было всего пятьдесят пять лет. Александр Соколов в 1990-е годы и в начале уже нового тысячелетия работал очень успешно, очень интересно и во многом повлиял на развитие иконописной традиции. Сегодня мы с вами будем говорить о новой традиции как об очень интересном явлении, которое довольно трудно вычленить, потому что по сравнению с советским временем мастеров стало гораздо больше. Тогда были единицы, может быть, десятки, а сейчас сотни, тысячи. Сегодня существует множество школ, мастерских, артелей. Есть учебные заведения, которые готовят иконописцев, этого не было раньше. В советское время главная трудность была в том, что многие мастера начинали с нуля, без учителей. Сегодня же есть учителя, и школы, и уже третье поколение иконописцев трудится. И сегодня проблемы другие, о них мы еще поговорим.

Но важно вычленить из этого потока (а это действительно стало потоком) настоящих мастеров. Их по-прежнему не так много, но именно они определяют вектор развития традиции. Один из них –  Александр Соколов. Вот еще одна замечательная икона «Не рыдай Мене Мати», в ней как раз видно, что для поколения тех людей, которые начинали в советское время и продолжали уже в постсоветское, характерно очень бережное отношение к традиции. Им было очень важно привиться к древу древней традиции, которая уходит корнями в Древнюю Русь и Византию. В то же время эти мастера (и Александр Соколов был таким мастером) поняли, что копийный путь восприятия традиции – это тупик. Они начали искать такой способ, при котором сохраняется образ, его каноничность, сохраняется та отличительная особенность иконы, которая вырабатывалась веками, но при этом это живое искусство, которое является выражением веры нашего времени.

В одном из своих интервью Александр Соколов потрясающе сказал: «Да, сегодня все хотят доказать, что икона – это такое высокое духовное искусство, бесстрастное, но забывают о том, что икона не может быть бездушной, что за бесстрастными ликами не должно быть чего-то такого, в чем не принимает участие душа. Наша душа, которая вложена туда, и душа зрителя, молящегося, которая откликается, – это самое главное». Я думаю, что ему удалось воплотить это в своих произведениях.

Я снова возвращаюсь к иконе “Неупиваемая чаша”. Количество колечек, подвесок, приношения к иконе как раз говорят о том, что эта новая икона (а ее написал молодой человек, всего тридцати трех лет) воспринята была народом именно потому, что это не только реконструкция утраченной в советское время иконы, но образ написан так, что он находит отклик в душе молящихся людей. На фотографии начала 90-х запечатлен молодой иконописец и вся его семья. Четверо детей, сейчас они уже выросли, у него уже трое внучек. Жена тоже художница. Это уникальная семья, редкое явление для нашего времени. Обычно если один в семье художник, то другой себя приносит в жертву, должен подвинуться, а здесь расцвели оба таланта.

Начало творческого пути Александра Соколова было связано с удивительным священником, Анатолием Яковиным (к сожалению, он погиб в автокатастрофе, ему шестидесяти даже еще не было). Встреча с отцом Анатолием дала Соколову очень правильную духовную основу. Батюшка благословил его писать иконы. Александр Соколов получил хорошее художественное образование, но не каждый, кто получил художественное образование, понимает, в чем смысл иконы. Не всякий верующий, даже глубоко воцерковленный, понимает иконопись. Но у Александра Соколова просто сложилось какое-то чудесное сочетание практического христианства (и в семье это было видно) и удивительного художественного таланта, из-за этого его иконы очень теплые и подлинные.

Вот, например, маленький домашний складень, написанный им, здесь мы видим, насколько образы близки к человеку, они написаны именно для молитвы. А вот большой монументальный образ, предназначенный для храма.

Александр Соколов работал и в монументальном искусстве, и в станковой иконе, и в ювелирном искусстве, это был удивительно разносторонний мастер! И все его произведения искренние и глубокие. Мы сегодня посмотрим разных мастеров и увидим, что это одно из главных свойств иконы на рубеже веков. Он прочерчивает очень важную линию, на которую хорошо бы равнялись сегодняшние молодые мастера. В лице таких мастеров как Александр Соколов икона к концу 1990-х годов (и в начале 2000-х это особенно хорошо видно) начинает решать очень сложные задачи. Задачи не просто наполнения храмов: понятно, что в 1990-х годах, когда Церковь получила свободу, первейшей задачей было восстановить храмы, расписать храмы, наполнить их конами, создать иконостасы. Но мы увидим, насколько уже к началу 2000-х годов эти задачи усложняются.

Возвращаясь к вопросу о традиции, хочу обратить внимание на Любятовскую икону Божьей Матери, написанную Александром Соколовым. Кто хорошо знает древнерусскую живопись, помнит, что есть такая знаменитая икона псковского письма. Здесь видно, насколько мастер умел сохранить и узнаваемость иконы, и сказать свое слово. В иконе ведь очень трудно сказать свое слово. Я надеюсь, если будет у нас еще одна возможность встретиться с вами, мы поговорим отдельно об авторской иконе. Но к ней шли постепенно. В конце 1990-х только-только начинал проклевываться авторский стиль, авторское понимание образа при сохранении канона, а в начале 2000-х годах это явление все ярче и ярче обозначается. Александр Соколов относится именно к тем людям, которые всегда сохраняют в творчестве свое лицо. Притом, что мы узнаем тот образец, на который он равняется.

Интересно посмотреть рисунки мастера, его предварительный материал. Когда я помогала Александру Соколову сделать несколько выставок, мы поняли, что такой материал тоже интересно выставлять, потому что это не просто кухня художника – это самостоятельное произведение. Когда человек начинает учиться, особенно в серьезном художественном учебном заведении, то его учат рисунку, композиции и так далее. Это нормально. Но есть и такое расхожее мнение, что иконописцу ничего этого не нужно, достаточно взять прорись со старой иконы, перевести на доску, затем правильно ее раскрыть – и вот готова икона. Но серьезные мастера, конечно, так не работают.

Возьмем подготовительный рисунок к иконе «Воскресение. Сошествие во ад». Здесь видно, насколько хорошим рисовальщиком был Александр Соколов, насколько он тщательно прорабатывал рисунок, выстраивал композицию, каждый раз заново. Казалось бы, иконопись — каноническое искусство, где все веками отработано, что еще нужно мастеру? Но ему было нужно, чтобы его художественное произведение было не просто копией старого образца, а было его личным высказыванием. Это очень важный момент. Все мастера, работающие серьезно, как правило, обладают хорошим собственным рисунком. Кто-то из великих сказал, что рисунок – это совесть художника. Если человек не умеет рисовать и берется за икону, то, как правило, у него ничего не выходит. Конечно, можно научиться отрисовывать так называемые кальки с икон, многие сегодня так и работают, особенно коммерческие мастерские. Но настоящего искусства из этого, как правило, не получается. Не надо забывать, что иконопись, хотя оно и церковное искусство, остается искусством. Это совсем не производство предметов культа, как иногда считают в коммерческих иконописных мастерских.

Церковь иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно, довольно известная, построена в начале XVIII-го века. Долгое время Александр Соколов был прихожанином этого храма, его семья до сих пор живет в Царицыно. В начале 90-х гг. его пригласили писать иконы и расписывать этот храм. И он столкнулся с очень сложной задачей, это тоже очень показательно для современности.

Восстановление храмов часто ставит своей целью, чтобы обстановка этого храма была точно воссоздана, тем более если это памятник архитектуры. Но Александр Соколов этим не ограничился. Он сделал прекрасные фрески на фасадах этого храма, например, храмовый образ Богоматери “Живоносный источник” на алтарной стене.

