Иконописец Павел Бусалаев: У нас есть шанс возобновить в Кремле молитвенную жизнь

— Кремль – сакральный центр России.

В древности, до Петра Первого, там жили цари и великие князья. После государи предпочитали находиться в Санкт-Петербурге, а в Кремле каждодневно шла монастырская молитва. Да и помазание на царство происходило именно в Кремле.

Когда к власти пришли большевики, им пришлось как-то приспосабливать Кремль под свои нужды. Там жили Свердлов и Троцкий, там бегали, как на детской площадке,  дети вождей. И в то же время шла борьба и за сакральный центр. Именно поэтому мавзолей построили на Красной площади, а не в Петрограде. И именно поэтому в кремлёвской стене появилось кладбище замурованных останков героев революции.

Сейчас у нас появляется возможность возобновить в Кремле молитвенную жизнь — создать там храмы, в которых будет регулярно совершаться молитва. Это – шанс, потому что полноценно служить ни в Успенском, ни в Благовещенском соборе искусствоведы, конечно, не дадут. И, за редким исключением, правильно сделают.

У нас есть шанс на возобновление, оно необходимо, но подходить к нему нужно ответственно.

***

Я помню, как восстанавливалась Оптина Пустынь. Это  была «картина маслом». Я уже не застал комбайна в алтаре Введенского собора, но каждодневно —  перед тобой трапезная, с выбитыми окнами, переделанная в кинотеатр. Там было очень живо ощущение не просто запустения, а «мерзости запустения» поруганной святыни.

И помню трудников, ходящих в шинелях и ватниках, — как на войне. Но зато благодать там «стояла столбом», а чудеса были нормой жизни. Ты становился прозорливцем по факту пребывания на святом месте: мог бросить слово, а через два года человек, с которым ты разговаривал, приезжал с благодарностью и рассказывал:  «то, что ты сказал — спасло мою семью». И это неудивительно. Правда, нас учили, что дар прозорливости – низший в иерархии духовных ценностей.

Здесь восстановление будет другое – восстановление формы по воле сверху. Но это – наш шанс восстановить форму, чтобы уже потом наполнить её смыслом и содержанием. И, конечно, нам предстоит долгий процесс, полный скрытых опасностей. Помните у Б. Гребенщикова, когда он «в древнерусской тоске» пел о том, что «турки строят муляжи Святой Руси за полчаса».

***

Понятно, что в этой ситуации мы обречены на новодел. Но, знаете, я иногда смотрю на свои иконы, в процессе их жизни в церкви. Не для слабонервных. Тебя благословили, и ты пишешь икону, и она – заведомый новодел, и с тем, что висит в Третьяковке её никак не сравнить.

Что-то меняется в процессе освящения. И это, как говорили классики – «медицинский факт».

А потом – через пару десятков лет молитв перед иконой, каждения и окропления, закопчённая, зацелованная (это – реставрационный термин) и вновь отмытая – икона возвращается совсем другой в церковь. Хорошо пожившей.

Или, например, двадцать пять лет назад, по сравнению с Троице-Сергиевой Лаврой, Данилов монастырь воспринимался для лаврских священников, посланных на его восстановление, как ссылка, а сегодня и он – один из признанных и любимых московских духовных центров.

Дивеево, когда я попал туда в первый раз после открытия, тоже воспринималось с недоумением и болью души. Какие – то холодные громадины храмов, как будто упавшие с космоса в зимнюю пустыню.  А теперь это не так. И дело не в том, что расписали храмы и посадили дивные колумбарии – сам дух монастыря изменился, и стал источником радости уже для миллионов паломников

Кажется, какой может быть молитвенное служение в центре Москвы, под боком у властей и среди иностранных туристов? Но есть ещё опыт Саввино — Сторожевского монастыря. Он – третий по посещаемости монастырь России после Лавры и Дивеево. За год через него проходит полмиллиона человек. Днём там многолюдье, и всё для них – и магазины, кафе и экскурсии, невероятно вкусные квасок и хлеба, стройное монашеское пение. Но, как только врата монастыря закрываются, все расходятся по кельям и погружаются в молитвенное правило. Монастырская собранность высокого качества. Значит, молитвенная жизнь возможна и в этих условиях.

***

В общем, в вопросе восстановления монастырей, я отношу себя скорее к осторожным оптимистам: хотят власти строить храмы – и слава Богу. А наше дело – их наполнить теплотой, а плоды, возможно, достанутся не нам, а нашим детям.

Мог бы завершить комментарий святоотеческими словами, но поступлю иначе.

Один из отцов — основателей Соединённых Штатов сказал: «Бог – не оправдание для трусливых, а благословение и сила для храбрых». В этом теологумене я с ним согласен.

Дерзаем.