Иконография русских святых: истоки и развитие

Не будет большим преувеличением сказать, что сакральное искусство средневековой Руси служит в сущности продолжением византийского, перенесённого на новую почву и положившего начало новым художественным традициям. В основном, главном их отличало единство, но оно никак не исключало ни локальных особенностей, ни новизны сюжетов. Тематическое своеобразие отчётливее всего сказалось в иконах русских святых, многочисленных и различных по типологии, отчасти объединяемых в определённые ряды по ликам святости либо по эпохам.

О количественном и персональном составе русских святых даёт представление существующая справочная литература¹, подспорьем к которой служит работа Е. Е. Голубинского по истории канонизации святых в Русской Церкви². Для понимания же особенностей подвига русских святых незаменимым пособием остаётся популярная по изложению книга Г. П. Федотова³. Едва ли не первую попытку собрать воедино иконописные изображения различных русских святых (хотя и не в лучших образцах, поскольку речь идёт о каталоге выставки) предпринял музей в Реклингхаузене⁴. Нас особо интересовал элемент портретности в русской иконописной традиции⁵. Наконец, были собраны воедино и воспроизведения различных икон Преподобных, живших в XIV–XVI веках⁶. Значительно больше работ частного характера, но они, разумеется, охватывают лишь сравнительно малую часть не только сохранившихся икон, но и сюжетов. Многие святые, известные по имени и некоторым фактам из их жизни, не имеют иконописных изображений, да и вряд ли имели прежде. Особенно это относится к местночтимым, известность которых ограничивалась отдельным регионом, а то и небольшой округой.

С учётом отмеченных обстоятельств, несомненно, имеет смысл в данном случае пойти по пути сознательного отбора материала, способного дать общее представление о развитии иконографии русских святых в целом, отдавая предпочтение наиболее показательным образцам. Среди них есть как широко известные, так и ранее почти не привлекавшие внимание исследователей.

1. Святые князья

Первыми святыми на Руси по времени их канонизации явились убитые в 1015 году сыновья киевского князя Владимира, при котором произошло Крещение Руси, — Борис и Глеб⁷. Их почитание отодвинуло далеко на задний план мученическую смерть двух киевских христиан-варягов, пострадавших в 983 году⁸. Самые ранние изображения этих святых братьев-князей, первоначально почитаемых как страстотерпцы и врачи-цели­те­ли, украшают створки киевских бронзовых крестов-энколпи­онов, на которых Борис и Глеб изображены в княжеских шапках и с мученическими венцами в руках⁹. Скорее всего, это фигуры из композиции с изображением их предстоящими Христу¹⁰. Только в 1168–1170 годах на печати князя Романа Мстиславича появляется изображение Бориса и Глеба с крестами в руках, а на печати князя Святослава Мстиславича (1218–1219), кроме того, — и с подвешенными к поясу мечами. Такой тип изображения с этого времени становится основным в иконографии Бориса и Глеба. Наиболее ранние образцы представлены в пластическом искусстве начала XIII века¹¹. Они типологически служат параллелью для византийских рельефов с изображением мучеников, но с привнесением русских княжеских атрибутов (шапки, мечи). Иконописный вариант этой схемы в XIII–XV веках становится традиционным. Активная разработка изображений образов Бориса и Глеба находит своё яркое выражение в иконописи XIV–XVI веков, что сопровождается распространением житийного цикла с его литературной основой¹².

С конца XV в. становятся известными такие иконы, на которых святые братья-князья представлены по сторонам от святого Николы либо своего отца — князя Владимира, почитаемого как равноапостольный. Вопрос о времени канонизации последнего решается чаще всего в пользу 1240 года¹³. Однако его иконописные изображения относятся к более позднему времени, к XV–XVII векам¹⁴. Князь Владимир, в отличие от его портретного изображения на чеканенных при нём киевских золотых и серебряных монетах¹⁵, мыслится чаще всего в образе ветхозаветного царя, с длинной бородой и с короной на голове.

Композиционная схема донаторского или ктиторского портрета с изображением Христа и предстоящих Ему высокопоставленных лиц была хорошо известна в Киевской Руси уже со второй четверти XI века, о чём свидетельствует частично сохранившаяся фреска Софийского собора в Киеве, воспроизведённая в рисунках XVII века с учётом ныне утраченной её центральной части. О том же даёт представление и выходная миниатюра Изборника Святослава 1073 года, равно как и одна из миниатюр, добавленных вскоре после 1073 года к латинской Трирской Псалтири (около 983 года), принадлежавшей тогда Гертруде — жене киевского князя Изяслава¹⁶. Восседающему на троне Христу предстоят венчаемые Им сын и невестка этой княжеской четы — Ярополк и Кунигунда. Ярополк в 1086 году был убит, и позже его память была внесена в Месяцеслов под 22 ноября как святого. Однако его иконы неизвестны, и, таким образом, упомянутое портретное изображение не было использовано в сакральном искусстве, поскольку почитание Ярополка никогда не носило даже определённо выраженный локальный характер: оно скорее осталось лишь зафиксированным в письменных памятниках.