Иконостас храма более или менее сохранился, по крайней мере, его воссоздали в том виде, в котором он был до закрытия церкви. А иконы пришлось писать Соколову. Как в иконостас синодального периода вписать новые иконы? Если идти по чисто археологическому пути, то нужно было бы здесь писать синодальные иконы, но синодальный период, как бы мы к нему не относились, это все-таки период упадка.

Сегодня, конечно, к нему проявляют глубокий научный интерес, его исследуют, и понятно, что синодальное искусство было разным, удачным и менее удачным. Но заказчик и художник вместе пришли к выводу, что повторять синодальную живопись не стоит. Поэтому задача усложнилась: нужно было вписать иконы так, чтобы они в иконостас вошли органично. Надо сказать, что мастеру это удалось. Ансамбль сложился. И я хочу, чтобы вы обратили внимание на особый стиль этого мастера, его любая икона воспринимается не просто как плоская раскраска, это живопись. И это тоже одна из ведущих тенденций современной иконописи.

 

Миф о том, что икона обязательно плоская, постепенно уходит. В работах Алексея Михайловича Лидова, например, есть исследования о пространственной иконе. Хора — это понятие встречается еще у Платона, а от него перешло в Византию, где было понимание, что весь храм – это хора — пространственная икона, в которую входит и живопись, и мозаика, и иконопись, составляющие особое духовное пространство, которое воссоздает образ Небесного Иерусалима. Поэтому каждая отдельная икона пишется в так называемой обратной перспективе (хотя этот термин условный, показывающий, что это другая перспектива), в соотнесенности с другими, и потому икона никогда не есть что-то плоское, раскрашенное, полуабстрактное.

В начале 1990-х годов многие иконописцы, начиная свою иконописную карьеру, впервые столкнувшись с этим искусством, стремились именно к плоскости. Я помню, тогда рассуждали, чем отличается икона от картины, и первое, что называли, – обратная, т.е. особая, перспектива, отсутствие иллюзорной глубины и проч. Но это не дает нам права превратить образ в плакат. Мне кажется, тут как раз и нужна свобода иконописца. Свобода в рамках канона… И у Александра Соколова эта свобода проявляется в том, что он делает иконное пространство живым, он дает ему свою внутреннюю динамическую жизнь.

Этому мастеру присуще такое живописное письмо, что каждый отдельный фрагмент иконы становится буквально драгоценным, он вибрирует, он живет, он энергетически заряжен. Живопись — очень важная часть иконы как произведения искусства. Сегодня мы больше начинаем смотреть на икону не только как на сакральный образ, но и как на произведение искусства, это очень важно. Мы ничего не прибавляем к Седьмому Вселенскому собору, мы ничего не можем сказать больше того, что сказали святые отцы об иконе, и того, что входит в догмат об иконе, но каждое поколение иконописцев всегда вносило что-то свое в эстетическом смысле, создавало свой стиль. Очень важно понимать, что есть канон, и есть стиль: понятие о красоте, понятие об эстетических предпочтениях со временем меняется, а канон, смысл иконы, остается неизменным на протяжении веков.

В чем же задача современных иконописцев? Это особенно хорошо было осознанно на рубеже XX-XXI-го века, когда уже вроде бы и традицию возродили, и какие-то связи восстановили, но появился вопрос: «А что же такое икона XXI-го века?» Это икона, которая осмысляется иначе эстетически, не канонически, не догматически, а именно эстетически. Мне кажется, что Александр Соколов внес в эстетику иконы много нового и интересного. Может, это не сразу заметно, но хорошо видно, когда мы начинаем внимательно рассматривать его произведения.

Понятно, что икона создается, прежде всего, для молитвы, не для эстетического удовольствия. Но эстетика неразрывна с иконой, она внутри софийности божественного мира, где красота – одно из имен Божьих. Некрасивая икона (а таких мы сегодня видим очень много) – это нонсенс, скрытое иконоборчество. У Александра Соколова была особая чуткость к красоте. Вглядитесь, как у него все тонко и интересно сделано, красота для него не самоцель, но она выявляет внутреннюю жизнь образа.  Икона не просто сакральный знак, какой-то узнаваемый сюжет, в каждой иконе есть свои детали, свои отношения – цветовые, световые. Как тут предметы живут! У Соколова предметы какие-то удивительно живые. Посмотрите, какой ракурс у Иоанна Богослова, он прислушивается к Божественному голосу, чтобы передать его потом Прохору, своему ученику, который запишет все. Это не просто повторение известного сюжета, это заново пережитый образ.

Чем икона трудна для художника? Тем, что кажется, что в прошлом уже все сказано. Кажется, что все сюжеты уже разработаны (сейчас мы не берем современные сюжеты, это отдельная тема – новомученики и так далее). Но как написать традиционные сюжеты так, чтобы это было по-новому? Не новое, а по-новому! Современное искусство, особенно искусство модерна, занято тем, чтобы сказать то, что до него никто никогда не говорил. А в иконописи вы говорите о том, о чем до вас говорили две тысячи лет, но вам нужно сказать так, чтобы это стало откровением для современников. Прежде всего, откровением красоты, потому что икона – это образ красоты горнего мира. Вот, например, традиционный сюжет – Троица. Мы прекрасно помним икону Андрея Рублева. Но как уныло сегодня смотрятся копии с Рублева, в которых нет прозрачности, чистоты и удивительного воздуха рублевской иконы, эти копии кажутся не просто плохими повторениями, но искажениями чистоты и духовности первообраза. Александр Соколов пошел совершенно по другому пути. Да, он сохраняет почти ту же композицию, чуть-чуть ее делает более пространственной, но он абсолютно по-другому ее решает. Я думаю, что это не менее интересно для своего времени, чем был Рублев для своего времени.

А вот небольшой фрагмент росписи из этого же царицынского храма. Это тоже очень живая роспись. В стенной росписи художник всегда чуть более свободен, чем в иконе. В иконе все-таки больше сковывающих художника вещей, чем в стенописи. И тут мы видим удивительное движение ангелов, это сцена  «Сон Иакова», ангелы сходят и восходят по небесной лестнице.  Здесь и другие сюжеты из книги Бытия. Буквально каждый кусок этой росписи потрясающ, их можно рассматривать, их интересно наблюдать, они живут своей жизнью. Это заслуга мастера.

Когда мы говорим о возрождении храмов, чаще всего мы имеем в виду средние храмы, хотя и они имеют свою историю. Но есть храмы особые, которые можно назвать шедеврами. Как их восстанавливать? Вот храм Живоначальной Троицы в Троице-Лыково, барочный, построенный на рубеже XVII-XVIII веков Яковом Бухвостовым. Внутри него был когда-то резной иконостас, точно такой же, как в церкви Покровах в Филях, очень известном памятнике, хорошо сохранившемся. В обоих храмах работали мастера Оружейной палаты. Но от иконостаса Троице-Лыково к 1990-м годам осталось только распятие и несколько отдельных деталей. Весь сложнейший по конструкции и виртуознейший по резьбе иконостас был практически заново сделан мастерской «Соборъ», по аналогии с иконостасом храма Покрова в Филях. Руководил резными работами Андрей Фехнер, известный мастер, который украсил много храмов прекрасными иконостасами.

Качество резьбы здесь не менее высокое, чем у мастеров Оружейной палаты. И опять здесь мастера столкнулись с важной проблемой: если иконостас был восстановлен один в один, то живопись. которая тут была, решили не копировать. И тот, и другой храм расписывала артель под руководством Карпа Золотарева, мастера Оружейной палаты. Это своеобразная живопись, я бы сказала – на грани между иконой и картиной. В ней появляется уже трехмерное пространство, объемные фигуры, второстепенные детали, не всегда удачное письмо ликов. Это интересный исторический прецедент, для XVII века характерный. Для своего времени это было достижением. И в наше время немало тех, кто любит XVII век, ценит искусство Оружейной палаты. Однако повторять эту живопись в современном храме большого смысла нет.

