В дни постов в православной части сетевых изданий обычно активизируются споры о «законе и благодати». Как тут не воспользоваться «инфоповодом». Как не обсудить, что-де важнее: пост или любовь к ближнему, несъеденная котлета или «съеденная» невестка, дух или форма, и т.п.
Елена Фетисова
При виде соответствующих заголовков я вспоминаю то печальное время, когда по причинам уважительным я была «выше фарисейства» и года три подряд не соблюдала пост в плане кулинарном. Сначала ждала ребенка, потом была «кормящей мамой», потом снова ждала ребенка… Так и пропало несколько постов, последствия чего «аукаются» мне до сих пор.
Нет, нужно сразу оговориться, что медикам и вообще здравомыслящим людям негодовать не стоит: я не планирую призвать беременных к отказу от белковой пищи или еще каким видам «аскетического экстрима». Я просто хочу рассказать немного про «котлету и ближнего» из личного опыта.
Привыкать к посту мне посчастливилось в женском монастыре. Пару лет я трудницей жила в режиме храм-трапезная-работа-отдых-храм. Потом «в миру» снимала квартиру вместе с однокурсницей – дочкой священника. Пост, соответственно, тоже был делом привычным, а доступ в храм – неограниченным (ну, ничем, кроме лени и сонливости, конечно). В общем, правильные будни «правильной» христианки.
А тут замужество, первый ребенок. И вот тогда я наступила на грабли, по которым сейчас, возможно, топчутся уже новые поколения молодых христианок. «Беременным можно» – примерно такую табличку я привесила на ошейник своей совести, и это дало начало чудовищному снежному кому вседозволенности.
Духовник, монах, осторожно порассуждал в начале Великого поста, что можно, пожалуй, обойтись и без мяса, «но как уж там доктора решат». «Доктора» после второй седмицы испугались цифры в анализах в графе «гемоглобин» и вопросили страшным голосом: «Вы что, поститесь?!!». – «Нет. Уже нет», – подумала я.
Понятно, что когда Церковь отменяет пост для беременных, больных и т.п., подразумевается, что беременные будут есть отварную говядину, как доктор прописал, и компенсировать сию вольность усиленной молитвой. На деле же компанию говядине очень быстро составляют сладкие йогурты (без намека на пользу для здоровья в их составе), мясо по-французски и прочие изыски, которые «теперь можно». Ты себе позволяешь, муж в ожидании первенца балует…
При этом с молитвой тоже начинают происходить «чудеса»: то токсикоз утром мучит, то вечером «что-то нехорошо». И вот уже вместо молитвы ты дрыхнешь, ведь «сон – это лучшее лекарство», и вообще, «в положении» можно. В теории-то ты могла бы заменить ежедневное правило «памятованием о Боге» и частыми краткими молитвами, но на деле и этого не происходит. Как-то больше начинаешь памятовать о том, где что болит, тянет, ноет и т.п.
В храме можно сидеть, но однажды ты понимаешь, что теперь уже не сидишь и молишься, а сидишь и тупо хлопаешь глазами. Из-за токсикоза реже причащаешься, а подготовка к причастию также уплощается в русле лозунга «в моем положении можно».
Успокойся, – утешал меня муж, – придет время, еще напостишься. Важно, что в сердце, а не что в желудке. Но ничего позитивного и в сердце не наблюдалось. Именно в разгар Великого – а для меня слишком малого – поста я вдруг столкнулась с приступами дикой раздражительности, коей прежде в подобных масштабах и формах не наблюдалось. Конечно, измененный «гормональный фон», «специфические стрессы беременных», «физическая усталость» – как тут не раздражаться?
А священник однажды послушал-послушал о том, как я аки лев рыкаю на ближних, и заключил очень просто: «Это распущенность. Духовная распущенность. Вы просто себя распустили». И никаких красивых фраз про то, что «с беременными так бывает».