Примеры позднего изображения князя Владимира на иконах позволяют утверждать, что иконописные образы не всегда следуют ранним портретным прототипам. Вероятно, так дело обстоит и с внешностью скончавшегося в 1299 году псковского князя Довмонта-Тимофея, представленного на иконе второй половины XVI века, повторяющей оригинал XIII века, может быть, лишь в его общей композиционной схеме¹⁷. В тверской рукописи Хроники Георгия Амартола, датируемой первой третью XIV века, находится миниатюра, изображающая тронного Христа с предстоящими Ему великим князем Михаилом Ярославичем Тверским и его матерью Оксинией¹⁸. Князь Михаил выглядит молодым, с короткой окладистой бородой и коротко подстриженными волосами. Как известно, 22 ноября 1318 года он был убит по проискам московского князя Георгия Даниловича в Орде, и уже вскоре началось его местное церковное почитание в Твери¹⁹. На наиболее ранних иконописных изображениях Михаила Тверского, относящихся к концу XVII века, он обычно представлен с епископом Арсением либо с княгиней Ксенией²⁰. Здесь налицо портретная типология, хотя и с заметно смягчёнными чертами, стирающими индивидуальность. Иконы XIX века более схематичны даже по отношению к образцам XVIII века, поддерживающими представление об иконографической традиции.

После того как в XIII веке на Руси установилось монголо-татарское иго, почти замерла монастырская жизнь, подвиг князей становится как бы главным; всё больше входит в обычай предсмертное пострижение князей. Это нашло своё отражение и в иконографии. Здесь надлежит упомянуть прежде всего иконы Александра Невского (во иночестве Алексия), скончавшегося в Городце на Волге, по пути из Орды 14 ноября 1263 года и канонизированного в 1547 году. Их выполнение относится к рубежу XVI–XVII веков²¹. В житийных клеймах иконы Покровского собора (храма Василия Блаженного) в Москве начала XVII века изображена более ранняя икона, некогда стоявшая у саркофага князя во Владимире. На ней — полуфигура Александра в монашеском одеянии, скорее всего портретная, послужившая образцом для известных икон и шитых покровов. Только в 1724 году последовало постановление Синода, предписывающее изображать Александра в великокняжеских одеждах²², но оно не распространялось на старообрядцев, продолжавших писать иконы “яко во иноцех Алексий”.

В монашеском облике принято изображать и некоторых других русских князей, живших в эту эпоху. Это Пётр и Феврония Муромские, скончавшиеся в 1228 году²³, великий князь смоленский и ярославский Фёдор Ростиславич, умерший в 1299 году²⁴, но молодые сыновья последнего — Давид и Константин изображены в княжеских шубах²⁵. В схиме чаще всего изображали и князя Даниила Московского (1261–1303), и эта иконографическая формула получила широкое распространение в иконописании нашего времени. Но ведь не все князья умирали в мирной обстановке, приняв предсмертное пострижение. Так, например, князь Георгий, сын Всеволода “Большое Гнездо”, убит в сражении с татарами на реке Сити в 1239 году, и, естественно, на доске раки мощей он был около 1645 года представлен в воинских доспехах римского образца и княжеской шубе с короной на голове²⁶, — идеальный образ молодого князя, соответствующий эстетическим представлениям XVII века. Однако здесь ещё нет той светскости, которая таким диссонансом звучит в иконе владимирских князей, датированной 1814 годом²⁷. Сакральное искусство пока оставалось живым и лишь подвергнутым незначительному обмирщению.

2. Преподобные

Перенесённые из Византии идеалы аскезы утвердились в Киевской Руси не позднее середины XI века, когда был основан впоследствии знаменитый Печерский монастырь. К указанному времени восточнохристианская иконопись успела выработать образ монаха-подвижника, о чём дают наглядное представление, в частности, миниатюры лицевых рукописей “Лествицы” преподобного Иоанна Лествичника²⁸, а также иконы, сохранившиеся в монастыре святой Екатерины на Синае²⁹. Обычно монах одет в хитон и короткую мантию с краями, скреплёнными пряжкой на груди, либо в схиму, с куколем-капюшоном на голове. Монастырские предания, зафиксированные в сказаниях Киево-Пе­чер­ского патерика³⁰, говорят об исключительно сильном воздействии Афона и Константинополя на богослужебный и бытовой уклад, что, как выясняется, нашло отражение и в сакральном искусстве, развивавшемся в стенах этой обители³¹. И в течение последующего времени монастырям средневековой Руси принадлежала исключительная роль в формировании иконографии Преподобных, совершавших в них свой молитвенный подвиг³².