Сегодня концепция восстановления храма постепенно все больше и больше понимается не просто как реконструкция памятника архитектуры или оформление музейного пространства, а как создание живого храма, где должно проходить богослужение. Хотя часто органы архитектурного надзора требуют, чтобы все было восстановлено в точном соответствии с таким-то веком и таким-то стилем. Но важно осознавать, что храм – это живое органическое единство. Очень часто храм строится в одном веке, а иконостас ставится в другом веке, а иконы в него вносятся вообще на протяжении всего его бытования. Мы видим, если храм не закрывался, какие разнообразные и разновременные образы в нем присутствуют. И здесь было принято трудное, но очень верное решение – вставить в барочный иконостас иконы современного письма, но так, чтобы они вписались в него органично.

Александр Соколов возглавлял бригаду иконописцев, и он решил, что некоторые элементы XVII-го века здесь будут сохранены: более объемные лики, чем обычно, золотопробельное письмо, орнаменты тканей и т.д. Здесь повторены некоторые сюжеты по аналогии с церковью Покрова в Филях. Но здесь также узнаваемая и манера Александра Соколова, хотя есть в то же время приближение, если хотите, уступка XVII-му веку. Это очень сложная задача. Но к  началу 2000-х у лучших мастеров созрела достаточно большая сила, чтобы решать такие сложные задачи.

Вот местные образ Богородицы, Спасителя — очень характерные нимбы с рисунком, характерным для XVII-го века, складки тоже более объемные, а лики уже современные. Виртуозность в деталях сохранилась. Для обычной своей иконы или для другого храма Александр Соколов в такую деталировку не уходил бы, но здесь она была необходима. Вот это, действительно, очень сложная задача — связь времен. Увы, не все понимают, насколько сложные задачи иконописец каждый раз решает.

Икона, как говорит Александр Корноухов, замечательный наш мозаичист, сегодня вносится в храм, а она должна выходить из стен этого храма, она должна быть органичной ему. Нельзя одни и те же иконы писать в разные храмы, каждый храм требует совершенно индивидуального  стилистического решения. И здесь, как мы видим, Соколов явно повторяет композицию XVII-го века, с ее более пространственным решением, но стремится сохранить и каноническую основу, которая уже тогда начинала разрушаться. У всей бригады, восстанавливающей интерьер Троице-Лыковского храма, была очень трудная задача, с которой они справились. И, надо сказать, что это удивительная творческая удача.

Одна из последних работ Александра Соколова — это огромный иконостас нового храма в Ярославле. Огромный собор, здесь иконы больше двух метров, я видела, когда он их писал в мастерской. Здесь работала большая бригада, не только он один. Здесь стояла совеем другая задача: новый храм это еще абсолютно не обжитое пространство, где иконостас должен задавать тон для остальных будущих икон. Здесь еще не расписаны стены, даже не понятно пока, как расписывать этот храм. Но иконостас уже задает литургический настрой. В каждом храме иконописец решает новую задачу. Слава Богу, что такие большие мастера, а Александр Соколов относится к большим мастерам, могут эти задачи решать.

Еще один храм, тоже новый, храм Рождества Христова в Мытищах. Здесь также работала большая бригада, Александр Соколов расписывал алтарную апсиду, и это наиболее удачная часть в храме.

Тут видна еще одна проблема,  которую сегодня пытается решать церковная традиция, – создание архитектуры современных храмов. За двадцать пять лет нашего церковного возрождения настроили таких странных храмов, что надо уже осмысливать, что же такое храм XXI века. Я надеюсь, вы сегодня получите представление о том, что такое икона XXI века, а вот что такое храм XXI века – это пока большой вопрос. Я считаю, что большой мастер может исправить неточности архитектуры, странности этой архитектуры.

Современная архитектура обычно тяжелая, эклектичная, архитекторы как-будто самовыражаются в этой архитектуре. И тут мы тоже видим такой же пример, с разными окнами в алтаре, с нагромождением форм. Сделав такую легкую, очень прозрачную, в голубом мафории на золотом фоне Богородицу, Соколов облегчает эту архитектуру. Это ведь тоже задача мастера – не испортить прекрасную архитектуру того же самого нарышкинского барокко, как в Троице-Лыково, и, наоборот, исправить несуразности современного архитектора. И напоследок еще один образ Богородицы Александра Соколова. В его богородичных иконах есть какая-то особенная теплота и почти личностная нота. Каждая из них смотрится абсолютно живой личностью.

Теперь мы перейдем к другим мастерам. Александр Соколов со многими из них работал, все они когда-то вместе начинали. Рассмотрим еще один пример того, как сегодня решается задача восстановления храмов. Московский храм Живоначальной Троицы в Хохлах, тоже нарышкинское барокко, но не такое пышное, как мы видели в Троице-Лыково. Здесь замечательный настоятель отец Алексей Уминский, многим из вас хорошо известный, ведущий телепередачи «Православная энциклопедия».

Когда ему достался этот храм, им было принято очень разумное решение. С одной стороны, это памятник архитектуры, храм рубежа XVII-XVIII веков. Здесь сохранился иконостас, он находится, если я не ошибаюсь, в собрании Исторического музея, и Музей был готов вернуть этот иконостас, в начале 2000-х годов такие жесты со стороны музеев случались. Но отец Алексей отказался. Когда Церкви отдали этот храм (в советское время здесь была какая-то лаборатория), он был в более или менее хорошем архитектурном состоянии, но восстановление внутреннего убранства требовало больших затрат, трудной работы и так далее.

Отец Алексей принял, на мой взгляд, очень мудрое решение: новая жизнь храма начинается с белого листа. Он не взял старый иконостас, созданный в синодальное время, и эстетически не очень отвечающий современному пониманию церковного искусства, но он привлек иконописцев (благо, что среди прихожан этого храма немало хороших иконописцев), и они сделали абсолютно новый интерьер.

Новый иконостас получился гораздо более нарядным, кстати, резьба и проект иконостаса принадлежат уже упоминаемому Андрею Фехнеру. В работе над иконами участвовали многие из известных и не очень известных иконописцев. Достаточно назвать Александра Лавданского, Алексея Вронского, Анатолия Этенейера, Алексея Лукашина. Когда люди восстанавливают свой храм, в котором они будут молиться, а не просто делают какой-то заказ, они даже к иконе немного по-другому относятся. Одно дело, когда ты пишешь для чужого храма, а другое дело, когда ты создаешь пространство своего храма.

Большинство иконописцев, участвовавших в этой работе, как я уже сказала, прихожане этого храма. Получился интересный ансамбль, очень разнообразный, потому что писали очень разные мастера, но как-то они все уживаются вместе. В храме есть второй иконостас в небольшом пределе, тоже интересный, но скромнее. По всему периметру сделаны небольшие киоты, которые постепенно заполнились иконами современных мастеров. Есть несколько древних икон, которые были подарены храму, они тоже интересно соседствуют с новыми.

Стены оставлены белыми, не расписанными. Это тоже очень хороший пример, потому что сегодня часто люди хотят восстановить храм «под ключ», чтобы было все сразу – и иконостас, и роспись, и иконы, и утварь, и шитье, все-все. Мы забываем, что раньше храм накапливал свои сокровища постепенно, в течение веков. Храм мог стоять несколько веков не расписанный, с минимальным числом икон. Сегодня, может быть, нам даже более понятна красота белых стен, чем бесконечно, как обоями, заполненные многочисленными сюжетами росписи. В Троице в Хохлах предпочли максимально наполнить храм иконами, но стены оставить белыми. Это, может быть, труднее для прихода, потому что нужно часто белить стены, которые из-за лампад и свечей будут быстро закоптиться, но, тем не менее, община на это пошла. Храм получился очень современный, интересный, своеобразный. Он находится в Китай-городе, вы можете туда заглянуть при случае и убедиться в этом сами.

