Илья Муромский и его братья, или Где искать смысл жизни

Завидное постоянство

«Отче, Николай ушёл», – сообщил молодой послушник тучному игумену Илье, принимая из его рук мешок арбузов. Арбузы бухнулись в надувную лодку, а игумен взялся обеими руками за наперсный крест – характерный жест священника. «Как ушел, в каком еще домике? Он что, совсем что ли? Кто благословил?!» – сыпались вопросы.

Из диалога выходило, что Николай пришел в Муромский Свято-Успенский монастырь около двух недель назад и получил разрешение жить вместе с трудниками.

На днях он собрал сушившиеся в бане клобуки братии и повесил себе над кроватью, а на вопрос «зачем» отвечал, что не пройдет и месяца, как он сам станет монахом. В завершение всей этой истории Николай объявил, что жить будет отдельно, и ушел из монастыря в неизвестном направлении. Возможно, стал жить в одном из рыбацких домиков, которыми изобилует этот глухой карельский край.

Сосны, песок, камни, болота. Ни дорог (одна, впрочем, есть – для внедорожников), ни электричества, сообщение по воде с помощью моторных лодок. И полное питьевой воды и рыбы Онежское озеро.

«Странненький он, – объяснил мне эту историю послушник Олег, когда мы уже загрузили лодку продуктами и неслись в направлении монастыря по узкой реке Гакугсе. – Люди немного не в себе регулярно приходят в любой монастырь. Раз в месяц к нам по-любому такой придёт».

Тут и там из коричневой воды под углом, как противотанковые укрепления, торчат брёвна – артефакты советского времени. Когда-то этим путём сплавляли лес. Лодка на скорости лавирует между бревнами.

Долгая история (вкратце)

Монастырю, основанному в XIV веке преподобным Лазарем из Константинополя, вообще везло на разных странных людей и приключения. Хижину святого на восточном берегу Онеги сожгли лопари и чудь, жившие в том месте, а самого монаха несколько раз били и преследовали, чтобы убить. В середине XVI века братия монастыря сама побила и ограбила жителей деревни, которая отказалась платить оброк. В суде «старец Леонид», представлявший монастырь «сильно вопиял», а финальным его аргументом стало требование выставить от оппонентов бойцов, и кто победит – тот и прав.

Впоследствии монастырь был дважды разграблен: крестоносцами и польско-литовскими войсками. В конце XVIII века в монастырь стали переселяться «старицы», и он едва не был преобразован в женский, после чего был упразднен почти на сто лет. А в начале XX века монастырь стал местом «ссылки» провинившихся священнослужителей. Самым известным из них был основатель харизматической секты из Молдавии иеромонах Иннокентий (Иван Левизор).

В ссылке отцу Иннокентию не понравилось, и он поднял своих последователей на освободительный поход. В Бессарабии на призыв откликнулись около 3 тысяч сектантов, к февралю 1913 до железнодорожной станции Няндома Каргопольского уезда их добралось около 800, в том числе женщины и дети. Несмотря на февральские морозы, иннокентиевцы прошли около 260 километров от станции до монастыря, оставляя по обочинам дороги трупы замерших насмерть единоверцев.

Оценив положение, игумен выдал толпе ее лидера, но измученные люди этим не удовлетворились – взломали склад и вынесли из него теплую одежду, некоторые иконы и церковную утварь. Самовоздвиженца посадили на ковер, подняли ковер на руки и тем же порядком отправились в обратный путь. В Пудоже лжепророк стукнул палкой по голове солдата, за что моментально получил от него удар штыком – тогда с порядками было построже, но это уже другая история.

Не дошёл

Трудник Володя с матом заводит лодку на тракторный прицеп и запускает трактор. Странное ощущение – едем на лодке по лесу.

Первым в монастыре нас встречает черный кот без хвоста по кличке Гадя. Кличку дали за привычку гадить в доме. Прошлый кот носил кличку посолиднее: Сухарь. Тот настоящий лесной кот был. Здоровый, сильный. Схватить его за загривок было сложно – одни мышцы под шкурой играют и рука соскальзывает. В монастырь только на зиму приходил, а летом – обратно в лес. Если холодно было или дождь – стучался в окно. Однажды просто не пришел.