Сохранившаяся икона Богоматери Печерской из Свенского монастыря, написанная около 1288 года, воспроизводит утраченный оригинал второй половины XI века с изображением предстоящих Богоматери с младенцем Христом преподобных Антония и Феодосия Печерских. В сущности это разновидность монастырского ктиторского портрета, позже осмысленного как моленный образ³³. По-видимому, к упомянутому оригиналу относится память об эпизоде, когда прибывшие в Печерский монастырь из Константинополя “писци иконнии” требуют от игумена показать им изображения незадолго до того скончавшихся подвижников, и “тогда игумен изнесе пред всеми иконе ею”. Антоний представлен глубоким старцем с просветлённым лицом, Феодосий — средних лет с волевым лицом человек, сломленный тяжёлой болезнью. Позже все эти индивидуальные портретные черты должны бесследно исчезнуть в иконописном схематизме, признающем лишь идеальную типологию. Надо заметить, что память преподобного Феодосия, скончавшегося 3 мая 1074 года, праздновали в монастыре уже вскоре после его смерти; в 1091 году его мощи перенесены из пещер в притвор Успенского собора, а в 1108 году состоялась канонизация. Время канонизации преподобного Антония остаётся неизвестным, но факт его почитания в XIII веке не оставляет никаких сомнений. Большинство Печерских подвижников, живших до монголо-татарского нашествия, были причислены к лику святых лишь в 1643 году, и, вероятно, тогда выполнены их изображения, воспроизведённые затем в гравюрах, помещённых в вышедшем из печати в 1661 году “Патерике Печерском”. Это уже плод иконописного творчества мастеров XVII века, знакомых с ренессансным европейским искусством.

О начальном периоде развития русской иконографии Преподобных можно судить только по отдельным сохранившимся образцам, среди которых, к сожалению, отсутствуют изображения ряда знаменитых подвижников, таких как преподобный Авраамий Смоленский. Только благодаря резным каменным иконкам и изображениям на свинцовых печатях восстанавливается облик преподобного Варлаама Хутынского, скончавшегося около 1211 года, биография которого целиком связана с Новгородом. В миниатюрных каменных рельефах, датируемых концом XIII–первой половиной XIV веков, Варлаам изображён предстоящим тронному Христу. Иконографический образ игумена с остроконечной длинной бородой позже можно отметить в резьбе деревянного рельефа, служившего навершием раки 1560 года, и в иконах XVI–XVII веков, иногда с видом Хутынского монастыря. По преданию, Богоявленский Авраамиев монастырь в Ростове Великом основан ещё во второй половине XI века. Но исследователи жития преподобного Авраамия Ростовского иногда отождествляли первого игумена с Авраамием Низким, сопровождавшим митрополита Пимена в Константинополь в 1385 году. Казалось бы, в пользу этого мнения говорит отливок XIV века медного креста, находившийся у гробницы Авраамия, выполненный по модели, датируемой временем около 1200 года³⁴. Возникает вопрос: считать ли мемориальным отливок или оригинал? Одно их самых ранних изображений преподобного Авраамия Ростовского известно по шитому покрову середины XVI века³⁵; он представлен седобородым старцем в схиме, благословляющим перед грудью, со свитком в левой руке. Этот “унифици­ро­ванный” облик не позволяет говорить о раннем прототипе. Столь же схематичный вид и в шитье Строгановского покрова XVII века³⁶. Явно сказывалось отсутствие местной иконографической традиции.

Сравнительно поздно установилось почитание ряда основателей северных русских монастырей XII–XIII веков, завершившееся их канонизацией лишь в XVI веке. Преподобный Антоний Римлянин скончался в 1147 году, но самое известное его изображение, наиболее раннее по времени, относится к 1573 году. Это изваяние старца в схиме, выполненное резчиком Евтропием. Иконы, представляющие Антония у монастыря в молении либо с моделью храма, относятся к концу XVI — первой половине XVII веков. Преподобный Никита Столпник Переяславский скончался в 1186 году, мощи его обретены около 1425 года, а празднование установлено примерно в середине XV века. Но изображения, по типу почти идентичные Антонию Римлянину, известны только с середины XVI века по иконе царских писем и по покрову, выполненному в светлицах царицы Анастасии Романовны в 1555–1560 годах³⁷. С неимоверным запозданием было установлено местное празднование преподобного Ефрема Новоторжского, скончавшегося в 1053 году: лишь при митрополите Дионисии, в 1584–1587 годах, после обретения мощей в 1572 году. В облике, известном по шитым покровам конца XVI — середины XVII веков, однако, угадывается ранний прототип.