Посмотрим на некоторые иконы этого храма. Вот храмовая местная икона «Спас Элеймон» (Милостивый), написанная Александром Лавданским, это один из ведущих современных мастеров, я о нем упоминала и в прошлой лекции, он начинал свой путь в иконописи еще в конце 1970-х годов, придя из авангарда. Он был учеником известного художника Василия Ситникова (был такой художник-бунтарь в 1960-1970-х годах). Уверовав, Лавданский развернулся абсолютно на 180 градусов и от эпатажных работ перешел к очень гармонической иконописи. Это один из самых гармоничных художников среди современных мастеров. Его поиски 1980-1990-х годов сегодня не то чтобы закончились, но он нашел свой собственный стиль, свой образ, прежде всего, Спасителя, как в данном случае. Его почерк хорошо узнаваем, с другой стороны, у него всегда соблюдена мера традиции и современности, так что в отношении Лавданского я не слышала какой-либо отрицательной оценки или критики, тут такое равновесие и гармония, которые вообще очень трудно обрести современному человеку.

Алексей Вронский, другой мастер, работавший в храме Троицы в Хохлах. Тоже художник довольно-таки интересный. Он сейчас расписал один храм на Украине, мы все время молимся, чтобы он не был разбомблен, потому что так замечательно сделано его пространство, страшно, что эта гармония подвергается угрозе уничтожения из-за того, что сейчас там происходит. Вронский написал вторую главную икону в иконостасе — Богоматерь Иверскую. Вот эти две иконы держат весь иконостас. Очень разные мастера, но здесь они, при всей их разности, хорошо уживаются.

Хочется обратить внимание на одну из икон, которая стоит в киоте. Здесь мы тоже видим определенную тенденцию, которая, может быть, пока не главная, но она должна победить многие отрицательные тенденции, которые сегодня видны в новых образах. Это икона посвящена новомученикам, жертвам Алапаевска и Ипатьевского дома. Тут мы видим не только царскую семью и великую княгиню Елизавету Федоровну с ее келейницей Варварой, но и тех, кто был в Алапаевске вместе с ними сброшен в шахту, и всех, кто не покинул Ипатьевский дом в Екатеринбурге, хотя им была предоставлена такая возможность, а остался верен не только государю, но и Христу, понимая, что в данный момент речь идет уже не о политике.

Это очень мудрое решение, я думаю, что отец Алексей Уминский был к нему причастен, потому что он тонкий богослов. В РПЦ ни доктор Боткин, ни другие не канонизированы, а Зарубежная Церковь их канонизировала, проявив тем самым большую широту и глубину в понимании этого подвига. В данном случае, особенно после канонического соединения, мы не грешим здесь против канонов. Я думаю, что даже если бы и не было этой канонизации, написать так это очень мудрое и мужественное решение, потому что перед лицом смерти, перед лицом безбожной власти все эти люди оказались совершенно в равных условиях. и Господь принял эту жертву. Это икона написана Антоном Яржомбеком, тоже одним из ярких современных мастеров.

Есть в храме еще две иконы в киотах, их написал Андрей Бубнов-Петросян, который начинал в 1980-х годах, участвовал в первой выставке современной иконы 1989-го года, о которой я рассказывала. Один образ вполне традиционный, это св. целитель Пантелеймон, другой — Серафим Вырицкий, новый святой, живший в ХХ веке. Киоты — замечательная работа Андрея Фехнера.

Среди иконописцев этого храма, впрочем, и всей плеяды современных мастеров, особенно выделяется Анатолий Этенейер. Его можно было бы назвать авангардистом в иконе. Он и был когда-то художником-авангардистом, на одной выставке мы даже соединили его светские работы и церковные, и было очень интересно их сравнить. Этенейер весьма своеобразно обходится с традиционными иконографиями. В основу его триптиха положен очень известный образец, иконы Кирилловского иконостаса. Если кто помнит, Кирилловский иконостас — одно из самых гармоничных произведений древнерусской иконописи, это древнерусская классика. Написан в конце XV века, когда традиция находилась на вершине, когда все художественные решения были уже выверены, это пострублевская традиция, и в то де время — преддионисиевская, действительно, золотой век русской иконописи.

Что делает с этим Анатолий Этенейер? Повторяя композицию, он ее трансформирует, сильно вытягивая фигуры, делая более разнообразным колорит. Он смотрит на русскую икону из авангарда ХХ века, это очень современный взгляд. Три иконы висят отдельно на стене, потому что его трудно с кем-то поставить рядом, но это очень интересное решение. Может быть, за такими решениями будущее. Церковная традиция не герметична, она не может не испытывать влияния светского искусства. Другое дело, какого рода будет это влияние: разрушающее или созидающее. Время покажет, насколько такой подход Анатолия Этенейера будет подхвачен другими.

Хочется обратить внимание на афишу выставки. В 2010 году был юбилей храма Троицы в Хохлах, четырехсотлетие со дня освящения, и была организована выставка «Свет Троицы» на Кузнецком мосту, где все иконы храма были выставлены, чтобы люди могли увидеть, что такое сегодня современная икона. Вообще выставок современной иконописи не хватает, их не так много делается, а хороших и вовсе почти нет. Бывают выставки в Манеже, где все-все-все выставляется сразу, и человеку бывает трудно разобраться, что из этого хорошее, а что плохое. Отец Алексей Уминский организовал эту выставку к четырехсотлетию освящения своего храма, она была потрясающей, и многим людям стало понятно, что икона XXI века существует. Не иконная продукция, которая сегодня массово выпускается, не ширпотреб, а подлинное современное искусство.

Важно понимать, когда мы говорим «современное искусство», мы не имеем в виду, что все, что сказано, спето, станцовано сегодня – это современное искусство. Не все, что сделано нашими современниками, войдет в историю, а только то, что останется после нас и будет оценено нашими потомками. Я уверена, что это искусство, о котором мы с вами говорим, останется. И оно будет свидетельствовать о том, кто мы, что и как мы думали, как мы верили, как чувствовали, как жили.

Вот Александр Лавданский, о котором я говорила, наверное, самый большой мастер из тех, кто работал в Троице в Хохлах. Удивительно видеть процесс его работы, он отрисовывает каждую икону, не довольствуясь просто прорисями, он прорабатывает в рисунке все нюансы будущего образа. Его вещи поражают тщательностью исполнения и глубиной интерпретации образа, какой-то бережной любовью к деталям, сочетанием строгости и декоративности, мягкости и глубины.

Он рано нашел собственное направление. Когда-то в 1990-х годах был такой спор: Византия или Русь? И кто-то был приверженцем Византии, как отец Зинон, кто-то держался древнерусской традиции, как Александр Соколов. Но Александр Лавданский нашел свой оригинальный путь: он ориентируется на Кипр, он много работал там и хорошо чувствует кипрскую школу. Кипрская традиция провинциальна по отношению к Константинополю и кардинальной византийской линии, может быть, чуть-чуть с романским влиянием, но этим она современному видению наиболее близка. Мы помним, как 1990-е годы преобладали аскетичные, скупые иконы, без излишней подробности, но к концу века ХХ-го они уступают место поискам новой декоративности. Мне кажется, что у Александра Лавданского это наиболее интересно получается.

Вместе с Александром Лавданским сегодня уже работают его дети: кто-то делает басму, кто-то режет, кто-то золотит, кто-то пишет. Это редкий случай, когда вся семья стала основой артели. Артель называется «Киноварь», в Интернете есть их сайт с фотографиями работ. Посмотрите и убедитесь, что Лавданский очень разносторонний мастер. У него разнообразный лексикон, он может писать в широком стилистическом диапазоне, решая различные задачи.