О, я не хочу упрощать проблему, лихо отметая все мнения психологов, в т.ч. православных, медиков и духовников. Природа и причины раздражительности весьма и весьма разнообразны, и аскетизм «не по разуму» ведет ко взрывам эмоций не меньшим, чем при полном отказе от каких-либо аскетических усилий.
Снижая для себя планку поста, мы говорим, что все должно быть в меру и вспоминаем классическое сравнение человеческой души с луком, тетиву которого опасно перетягивать, и временами даже полезно несколько ослабить, чтоб сохранить в рабочем состоянии к моменту какой-нибудь решительной духовной битвы.
Чаще всего в теории мы правы. Но случается, что на практике мы не столько ослабляем тетиву, сколько напрочь ее снимаем, хорошенько запутываем и швыряем в безвестный дальний угол…
В моей «практике» оказалось, что слишком вольно толкуя послабления в посте, ты быстро приходишь не к «смирению и самоукорению», а к состоянию маленького капризного барчука из купринского рассказа о белом пуделе. Барчук был болен (по крайней мере, в это верил его доктор и вся «обслуга» с родителями во главе) и так привык, что его в его положении нельзя расстраивать и огорчать, что срывался в истерику с места, по поводу и без.
Страшно то, что снижая в пост требования к себе в плане кулинарном, ты не становишься строже в духовных вопросах. Нет, ты превращаешься в эдакого капризного больного ребенка, которому «все можно», в том числе и на ближних орать, и который с каждым днем все больше себе прощает и разрешает.
Лишь спустя долгое время ты опытным путем приходишь к пониманию христианского учения о человеке как существе душевно(и духовно-)-телесном. Здесь всякая попытка противопоставить дух и материю\форму\букву обречена на провал. Потому как такой дуализм, воспевающий одно и пренебрегающий другим, унаследованный от античной философии, не отражает реального «устройства» человека.
Наша душа не по случайности «впала» в презренную материю и не сможет из нее вырваться одним лишь «идеальным» духовным порывом абстрактной «любви к Богу и ближним». Душа живет в материи, органично соединяясь с ней – настолько органично, что и воскрешена будет не отдельно, но вместе с телом, пускай и чудесно преображенным.
Тело влияет на душу куда сильнее, чем нам этого хотелось бы. Потому и пост есть не какой-то абстрактный аскетический подвиг «для Бога», который легко и без потерь можно заменить другим видом подвига, типа молитвы за мир во всем мире. Это всего лишь уздечка, облегчающая нам возможность править собой, своими телом и душой, в том направлении, в котором нам хотелось бы. Конечно, искусный наездник, да на объезженной лошади, помчится и без сбруи куда захочет. А мне – «на рысях» бы с седла не свалиться, так что с уздечкой надежнее как-то.
Фото: aif.ru
Другой вопрос, что стандартная «уздечка» беременным, кормящим и больным все-таки противопоказана. (Нам же надо «доехать» до достойного свершения поста и вообще жизненного пути, а не «с копыт свалиться»). Выход – просто не давать своему самоугодию убедить тебя, что «в твоем положении все можно». Можно – полезное, а конфеты, жареный шницель с пряностями, «творожок» из неизвестно чего и утренний кофе не входят в число полезного. Натуральный же творог без сахара – блюдо вполне «смиряющее». Даже простой запрет на сладкое и кофе позволит прочувствовать постное время почти так же, как и «в прежние времена», когда ты в неофитском пылу пытался заняться едва ли не сухоядением.
Такие формы послабления в посте действительно даже немного смиряют. Ведь с точки зрения общехристианского «стандарта» поста ты все равно слабак. Конфеты не жрать в Великий пост – тоже мне подвиг! Но при этом и не побалуешь себя, не слишком распустишь. Ни желудку нет «бонусов», ни самолюбию. Из-за этого и поститься таким образом бывает «не интересно». Хочется ведь или все (лавры аскета) – или ничего («доставай колбасу!»). А немного – все-таки лучше, чем ничего…