Как известно, новую эпоху в истории русского монашества, отмеченную не только основанием знаменитого Троице-Сергиева монастыря, но и возникновением многочисленных иных обителей, принято связывать с именами преподобного Сергия Радонежского и его учеников³⁸. Сам преподобный Сергий прославился как чудотворец уже при жизни, и поэтому местное празднование ему в Троицком монастыре началось почти сразу после его кончины, последовавшей в 1392 году. Самое раннее его изображение украшает покров, вышитый около 1422 года — времени открытия мощей³⁹. Вероятно, это наиболее достоверное в портретном отношении изображение Сергия, развитие иконографии которого детально прослеживается по многочисленным иконам, образцам лицевого шитья и пластического искусства, выполненным в течение нескольких столетий⁴⁰. Преподобный Сергий был первым из русских подвижников, удостоившихся посещения Богоматерью, и это по понятным причинам становится излюбленным иконографическим сюжетом, связанным с Троицким монастырём, уже в 1499 году воспроизведённым на пелене московской великой княгини Софьи Палеолог и в центре пелены, вышедшей в 1525 году из мастерской великой княгини Соломонии Сабуровой⁴¹. Особый интерес представляет иконография житийных икон преподобного Сергия Радонежского, в сюжетном отношении тесно связанных с агиографической литературой⁴². Надо отметить, что житийные иконы, столь популярные на Руси, посвящали в основном наиболее чтимым святым.

С Троице-Сергиевым монастырём связано также развитие иконографии ученика и преемника его основателя — преподобного Никона, скончавшегося в 1426 году. Обычно его изображали в паре с преподобным Сергием: на иконах, разных деревянных и костяных наперсных крестах XVI века и реже — в шитье, на покровах; наиболее примечателен покров XVI века московской работы, восходящий по иконографии к более раннему иконописному оригиналу, может быть, с чертами портретности⁴³.

В течение XV века много монастырей возникло на Русском Севере, покрывшемся сетью обширных, а большей частью небольших монастырских архитектурных ансамблей. По мере ухода из земной жизни основателей этих обителей усиливалось их церковное почитание, иногда увенчивавшееся канонизацией. Это обогатило русскую иконографию Преподобных. Однако на сегодняшний день трудно составить исчерпывающий перечень существовавших изображений, многие из которых бесследно утрачены.

Наиболее отчётливо прослежено развитие иконографии преподобного Кирилла Белозерского, скончавшегося в 1427 году, по материалам иконописи и лицевого шитья (покровы и пелены). По преданию, наиболее раннее изображение является прижизненным. К концу XV — началу XVI веков, когда были выполнены лучшие иконы преподобного Кирилла, оказывается окончательно оформившимся его идеальный образ⁴⁴. Существует ряд великолепных по исполнению шитых покровов XV–XVI веков, без учёта которых невозможно судить о развитии иконографии этого белозерского подвижника⁴⁵. В их оформлении существовал определённый стереотип, но в каждом отдельном случае он мог нарушаться оригинальными чертами внешности изображённого, как это имеет место в покровах с изображениями преподобного Пафнутия Боровского с несколько асимметрично поставленными глазами и “рассохатой” бородой⁴⁶. По изображениям на покровах XVI–XVII веков может быть прослежена иконография преподобного Александра Свирского, скончавшегося в 1533 году⁴⁷. К редким принадлежат изображения преподобного Григория Пельшемского (середины XVI века), преподобного Козьмы Яхренского (конца XVI века), преподобного Лонгина Коряжемского (1658 года)⁴⁸.

На рубеже XVI–XVII веков становится популярным изображение Преподобных стоящими на фоне архитектурного ансамбля основанного ими монастыря, представленного чаще всего таким, каким он был ко времени написания иконы. Это привело к возникновению большой серии произведений, имеющих существенное значение для изучения как иконографии Преподобных, так и истории монастырского строительства⁴⁹.

В основе иконы действительно мог находиться образ конкретного человека, зафиксированный художником при его жизни или же созданный вскоре после его смерти, иногда на основании “словесного портрета”. Ещё при живом преподобном Евфросине Псковском, скончавшемся в 1481 году, иконописец Игнатий втайне от игумена “наваял есть на хартью з жива суща образ его, ту же имя подписал преподобного”, и это стало образцом при написании иконы⁵⁰. Икону преподобного Нила Столбенского написали иконописцы Оршинского монастыря Иов и Нифонт на основании свидетельства “христолюбцев”, видевших Нила при жизни, и этот эпизод отражён в одном из клейм житийной иконы начала XVIII века⁵¹.