Например, он принимал участие в написании икон для иконостаса в Сургуте, Сибирь. Это огромный храм на ледяных просторах. Высокий иконостас пяти ярусов. Огромное количество людей там работало. Нефтяными магнатами был дан карт-бланш, и тут иконописцы, как говорится, оторвались. Центральный образ — Христос Ветхий Днями — был выполнен Александром Лавданским. Мне кажется, что это очень интересный, довольно редкий образ. Ветхий Днями, это не образ Бога Отца, его по канонам нельзя изображать. Первое лицо Троицы не было воплощено, поэтому все поздние образы, в том числе и в храме Христа Спасителя, не могут быть признаны каноничными. Был изначально образ Христа, который соединял в себе образ Отца и Сына. И здесь мы видим подписано: «Иисус Христос Ветхий Днями», образ символизирует вневременность возраста, насыщенность днями, вечность Сына, Единородного Отцу, в котором пребывает вся полнота.

Тут же изображены апокалиптические животные вокруг престола, звездчатая мандорла. Мне кажется, это очень интересный образ. Здесь образ кажется немного ярковато-плакатным, но только потому, что это огромная икона, она должна восприниматься на высоте нескольких метров.

А вот небольшая икона «Мученики кантарские». Это кипрские мученики, икона написана для одного из храмов на Кипре. Здесь особенно видна живописная свобода Александра Лавданского. Мы ранее говорили о драгоценной  живописи и свободе у Александра Соколова, но тоже можно сказать и о Лавданском. И эта тенденция, может быть, самое интересное, что есть в современной иконописи. Творчество проявляется не только в создании новых образов и сюжетов, но и в создании метафизической среды иконы. Икона – это не плакат на религиозную тему, не картина, написанная в икононном стиле, а это особая среда, духовность которой должна передаваться не только через сюжеты, но и через то, как икона написана, через золотой фон, через вибрацию красок, и этим мастерски владеет Лавданский.

Еще одна замечательная икона, им написанная, это алтарный образ Стефано-Махрищского монастыря. Заказчик — женский монастырь, поэтому здесь особая красота, которая близка этим монахиням. Смотрите, как ткань написана, как — цветы. Я не говорю, что это главное в иконе, главное в иконе – это лики, образ. Лики у Лавданского, как и у Соколова, одухотворенные, выразительные. Но хочется отметить их особый подход к иконе, в которой нет вещей второстепенных в смысле их бытия. В древности при написании иконы было разделение – «личное» и «доличное», лик был первостепенен, «доличное» — второстепенно. В синодальный период практиковалось в артелях разделение труда:  были личники, писавшие только лики, другие писали одежды, третьи – палатное письмо, четвертые – травы, каждый мог навостриться на своем и в целом получался качественный продукт. Так, например, в Палехе работали. Но это превращало иконопись в механическое производство, бесконечный поток ремесленной продукции, может быть, высокой, но это все равно остающейся ремеслом.

Но мастера, о которых я говорю сегодня, которые составляют сегодня вершину нашей современной традиции, не только этого не допускают, но они одинаково через себя пропускают и «личное», и «доличное», понимая икону как единый космос. Для Лавданского очень важно написать не только лик Богородицы, но и трон, на котором она сидит, и травки и цветы у Ее ног. Ведь это все проявление Царствия Божьего. Архимандрит Зинон говорит: «Икона ничего не изображает, она есть явление Царствия». А в Царстве Божьем драгоценны не только тела людей, но и травы, и деревья.

Много уже было сказано, как трудно написать новую икону, создать новый образ, как  трудно складывается иконография новых святых, в частности, новомучеников. Возьмем образ Елизаветы Федоровны. Великая княгиня была настоящей красавицей, ее фотографии излучают небесный свет, ее лицо светится неземной красотой. Но в иконографии ей больше всего не повезло, потому что при переводе этого прекрасного лица в лик (а мы помним по Флоренскому, что есть лик, лицо и личина, икона должна изобразить лик) очень часто теряется ее неземная одухотворенная красота. Мало я видела хороших икон Елизаветы Федоровны. Но вот икона, созданная Александром Лавданским, мне кажется интересной. Может быть, это не самый замечательный образец из всего того, что сделал Лавданский, но, икона примечательна тем, что в ней сохраняется внутренняя тишина и особый взгляд Елизаветы Федоровны.

Еще интересно, что фоном иконы служит пейзаж Москвы, узнаваемы и Кремль, и Марфо-Мариинская обитель. Земные  реалии как бы вторгаются в икону. Но это помогает передать историческую ситуацию, показать ту среду, в которой жила святая. И земная архитектура переводится в ранг небесного Иерусалима. Земля, освященная Елизаветой Федоровной, которая помнит ее, поднимается на уровень Небесного Царства. Впервые Александр Лавданский применил этот прием, в иконах иконостаса собора в Калининграде. Как ни странно, это было предложение (если мне не изменяет память, во всяком случае, так мне рассказывали в этом храме, когда я там была) митрополита Калининградского и Смоленского Кирилла, ныне святейшего патриарха. Он пожелал, чтобы на одной иконе был пейзаж Калининграда (Кенигсберга), а на другой  – Москвы. Лавданский справился с этим блестяще, написав двухметровые ростовые иконы Спасителя и Богородицы, с действительно узнаваемым пейзажем. С тех пор он нередко вводит реальный пейзаж в икону. Это новый прием, но он иногда оправдан. Не везде, конечно, прием не должен становиться штампом, потому что тогда образ теряет свою уникальность.

Самая главная заслуга этих мастеров, о которых я вам рассказываю, в том, что они пытаюсь создать, и часто создают, икону как уникальное произведение. Чего нет в так называемой иконописной продукции, где иконопись ставится на поток, образ штампуется, а икона обязательно должна быть уникальной! Икона нам свидетельствует о том мире, где все особое.

Интересны также проекты иконостасов, выполненные артелью «Киноварь» под руководством Александра Лавданского, они обычно украшены басмой. И вот реальное воплощение: иконостас нижнего храма церкви Троицы в Никитниках.

Верхний храм, как известно, расписан артелью Симона Ушакова в XVII веке, там прекрасный иконостас, когда-то это был филиал Исторического музея. Нижний храм не был расписан, в советское время он использовался как складское помещение. Потом нижний храм отдали общине верующих, артель «Киноварь» сделала тут прекрасный иконостас. Опять же очень важно, что это делалось индивидуально для данного храма, это не какой-то типовой проект. Я помню, в начале 1990-х годов в Манеже была выставка, где были представлены макеты храмов: сельский храм на сто посадочных мест, городской храм на триста посадочных мест. И от этого таким совком веяло, что думалось: «Боже мой, такие типичные вещи, неужели они будут штамповаться в нашем церковном обиходе?» К сожалению, штампуются. Но мастера, о которых я говорю, пытаются сделать что-то уникальное, у каждого из них свой почерк.

Чтобы закончить разговор о Лавданском, покажу еще один пример его монументальной росписи. Это тоже исторический храм, построен в начале XVIII века, Никольский храм в селе Озерецкое под Москвой. Здесь любимый Лавданским Кипр расцвел пышным цветом. Но притом, что мы легко угадываем исходный образец — известный храм в Лагудере, на Кипре, но Кипр предстает здесь в переработке русским мастером. И от этого тоже никуда не денешься. Здесь очень красивые орнаменты, иногда даже слишком красивые для сельского храма, но таков был заказ.