Два монаха выходят к лодке посмотреть, что прислал с большой земли игумен Илья. Батарейки, фонарики, манометр – перебирает отец Иона. Иеромонах Лазарь, недавно рукоположенный и еще путающий елей с миром, меня кратко спросил – кто и откуда. Узнав, что я фотографирую, отец Лазарь ведет на крышу храма Всех Святых. С крыши вся территория хорошо видна.

Монастырь стоит на узком мысу, выдающемся вглубь Онеги. На месте бывших монастырских стен теперь поленницы, в них двое ворот. Кельи монахов – это несколько деревенских домов, есть еще баня, скотный двор и пасека.

Побережье белого песка на сосновом берегу, уходящее до горизонта. Руина белого храма, двухэтажный трапезный корпус из красного кирпича, в котором живут трудники. За оградой монастыря современный деревянный храм и несколько гостевых домиков.

Монастырь принимает гостей за пожертвование, но это скорее подработка, чем основной доход. В финансовом отношении живет это место за счет небольших почтовых переводов и более крупных целевых пожертвований отдельных благотворителей.

После того, как в 2013 году в монастыре насмерть замерз монах, о бедности обители и суровом местном климате написали православные СМИ, форум Кураева. О монастыре узнали, и теперь монастырь может позволить себе не только кормить немногочисленную (5 братьев и 3 трудника) братию, но и нанять 10-х беженцев с Украины для восстановления храма на монастырском подворье.

Но и тогда, в 2013 году, трагедия случилась не от того, что монастырю по бедности нечем было себя обогреть. Скорее это был несчастный случай. К обители ведет единственная старая болотистая дорога, по которой можно проехать только на внедорожнике. На этой дороге ночью заглох старый монастырский вездеход (трудники его зовут «Черная каракатица») на дутых шинах с двумя монахами на борту.

За монахами выслали снегоход, но сломался и он. Монахи пошли пешком. Один, который был посильнее, дошел. А второй, иеромонах Нил (Яшкин) сел и остался ждать помощи. Заснул и не проснулся. Наверное, после этого случая монастырю одни москвичи подарили советский гусеничный вездеход, похожий на БТР, но только без башни. Он, правда, тоже вскоре сломался. Что-то с двигателем.

Вспомнить всё

За исключением подобных ЧП, жизнь в монастыре простая и однообразная, если что интересное и происходит, то внутри человека. Становится больше тишины и покоя, всё как-то само собой понемногу выправляется и выравнивается. Каждый день кажется более осмысленным, чем в миру.

Сегодня, например, ты не читал новостей, не спорил с либералами в Фейсбуке, даже почту не проверил. Всё, кажется, выпал из жизни. Но ты складывал поленницу. Лежит груда колотых дров, кладешь их рядами под крышу. Час, два, три. Работаешь один, все разошлись по своим послушаниям. Кто трактор чинит, кто купол покрывает металлом.

И к вечеру такое ощущение, что день был прожит полный смысла, хотя ничего важного не произошло, от всех ты был отрезан.

Завтрак в 8 утра. Отец Антоний встает раньше всех, готовит чай и накрывает на стол, звонит в колокол. В трапезную бредут заспанные отцы в подрясниках разной степени дырявости, кальсонах и тапочках на босу ногу. Их день, как всегда, начался ночью: с трех до пяти утра они молились в храме. Трудникам, к счастью, ходить необязательно.

В трапезной полумрак, самодельные светильники из светодиодов светят еле-еле, за стеной трещит печка, там отец Антоний уже начинает готовить обед. Отец Лазарь в свитере молча смотрит в одну точку перед собой, в руках дымится чашка.

Вообще, завтрак, как мне объяснили, по уставу не положен, поэтому монахи и трудники пьют чай с вареньем, иногда на столе еще молоко и творог. Молока, правда, мало, потому что оно быстро скисает, а холодильника нет, ледник растаял. Редкий момент, когда насельники собираются все вместе в одном помещении. Житий не читают, не трапеза же, и можно немного поговорить.

– Передайте мёду, – просит монах.
– Це не мёд, це мЭд, по-нашему, – отвечает трудник, с виду – коренной карел.
– Это по-твоему мЭд, по-бандеровски, – отвечает молодой послушник.
– А, пускай воюют, – говорит другой.
– Нет, нельзя так говорить, ты что? – это вступает отец Лазарь, которого игумен оставил за старшего в свое отсутствие. – Когда у нас там эта молитва, как её, которую надо читать о мире?