3. Святители

У нас нет данных о том, что кто-то из русских иерархов был причислен к лику святых до XIV века, и едва ли не самое раннее изображение киевского митрополита композиционно связано с иконографической схемой Богоматери Максимовской, написанной скорее всего около 1305 года⁵². Представлено вручение Богоматерью омофора митрополиту Максиму в 1299 году, бывшее в видении и вряд ли подлежавшее оглашению до его смерти. Митрополит Максим (1283–1305), которого позже почитали как блаженного, в указанное время переселился из разорённого Киева во Владимир, и Богоматерь, по преданию, одобрила его выбор. Максим облачён в фелонь-полиставрий. Его маленькая фигура, стоящего в рост, теперь едва различима. Но он представлен вместе с тремя иными митрополитами, носившими титул Киевских и жившими в XIV веке, в шитье воздуха жены великого князя Симеона Гордого, Марии, датированного 1389 годом⁵³. Здесь митрополит Максим изображён высоким, темнобородым, единственный из русских Святителей облаченный в фелонь-полиставрий (с золотыми крестами по белому полю), в белом клобуке, с молитвенно простёртыми руками, покрытыми фелонью.

Воздух 1389 года не менее важен и для иконографии трёх иных русских митрополитов, имевших резиденцию уже в Москве: Петра (1308–1326), Феогноста (1328–1353) и Алексия (1354–1378). Они представлены в крестчатых саккосах различного цвета, одетых поверх белых подризников (стихарей) с “источни­ками”, в белых клобуках. У Святителей схожая внешность: длинные окладистые седые бороды, иногда раздвоенные внизу. Однообразны и жесты молитвенно простёртых рук, так как они стоят перед Нерукотворным Спасом в одном ряду с Богоматерью, Иоанном Предтечей и архангелами. Вышитое изображение стоящего в рост митрополита Петра с головой, окружённой нимбом, встречается уже на “малом” саккосе митрополита Фотия, теперь относимом к середине XIV века⁵⁴. В первой половине XV века изображение митрополита Петра начинают включать уже в состав деисуса русских иконостасов, когда почитание Святителя выходит за пределы Москвы⁵⁵. Сравнительно рано Петра изображают также в паре с Алексием. Около 1500 года в мастерской Дионисия были исполнены для Успенского собора Московского Кремля их большие житийные иконы, явившиеся одними из самых элитарных произведений этого времени⁵⁶.

В иконографии московских митрополитов Петра и Алексия важное место занимают также шитые покровы с их изображениями, воспроизводящие лучшие столичные образцы иконописи преимущественно XVI–XVII веков⁵⁷. К ним надо ещё присоединить покровы середины XVI века с изображением митрополита Ионы, первого носившего титул Московского, скончавшегося в 1461 году, а канонизированного в 1547 году⁵⁸. Иону изображают не в белом клобуке, а в шапке святительской на голове, с херувимом на очелье. Это своеобразная модификация императорской короны, как и митра, которую после падения Византии в 1453 году стали употреблять при богослужении константинопольские патриархи⁵⁹. В более раннее время они носили чёрный клобук, о чём свидетельствует миниатюра с изображением заседания Собора 1351 года, украшающая парижскую рукопись сочинений императора Иоанна Кантакузина. В 1596 году при царе Фёдоре Иоанновиче был установлен праздник в честь трёх московских митрополитов под 5 октября, и их стали изображать на иконах вместе⁶⁰. Лишь только в 1875 году постановлением Синода к ним был присоединён ещё один московский Святитель — митрополит Филипп Колычев, задушенный опричником Малютой Скуратовым в 1569 году. Мощи Филиппа сначала перенесены были в Соловецкий монастырь, где он был прежде игуменом, а в 1652 году — в Москву, и с этого времени становятся известными его иконы⁶¹. Святитель на них обычно представлен в рост, в саккосе и святительской шапке, с лицом, обрамлённым тёмной небольшой окладистой бородой.

В XV веке прослеживается процесс становления областной иконографии русских Святителей и почти одновременно — трансформация её в общерусскую. При этом могли быть использованы более ранние образцы. Так обстояло дело, в частности, с иконным образом епископа Леонтия Ростовского, скончавшегося во второй половине XI века⁶². К XVI веку относятся элитарные по исполнению шитые покровы с изображением Леонтия Ростовского, вышедшие из великокняжеской и царской светлиц⁶³. Развитие локальной ростовской иконографии Святителей в основном представлено в иконописи XVII–XVIII веков⁶⁴.