Очень интересно написан образ Троицы, тоже узнаваемый, но и своеобразный. Мы видим по стенам торжественный ряд воинов, вообще Кипр и Балканы очень любят образы святых воинов, и здесь они тоже в полноте представлены. Очень интересный житийный цикл. Включены и русские святые, например, Серафим Саровский, и совсем новые святые. В замысловатых виньетках представлены эпизоды истории храма, что тоже интересно, они сделаны почти гризалью, в два цвета. Кстати, этот храм был построен по благословению Петра I. Очень интересный и невероятно нарядный храм. Я думаю, что в Подмосковье таких храмов не так много, это своего рода жемчужина.

Конечно, говоря об иконе XXI века и о становлении современной иконописной традиции, мы никак не можем обойти имя архимандрита Зинона (Теодора). Мы о нем вспоминали и в беседе об иконе в советское время, потому он одним из первых начал работать, еще в начале 1970-х годов. Многие современные мастера у него учились или работали вместе с ним, например, в Даниловом монастыре, или приезжали к нему на консультацию, когда он жил в Печерах. Этот мастер работает активно и сегодня. Дай Бог ему здоровья, чтобы он  работал и впредь.

Если мы говорим о традиции рубежа веков, мне хотелось бы выявить в его творчестве несколько тенденций, проявившихся именно в это время. Отец Зинон был одним из первых, кто вывел русскую икону на международный уровень. Его уже в начале 90-х стали приглашать в разные страны. Вслед за ним и другие стали ездить и преподавать иконопись в разных странах. Сегодня уже по всему миру устраиваются иконописные курсы.

Икона – емкое искусство, через нее легко рассказать о православии. Простого человека, может быть, не так интересуют тонкости догматики или сложности богословия, но красота, которая явлена в иконе, мало кого оставляет равнодушным. В самом начале 1990-х годов отца Зинона пригласили расписывать Валаамский монастырь в Финляндии, затем он работал во Францию, Италии, Бельгии. В конце концов, было решено, что, раз существует большой интерес к иконе, нужно организовать под руководством архимандрита Зинона международную школу, такой международный иконописный центр, и для этого ему был отдан Мирожский монастырь в Пскове.

Древний Мирожский монастырь с его прекрасным храмом XII века с фресками греческих мастеров. Храм этот принадлежит музею, и он неприкосновенный. Конечно, никто из современных иконописцев и не посягает на него. А вот надвратная церковь св. Стефана Первомученика была отдана как раз иконописцам, должен был строиться новый корпус с современным оборудованием, под него уже были найдены международные средства. Но судьба этой школы была печальна. В 1994-м, если не ошибаюсь, этот монастырь был отдан Церкви, а в 1997 году архимандрит Зинон был оттуда изгнан правящим архиереем Евсевием за то, что дал возможность служить католикам, которые приезжали туда учиться, на праздник Успения в неосвященном храме.

Мы не готовы, видимо, к тому, чтобы устанавливать такие серьезные связи с нашими братьями на Западе. Тем не менее, в монастыре остался замечательный иконостас, который создан архимандритом Зиноном. Это каменный иконостас в Стефановском храме построен по типу византийских каменных тут темплонов, отец Зинон написал здесь замечательные иконы в ранневизантийском стиле. В тот период он очень ориентировался на раннюю Византию, на традиции первого тысячелетия. Это традиция, которая близка и западным нашим братьям, и для Руси была основой.

Например, образ Христа Ника — необычный, пришедший к нам из VI века. И рядом прекрасная и нежная Богородица. И вторым рядом — круглые медальоны с образами святых. Святой Стефан, святой Исаак Сирин и еще ряд святых. Такой скромный, аскетичный, настойщий монашеский иконостас. Братия этого монастыря составляла человек пять-шесть, но все они были либо иконописцами, либо теми, кто делает доски, в общем связаны были с иконописным искусством. Предполагалось, что этот монастырь будет служить развитию иконописной традиции. Увы, не получилось.

А вот еще один интересный пример творчества о. Зинона: «Беседа Пушкина и митрополита Филарета». Это не икона, а миниатюра. Не знаю, можно ли создать такую икону? Отец Зинон создал ряд миниатюр для жития митрополита Филарета (Дроздова). Все помнят известную поэтическую переписку митрополита Филарета и Пушкина, когда он ответил на знаменитое стихотворение «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана…». И мы видим тут интересное решение этого эпизода. Как вообще рождаются современные иконографии? Они не рождаются «от ветра головы своея», когда этим занимается человек, овладевший иконописным языком и свободно говорящий на нем. А иконописный язык – это сложнейший язык! Для иконописца просто перерисовать древнюю икону – это все равно, что переписать текст с другого языка, если вы копируете текст, но не понимаете его содержания, он не будет вашим высказыванием, и ошибки тут неизбежны. А в этой миниатюре хорошо видно, что, мастерски владея иконописным языком, архимандрит Зинон выстраивает новую иконографию совершенно в традиции византийской миниатюры.

Если вы посмотрите на миниатюры Минология императора Василия Второго (а он ориентировался именно на этот памятник), то увидите там подобные миниатюры, например беседа Иоанна Дамаскина и Космы Маюмского, они также сидят и беседуют между собой. У каждого из них какие-то атрибуты их творчества, они ведь гимнографы. Вот и на миниатюре отца Зинона мы тоже видим святителя Церкви, прославленного в лике святых, поэтому у него нимб, а Пушкин — признанный поэт, у него золотой лавровый венец, он увенчан земной славой. И здесь иконописец ничем не прегрешает против канонов. В руках у Филарета книга, он учитель Церкви, он переводил Новый Завет. В руках у Пушкина лира, «Я лиру посвятил народу своему…».

И тут иконописец не прегрешает против иконописной традиции. У Филарета учительский жест, он учит, собственно говоря, свою проповедь, свое учительство он и зашифровал в своем стихотворном ответе поэту. У Пушкина же слушающий жест, он внимает митрополиту. В одном из вариантов его стихотворения были такие строки: «И внемлет лире Филарета в священном трепете поэт…». Потом он эту ассоциацию убрал, оставив: «И внемлет лире серафима в священном трепете поэт». Мне кажется, это очень интересно. В какой-то мере мы с вами тут прослеживаем кухню современного иконописца и вдумчивого богослова, каким является архимандрит Зинон. Кстати, именно в это время рождаются его «Беседы иконописца», небольшая книжечка, выдерживавшая несколько изданий. Из «Бесед» отца Зинона хорошо видно, что он и богослов, и философ. Очень интересный, во многом спорный, конечно, с ним можно не соглашаться, но он и не утверждает, что он истина в последней инстанции, он размышляет.

Вот еще одна его икона, написанная приблизительно в это же время для православного монастыря в Бюсси, во Франции.

А эта икона святого Максимилиана Кольбе, католического польского святого ХХ века. Отец Зинон пишет образы и православные, и не православные,  в этом его свобода. Никто ему не может запретить писать иконы, даже правящий архиерей, который отправил его в запрет. Пять лет отец Зинон был в запрете, но, слава Богу, в 2002 году Святейший патриарх Алексий Второй снял с него все прещения. Я считаю, что свобода иконописца – это необходимое условие для творчества. Многие из иконописцев, о которых я сейчас говорила, писали для западных православных и не православных храмов. Это нормально.

В Бельгии есть Крестовоздвиженский монастырь в местечке Шевтонь, сюда архимандрит Зинон был приглашен работать в середине 90-х. Это интересный монастырь, там два храма – в одном служат латинскую литургию, в другом — византийскую. Византийский храм был расписан еще русскими эмигрантами в 60-х гг., а латинский храм так и стоял нерасписанным. И отец Зинон написал здесь романскую фреску.