После завтрака отец Лазарь говорит каждому, в чем заключается его работа на сегодня. Только у тихого отца Антония, который встает первым и ложится последним, послушание всегда одно и то же – вся кухня и трапеза. Сложно застать его без дела, или за пределами кухни.

До обеда, который начнется в два, все работают. Трудники иногда бегают в курилку – к скамье за поленницей с видом на Онегу. Монастырские курилки, которых как бы нет, но есть они даже на Афоне (для паломников), это обычно место с хорошим видом, в котором хочется посидеть подольше. Из этих видов можно бы, наверное, собрать интересную фотовыставку.

После еды небольшой отдых, снова работа. В шесть братский молебен, все просят друг и друга прощения и троекратно целуют друг друга в плечо. Примерно в семь ужин и свободное время. Темнеет рано. Думать о чем-то еще нет ни сил, ни поводов. Разве что книгу почитаешь.

И хорошо еще, если накануне включали генератор, и автомобильный аккумулятор у трудников в комнате зарядился – от него можно зарядить телефон, если Володя (просит называть его Владимиром Владимировичем) разрешит к его проводу подключиться. Провод Володе и самому нужен, он уже четвертый день качает «Вспомнить всё» со Шварценеггером, и телефон быстро садится.

Держись, отец

У отца Антония заболела мать. Звонила в монастырь. Не знает, как будет без него теперь жить. С утра потеряла сознание. Просит приехать и жить с ней, ухаживать. После завтрака к отцу Антонию подошел монах постарше и чтобы утешить, рассказал, как у него самого умирали родители. Мать в коме неделю лежала, заметили не сразу. «Как ни приду, застаю ее спящей. Потом смотрю – еда, которую ей поставил рядом с кроватью, стоит нетронутая», – рассказывает монах.

А после матери через 43 дня умер отец. Он уже не понимал, что находится в больнице. Предлагал пойти вместе окна на зиму законопатить. За неделю до смерти решил креститься и все просился в храм. Но он уже давно был лежачий, и из палаты в храм его отвезти не было никакой возможности.

Все это отцы обсуждали на кухне, за перегородкой. Я допивал третью или четвертую кружку чая. Почему-то в монастыре самые простые вещи – стакан чаю или ложку варенья – начинаешь ценить и наслаждаться ими в несколько раз сильнее.

Потом, судя по звуку, монах обнял отца Антония и похлопал его по спине. «Господь утешит обязательно, обязательно. Или улучшением здоровья, или по-другому. Давай, отец, держись». Отец Антоний дал себе несколько секунд горя, а потом снова собрался и вернулся к своему обычному мытью посуды. По нему никак нельзя было сказать, что он только что получил тяжелое известие.

На следующий день отец Антоний поехал на неделю домой, и я поехал вместе с ним. Уезжал с чувством, что забрался так далеко, считай, на край света, а ничего особенного, никакого волшебства, с моей душой опять не произошло. Это как с телом: когда ничего в нем не болит, о нем забываешь, и тебе кажется, что ничего особенного не происходит. Но стоит опять заболеть, и начинаешь понимать, как на самом деле был счастлив.

Объявление

Муромский монастырь будет рад видеть у себя в гостях верующих людей, которые хотят за небольшое пожертвование в монастырь провести отпуск на берегу Онежского озера. Также монастырь будет рад детскому дому или православной школе, если они захотят провести в монастыре летний лагерь для детей и, может быть, немного помочь на грядках. Единственное условие – приезжать нужно со своими продуктами.

Монастырь также примет в дар продукты питания, инструменты, топливо. Адрес монастырского подворья в Пудоже (для посылок): 186150, Россия, Республика Карелия, г. Пудож, ул. Пионерская, д. 38б.

Сайт вконтакте http://vk.com/muromskijmon
Официальный сайт http://muromski.cerkov.ru/

Реквизиты для перечисления пожертвований:
Получатель: Муромский Успенский мужской монастырь Петрозаводской и Карельской епархии Русской Православной Церкви (Московский Патриархат)
р/с 40703810121090000005
Карельский РФ ОАО «Россельхозбанк»
ИНН 1015001337
БИК 048602818, ОГРН 1027700342890