В Новгороде легко могли трансформироваться в иконы некоторые портреты местных архиепископов, выполненные в XIV веке⁶⁵. Кстати, Василий, мощи которого — в притворе Софийского собора, был местночтимым, а Моисей почитаем уже с XV века. Ещё один пример тому дают изображения Ионы Новгородского, скончавшегося в 1470 году и канонизированного Собором 1549 года⁶⁶. Его представляли в фелони-полиставрии либо в мантии и белом клобуке, обращённым в молении, как и на портрете. Архиепископ Евфимий на некоторых иконах XVI века изображён припадающим к ногам тронного Христа⁶⁷, и только позже становятся известны его иконы, одна из которых, 1654 года, представляет складень, на створках которого — шесть житийных клейм⁶⁸. Со времени обретения мощей епископа Никиты Новгородского в 1551 году и последовавшей затем в 1558 году канонизации появляются его иконописные изображения, представляющие святителя безбородым, облачённым в крестчатую фелонь (в действительности он не мог в неё облачаться около 1100 года). Одним из лучших по исполнению служит его изображение на шитом покрове середины XVI века, хранящемся в Новгороде⁶⁹. Со второй половины XVI века появляются также иконы, представляющие в рост святителя Никиту и архиепископа Иоанна Новгородских в молении к Богоматери Воплощение, причём Иоанн в архиерейской мантии с белыми “источ­никами”, средневекового покроя, ничего общего не имевшего с современным⁷⁰.

Из мастерской княгини Евдокии Старицкой соответственно в 1578 и 1581 годах вышли прекрасно вышитые покровы с изображениями Иоанна и Феодора, епископов Суздальских⁷¹. Не приходится сомневаться в том, что они повторяют иконописные образцы, кстати, вряд ли обнаруживавшие портретные, а не типологические черты сходства. В частности, облик Иоанна мало чем отличается от внешности Леонтия Ростовского. Несколько удивляет и то обстоятельство, что известного миссионера епископа Стефана Пермского, скончавшегося в 1396 году, во второй половине XVI века предпочитали изображать в схиме, которую он, вероятно, успел принять незадолго перед смертью⁷². В поздней же иконописи его изображают исключительно в епископском облачении.

Святители, канонизированные в Синодальный период, чаще всего имели портретные изображения, которые иногда без какой-либо переработки просто снабжали нимбом вокруг головы. Такие примеры дают не только портреты митрополита Димитрия Ростовского: подобные явления можно также отметить в изображениях святителей Митрофана Воронежского, Тихона Задонского, Питирима Тамбовского, Иоанна Тобольского.

4. Юродивые

В русской иконографии Христа ради юродивые занимают столь же своеобразное место, сколь и этот чин мирской святости в восточной христианской агиологии. Его принято рассматривать большей частью как оригинальное явление русской церковной жизни, иногда с весьма соблазнительными сюжетами⁷³. Можно ли было выявить средствами изобразительного искусства сущность этого подвига? На христианском Востоке в течение первого тысячелетия подвизались всего шесть юродивых, и самым известным из них был живший в первой половине IX века Андрей Цареградский, созерцавший явление Богоматери во Влахернах. Его полуобнажённая фигура, включённая в иконографию Покрова, по-видимому, и послужила образцом для изображения русских святых, принимавших на себя этот исключительно трудный подвиг.

Если исключить эпизодическое появление юродства во второй половине XI века (Исаакий Печерский) и в начале XIII века (Авраамий Смоленский), то его историю надо начинать с XIV века. Первым русским юродивым был Прокопий Устюжский, скончавшийся в 1303 году и канонизированный в 1547 году. Согласно житию, он был ганзейский купец “от западных стран, от латинского языка, от немецкая земли”. Приняв крещение в Новгороде и иноческий постриг в Хутынском монастыре, он оказывается в Устюге, где после молитвенных подвигов и страшных унижений отвращает от города каменный град. На иконе, написанной около 1547 года, — полуфигура Прокопия вполне благообразного облика, с тремя тонкими кочергами в левой руке, ставшими атрибутами его юродства⁷⁴. К началу XVII века уже выработан был классический образ импульсивного юродивого и создан обширный житийный цикл, о чём свидетельствует икона из Прокопьевского собора в Великом Устюге, датированная 1602 годом⁷⁵. Впрочем, по преданию, начало почитанию Прокопия положил пришедший из Москвы в 1458 году “нищий человек” Иоанн, заказавший его образ, помещённый затем в надгробную часовню. Однако местное духовенство враждебно отнеслось к этой инициативе и прогнало Иоанна, разметало часовню, унесло образ, который был водворён лишь в 1471 году в построенную здесь церковь⁷⁶. Этот Иоанн, тоже юродствовавший в Устюге и скончавшийся там в 1494 году, на иконах обычно изображён вместе с Прокопием в виде полуобнажённого юноши, предстоящим в молении Христу⁷⁷. Эта схема была широко распространена в иконописи XVII века. Изображали Прокопия иногда и вместе с Варлаамом Хутынским⁷⁸.