Его идея (и она правильная), что возрождение западной иконографии должно идти не через русскую и греческую традиции, а через возрождение собственных традиций, которые были на Западе в средние века. Иконописный канон в первом тысячелетии был общим, при всей разности стилей, это был общий язык неразделенной Церкви. Он был понятен всем от Испании до Грузии. Это был общий язык, понятный всей христианской ойкумене. Стиль мог был разным – утонченным в Константинополе, более гротескным в Испании, с романским вкраплением в Италии и Германии и так далее. И вот отец Зинон создал великолепную фреску в алтаре латинского храма, где Спас Вседержитель в окружении традиционных символов евангелистов, с раннехристианскими символами в орнаменте.

Как эффектно смотрится в перспективе лаконичного храма фреска, написанная русским иконописцем. Второй раз отец Зинон был приглашен в Шевтонь уже в год двухтысячелетнего юбилея христианства, и в нартексе этого же храма он написал образ Небесного Иерусалима, по стилистике уже более близкую к Византии. Это не алтарная часть, и потому здесь он счел возможным написать такой образ. Его свобода владения разными стилями – тоже один из признаков современной традиции. В конце 1980 – начале 1990-х годов была установка на более тесную связь к определенному стилю, но сегодня все меньше говорят о стилистической однородности иконописи, потому что сама традиция – и православного, и вообще христианского искусства – стилистически не однородна. И, конечно, в разных храмах могут быть использованы различные традиции.

Очень показательный пример —  храм, который построен отцом Зиноном, вернее по его проекту, в ските, куда он удалился после изгнания из Мирожского монастыря. Это скит в деревне Гверстонь в Псковской области, почти у самой эстонской границы. Что такое скит? Это место уединения и молитвы. Отец Зинон купил (или ему отдали) полуразваленный деревенский дом, который он привел в порядок. На небольшом участке он построил крошечный храм. Мозаику сделал над входом. А внутри храма все очень строго, просто и очень эстетично. Этот храм я считаю выражением одной из современных тенденций, за которой будущее.

Сегодня есть тенденция к декоративизму, мы ее видели у Лавданского, мастерская «Киноварь» делает очень декоративные вещи, красивые, но не везде уместные. А есть поиски выразительности в минимализме. Вот так выглядит идеальный монашеский храм, где все минимально, всего две энкаустические иконы – Богородицы и Спасителя, низкие, аскетичные Царские врата. Это все особенно оживало во время богослужения.

К сожалению, архимандрит Зинон в Гверстони уже не живет, поэтому я говорю в прошлом времени, но там остались два его монаха. Пели здесь всегда знаменным греческим распевом. Интерьер очень соответствует строгой монашеской литургии. Мы в нашей современной церковной жизни больше привыкли к эклектике. Это своего рода церковный постмодерн, когда всё друг на друга наслаивается: в барочном храме ставят иконы, написанные под Рублева, хор поет синодальный партес, священники служат в современной интерпретации. Это наслоение неорганично, но именно это отражает дух нашего времени. Не случайно Бродский говорил, что эстетика – мать этики. От того, как мы понимаем красоту, многое зависит. Здесь же красота продиктована аскетичностью и молитвенностью жизни самого отца Зинона и его монахов.

Руководствуясь желанием идти вглубь церковной традиции, отец Зинон первым начал экспериментировать с древними техниками, стремился писать, как писали ранние христиане. Когда он был запрещен в священстве, он ходил в простой холщевой рубахе, как крестьяне ходили. Ему нельзя было служить, но к нему приезжали служить другие священники. Потому что христианину без литургии жить нельзя. Естественно, его братия не оставляла, но сам он не мог служить пять лет. И все это время он посвятил иконописи. За этот период он сделал так много, сколько он не мог сделать, когда занимался организацией иконописной школы, когда преподавал, учил других. Он невероятно много написал за эти пять лет своего вынужденного затвора. Это человек, который, действительно, видит свое служение в иконописи.

Достаточно взглянуть на один из его рисунков, чтобы понять, какого уровня он мастер. Когда-то давно, отец Зинон сказал такую фразу (это есть в его «Беседах»), что в иконописце художник должен умереть. Это он сказал в самом начале 1990-х годов, когда многие иконописцы только начинали, иные уходили в плакатность, в стилизацию, другие писали вычурно, словом, самовыражались через икону, как могли, пытаясь показать, что они великие мастера. Это было характерно для многих, и тогда он  произнес эту фразу, потом ее все цитировали.

Я как-то спросила его: «Отец Зинон, что же вы такое сказали, что теперь все на вас ссылаются, не желая учиться по-настоящему художественному ремеслу? Почему же художник в иконописце должен умереть?». Он посмотрел внимательно и говорит: «Но ведь художником-то надо быть, чтобы он в тебе умер!» Вот это честность и бескомпромиссность мастера. Отец Зинон вообще считает, что раньше пятнадцати лет учебы и постоянной работы человек не может браться за самостоятельную икону. Представляете, какая высокая планка?! По его рисункам видно, что он сам — настоящий художник, потрясающий рисовальщик. И, конечно, он не просто иконописец, а богослов, его «Беседы иконописца» ничуть не устарели.

Еще одна из значительных его работ: иконостас храма преподобного Сергия Радонежского в мемориальном комплексе на месте убийства отца Александра Меня в Семхозе. Это пригород Сергиева Посада. Здесь проходит тропа, которая всегда в народе называлась сергиевской, по ней ходил преподобный Сергий, и сегодня можно пройти из Хотьково в Лавру. Именно на этой тропе был убит 9 сентября 1990 года отец Александр Мень. Сначала здесь поставили небольшую часовню, потом ее сделали храмом, около нее стоит крест, где было совершенно это страшное нападение на батюшку. А потом поставлен и Сергиевский храм, который в 2004 году украсил отец Зинон. Он создал здесь каменный иконостас с фресковыми иконами. Он специально для этого привез псковский камень. Написал образы Христа и Богородицы, святых в византийском стиле.

Но говоря «византийский стиль», мы не имеем в виду, что есть прямой аналог этих образов, хотя часто иконописцы просто берут и копируют византийские образцы. У отца Зинона этого нет, он даже если и смотрит на какой-то образец, то все равно передает его в авторской интерпретации. Просто перекопировать для него не задача. В свое время, в середине 1990-х годов, он сделал прекрасную копию иконы Владимирской Божьей Матери, она была подарена патриарху Алексею Второму. Несколько дней отец Зинон провел в Третьяковской галерее, копируя древний образ. Но все же икона не есть копия, икона есть молитва. И в храме в Семхозе это ярко выражено. Особенно мне нравятся два образа преподобных: Ефрем Сирин и Иоанн Дамаскин, они написаны так, будто мастер знал их лично. Не просто увидел их где-то на иконе, а знал в жизни. Абсолютно живые образы.

В 2006-2008 году под руководством отца Зинона были выполнены росписи Никольского собора в Вене. Тогда венским архиепископом был митрополит Иларион, а они хорошо знакомы, с тех пор как владыка еще юношей приезжал в Печерский монастырь. Он пригласил отца Зинона расписать огромный храм, построенный в конце XIX века, освященный в 1901-м году. Но он не был расписан, был поставлен только васнецовский иконостас. Когда разразилась Первая мировая война,  было уже не до росписи, и вот в начале нового века отец Зинон храм этот расписал.

Никольский собор странный: снаружи — русский, а внутри — византийский. Вот так эклектично строили в начале XX века. И византийский стиль с его монументальным размахом очень хорошо лег на стены храма. Но я хотела бы обратить внимание и на нижний храм, где по проекту отца Зинона был создан мраморный иконостас. Здесь замечательный праздничный ряд, который сделан по синайскому образцу на одной доске. С одной стороны, хорошо угадываются образцы, с другой, они переработаны творчески и написаны в абсолютно авторской манере.

В 2008 году архимандрита Зинона пригласили работать на Афон. Греки нашли его в Вене и буквально уговорили приехать к ним и расписать храм в монастыре Симона Петра. Вообще это дорогого стоит. Мы знаем немало случаев, когда киприоты приглашают русских мастеров к себе расписывать храм, но на Кипре (он как мост между Грецией и Европой) всегда работало много иностранных мастеров, в частности, итальянцев, но когда на Афон приглашают русского мастера, то это высшее признание. Отец Зинон расписал небольшой храм в монастыре Симона Петра в характерном для него стиле, тут греки ничего не навязывали. Я считаю, что это великолепная роспись. Здесь как раз видно, что мастер владеет абсолютно свободно этим языком. Тут ни о какой копийности речи не может идти, это абсолютная музыка, свободное творчество внутри византийской традиции.

Два слова буквально об иконописной школе при московской духовной Академии, сегодня это ведущее учебное заведение, где готовят иконописцев. Иконописную школу возглавляет игумен Лука (Головков). Школа очень много делает для развития иконописи. Собрали иконописный подлинник, чтобы развивалась иконописная культура, чтобы иконописцы знали образцы и могли грамотно писать иконы. Школа дает навыки иконописного мастерства, знание технологии, иконографии, и все преподается на высшем уровне. В этой школе прекрасно учат шитью. Уровень выпускников и учеников школы показывает, что они получили хорошую основу, сегодня невозможно заниматься иконописью, не имея такой базы, не зная иконографии, не овладев иконописным языком.

Это как хорошая языковая школа. Может быть, вы не будете писать стихи на языке, но вы будете хорошо на нем общаться, но, увы, этот язык для многих пока еще иностранный. Любой язык постигается на своих вершинах. Красоту русского языка мы понимаем, когда читаем Толстого, Пушкина, Достоевского, Чехова. Здесь культура языка и проверяется. Точно также и в иконописи. Овладевая иконописным языком, осваивая его, студенты становятся иконописцами. И со временем среди них появляются и свои интересные находки, и мастера, которые превышают этот средний уровень. Очень важно, что сегодня средний уровень достаточно высокий. Андрей Рублев ведь не в пустыне родился, это была вершина среди вершин. И для того, чтобы сегодня появился Рублев, нужно чтобы был уровень хотя бы каких-то холмов, я не говорю об Эверестах. Выпускники лаврской школы эту гряду постепенно выстраивают.

Один из выпускников и преподавателей лаврской школы — Анна Зданович, хороший крепкий иконописец. В ее иконах видны творческие возможности и то, что она владеет этим языком, и может сказать новое слово, а не только копировать образцы. А вот другой мастер, Александр Солдатов, он шагнул чуть-чуть дальше, к самостоятельному творчеству.  Когда видишь таких мастеров, вышедших из школы, но преодолевших узость этой школы, это очень вдохновляет; мне кажется, это очень важно сегодня.

Когда я мы говорили о таких мастерах, как Александр Соколов, Александр Лавданский, архимандрит Зинон, – это люди, которые сделали самих себя, это люди, которые начинали давно и без учителей. Но для поколения, пришедших в иконопись в 90-х, важно, что появилась школа, крепкая система обучения. Правда, иногда видно, школа ограничивает своих учеников именно этой школьностью. Например, многие питерские иконописцы – ученики Академии художеств. Старая академическая школа несет такой исторический груз, что давит этим грузом, и это заметно на иконописцах питерской школы. В лаврской школе сильна привязка к древнерусскому искусству, и тоже ощущается давление древних образцов. И когда мы видим, как кто-то выходит из-под давления авторитетов, как Александр Солдатов, это шаг вперед. И в этом проявляется уже новая тенденция, характерная для поколения людей, которые получили серьезное иконописное образование, которые начинали уже в постсоветское время, когда появилась востребованность иконы. И работы такого мастера как Александр Солдатов как раз показывают, что у этого направления есть интересная перспектива.

Вот один из его первых иконостасов, где он уходит от древнерусского стиля и обращается к византийскому, но трактует его абсолютно не как отец Зинон это делает, и не в стиле мастеров, которых я вам показывала. Он находит свой подход. Это очень важно, значит, иконописец говорит своим языком, находясь внутри традиции, внутри канона, но своим языком. Так и рождается уникальность образа. Интересен храм, расписанный Солдатовым вместе с его учениками. Здесь соединились раннехристианские и древнерусские традиции, это был своего рода эксперимент. Оригинально и красиво расписана им трапезная, это не храм, подчеркну, а трапезная, но и здесь найдено им интересное художественное решение.

По проекту Александра Солдатова создан также иконостас новой русской церкви в Риме, где соединились византийские и древнерусские традиции, псевдовизантийский иконостас и образы, и им написаны иконы соотносимые с древнерусской традицией. Александр Солдатов пробует себя и в архитектуре, и тоже находит очень интересные решения. Он, как и средневековый мастер, претендует на некую универсальность, потому что средневековые мастера часто бывали одновременно и зодчими, и иконописцами, они писали и монументальные образы, и занимались ювелирным искусством. Это показатель мастерства, это показатель свободы и разностороннего таланта мастера. Мне кажется, что из всех выпускников (а сейчас он уже и преподаватель) лаврской школы, наверное, Александр Солдатов является наиболее талантливым, интересным, перспективным, он вносит свою лепту в то, что сегодня мы называем иконой XXI-го века.

Собственно говоря, это все, что я хотела вам сказать. В заключение мне просто хотелось бы подытожить, я не претендую на какую-то всеохватность, я просто хотела показать некоторые тенденции современной иконописи и те задачи, которые иконописец способен решать сегодня. Можно сказать, что современная иконописная традиция состоялась. Это еще не возрождение, это восстановление того разрушенного, что было в начале XX веке и ранее. Но это и самостоятельное, интересное и перспективное художественное явление. И еще что очень важно: икона тесно связана с понятием святости, это священный образ. Если мы не понимаем, что такое святость, если мы думаем, что святой – это любой, кто нам нравится, кому я пририсую нимб и буду кадить, это значит, что я или кто-то придумал свою собственную религию и Православная Церковь тут не при чем.

Изображения с нимбами существуют во многих религиях, в буддизме, еще где-то. А в иконе все-таки выражена святость, о которой мы узнаем из Евангелия. Повторю еще раз слова архимандрита Зинона: «Икона ничего не изображает, она есть явление Царства». Святость – это то, что принадлежит Царству, Царству Божьему. Христос и есть Царство. Богородица – это тоже Царство. Святые апостолы несли весть о Царстве. Святители, созидавшие Церковь, – служители Царства. Мученики – свидетели Царство. Благоверные князья — защитники Царства, хотя тут были и спорные канонизации. Хочется, чтобы православные люди были грамотными и разбирались в иконе. И в духовных делах все надо принимать с разумом, включая голову.

Тут нужна трезвость: не все, что сегодня продается в церковных лавках, имеет отношение к иконам, увы. Вы же не покупаете первую попавшуюся книжку, которая продается в книжном магазине. Вы откроите ее и посмотрите, о чем эта книга, и тогда только берете ее или нет. Так и икона, она ведь ближе к книге, чем к картине, в ней весть передается. Весть о чем передает эта икона? Весть о Царстве или о чем-то другом? Помогает она вам молиться или нет? Приближает она вас к Богу и его Царству или нет? Сергей Васильевич Фудель, замечательный деятель трудного времени гонений на Церковь, называл некоторые иконы «ложными окнами», (помните, в древности икону называли «окном в невидимый мир») они имеют форму окна, но свет не пропускают. Занимаясь современной иконописной традицией, я стараюсь увидеть высокие образцы, как-то их исследовать, писать о них, рассказывать, на выставке показать. Если человек не увидит подлинного искусства, то он не отличит хороший образ от плохого, ему не на что будет опереться.