Родиной русского юродства иногда называют Новгород, в котором на рубеже XIV–XV веков жили свои подвижники⁷⁹. Один из них, Николай Кочанов, скончавшийся в 1392 году, по иконописному подлиннику седой, лысый, с длинной бородой, одетый в подпоясанную платом княжескую шубу⁸⁰. В окрестностях Новгорода, в Троицком Клопском монастыре пребывал преподобный Михаил, скончавшийся в 1453 году, тоже иногда именуемый юродивым, хотя необычными были лишь его появление в Клопском монастыре и причудливость формы предсказаний⁸¹. На иконе XVI века он представлен в обычном схимническом облике⁸².

Если признать, что идеальный костюм юродивого — нагота, то этому наиболее соответствуют изображения Василия Блаженного, скончавшегося в 1552 году в Москве. Иконописный подлинник так определяет его внешность: “подобием стар и сед, власы с ушей курчеваты, то есть терхавы и брада курчевата и седа невелика, наг весь, в руке платок: толико же безъимянен бяше, яко ни вертепа мала имея у себе, ни ризнаго одеяния на теле своем ношаше, но без крова пребываше и наг хождаше в зиме и лете”⁸³. Одно из наиболее ранних изображений Василия Блаженного помещено на шитом покрове 1589 года, выполненном через год после канонизации⁸⁴. В иконах рубежа XVI–XVII веков фигура Василия Блаженного порой приобретает весьма утрированный характер⁸⁵. Позже сочли неприличным изображать святого совершенно нагим, и его стали представлять в набедренной повязке, по сходству с другим московским юродивым — Максимом, скончавшимся в 1433 году, который, по иконописному подлиннику, “главою плешив, наг, препоясан ширинкою, руки молебны”⁸⁶. Пришедший из вологодских краёв в Ростов юродивый Иоанн по прозвищу Большой Колпак затем оказался в Москве, где и скончался в 1589 году. Он ходил в одежде с капюшоном и был “подобием старообразен, брада не велика, едва мало знать; главно плешив, лицем морщиноват, власы русы, назад свалися; свита празеленная, пуговицы до подолу; в левой руке клюка и колпак велик, ноги босы”⁸⁷. Его изображения сравнительно редки; они обращают на себя внимание необычностью облика несколько грузного безбородого человека⁸⁸.

Развитие иконографии русских Христа ради юродивых трудно сегодня проследить на сравнительно небольшом, хронологически ограниченном круге изображений, а более поздние обычно подвергнуты столь сильной адаптации, что самые оригинальные черты буквально стёрты. Очевидно всё же существовала определённая иконографическая формула, генетически связанная с обликом Андрея Цареградского. Об этом можно судить хотя бы по изображениям Исидора Ростовского, скончавшегося в 1474 году. По преданию, он был выходцем из Германии. Его внешность характеризуется так: “подобием рус, власы велики, брада аки Никиты мученика подоле, риза на нём едина раздрана серодикая, правое плечо наго, руки крестообразно, ноги голы”⁸⁹. Этому описанию вполне соответствует шитое изображение на покрове, выполненном в той же мастерской Ирины Годуновой в 1571–1585 годах, откуда в 1589 году вышел покров Василия Блаженного⁹⁰. Иногда представляли Исидора в молении⁹¹. В Ростове в XVI веке получил известность ещё блаженный Иоанн Власатый, скончавшийся в 1580 году, гробница которого почитаема доныне⁹². О его происхождении косвенно свидетельствует принадлежавшая ему пергаментная латинская рукопись Молитвенника, выполненная в Германии около середины XIV века, со славянскими глоссами, возможно, писанными рукой самого Иоанна⁹³. Над гробницей в Толгской церкви находится икона, представляющая Иоанна Власатого в длинной одежде, с посохом в руке, в окружении 12-ти клейм с изображением чудес, написанная в XVII веке⁹⁴. При изображении юродивых приходилось принимать во внимание ряд вполне конкретных фактов биографического характера. Так, блаженного Лаврентия Калужского, скончавшегося в 1515 году, при жизни ходившего зимой и летом босым, в рубахе и овчинном кожухе, юродствуя перед калужанами, именно в таком виде изображали на иконах XVII века. В руке у него секира, которой он, по преданию, разогнал совершивших набег на Калугу в 1512 году татар. Но в более поздних иконах черты оригинальности постепенно утрачиваются, и в конечном итоге появляется изображение старца в мантии, с топориком на плече⁹⁵.

5. Святые миряне и жёны

По словам Г. П. Федотова, “святые князья и юродивые исчерпывают мирской чин святости на Руси <…> Немногие имена святых мирян, оставшиеся вне обоих списков, рельефно оттеняют некоторые черты русской народной религиозности”⁹⁶. Ещё меньше среди них тех, чьи изображения могут служить предметом изучения в плане иконографии русских святых.

Один из них — Симеон Верхотурский, скончавшийся в 1642 году, ведший странническую жизнь, зарабатывая себе средства на пропитание шитьём шуб и рыбной ловлей. При этом он ещё стремился кормить других и обращать в христианство язычников сибирской глуши. Начавшиеся чудеса у могилы этого дворянина, избравшего добровольно крестьянскую жизнь, обусловили его прославление в 1694 году и перенесение мощей в Верхотурье. На иконах, большинство которых относится к XIX веку, изображают Симеона одетым в порты и кафтан, с раскрытым свитком в руке, на фоне ансамбля Верхотурского Николаевского монастыря. Встречаются и житийные иконы, в композициях которых иногда можно обнаружить реалии конца XVII — начала XVIII веков⁹⁷. Это свидетельствует о существовании более ранних образцов, не дошедших до нашего времени.

Об Артемии Веркольском — крестьянском мальчике, в двенадцатилетнем возрасте убитом молнией в 1545 году, можно лишь сказать, что он уже принимал участие в полевых работах. Похоронили Артемия в лесу, но когда стали видеть над его могилой свет, то тело перенесли в церковь, и в 1640 году было установлено местное празднование памяти, а пять лет спустя сооружена над мощами церковь в его честь. На иконе могли лишь изобразить подростка в длинной белой сорочке, как он “бысть на поле землю бороня”, ангела, уносящего его душу, и погребение⁹⁸. Здесь же надо упомянуть об иконах с изображением сына Ивана Грозного — царевича Димитрия, погибшего при загадочных обстоятельствах в Угличе в 1591 году: его изображали в рост, в молении, как на надгробных портретах князей в стенописи Архангельского собора Московского Кремля⁹⁹. Другие святые миряне (Василий Мангазейский, братья Алфановы) не получили заметно отражения в русской иконографии.

Что касается канонизированных святых жён, то и здесь крайне мало ранних изображений в иконописи, представляющих иконографическую традицию. К сожалению, не составляют исключение и прославленные святая княгиня Ольга, и преподобная Евфросиния Полоцкая. Только изображение преподобной Евфросинии Суздальской в монашеском одеянии, скончавшейся в 1250 году, можно видеть на шитом покрове XVI века, вышедшем из мастерской великой княгини Соломонии Сабуровой¹⁰⁰. Её возвышенный образ явно обязан лучшим проявлениям православной духовной традиции, в течение столетий питавшей русское иконографическое творчество.

6. Заключение

Опыт изучения исторического развития иконографии русских святых позволяет утверждать, что византийское наследие здесь в одних случаях сыграло определяющую роль, в других — подверглось самой радикальной переработке. Давно выяснена роль позднеантичного светского начала в становлении раннехристианской иконографии¹⁰¹. Известно и о том, насколько развитое портретное искусство почти постоянно сопутствовало развитию сакрального образа в Византии, вплоть до последних лет её существования¹⁰². В какой мере этот фактор был определяющим и для средневековой Руси? Портрет существовал в своей традиционной для средних веков функциональной роли: ктиторского и эпитафиального, надгробного. В этом смысле его воздействие на икону невозможно отрицать хотя бы уже потому, что сами иконографические типы обладают удивительной живучестью, распространяющейся на различные виды изобразительного сакрального искусства. Лучший пример тому — резные рельефные изваяния и шитые покровы новгородских святых¹⁰³.

Иконописные изображения святых князей дают основания судить о границах интерпретации определённых моделей, взятых из арсенала византийской иконографии. Однако пользовались явно и иными образцами. Так, на храмовой иконе церкви Бориса и Глеба “в Плотниках” на Торговой стороне в Новгороде, последней четверти XIV века¹⁰⁴, и на некоторых аналогичных ей по композиции князья представлены конными. Здесь речь может идти о использовании западной по своему происхождению схемы, усвоенной в XIII веке греческими мастерами при выполнении икон конных воинов для крестоносцев¹⁰⁵. После того, как был выработан своего рода универсальный княжеский тип, соответствующие изображения на русских иконах стали очень похожими, если не стереотипными.

Иконографические образы Святителей и Преподобных обладали значительно большим универсализмом, впрочем, не препятствовавшим внесению индивидуальных черт, если только они определяли характер изображения. Иконописцы и их заказчики по крайней мере внимательно следили за отражением реалий, и это хорошо видно в иконах московских Святителей. Иконографическая формула изображения основателей монастырей позже оказала влияние на гравюру, которая, в свою очередь, служила образцом для новых произведений иконописи. Это прослеживается в XVIII–XIX веках. Юродивые и миряне в иконописи представляют наиболее трудный предмет для исследователя по причине их неординарности и типологического несоответствия определённым категориям святости, имеющим свои традиционные художественные формы выражения.

Список сокращений

ПК НО	—	Памятники культуры. Новые открытия.
ТОДРЛ	—	Труды Отдела древнерусской литературы.