Сергей Чапнин
В современной политической философии порой встречаются – и весьма неожиданно! – крупицы богословия. Последний текст Владислава Суркова «Национализация будущего» посвящен «высшей независимой власти народа», будущему России, русским, Европе и прочим привлекательным вещам. Похоже, это установочный текст для политических программ на ближайшее время. Но нам текст интересен не этим. В нем Сурков говорит о (в порядке появления):
1. вере (дважды);
2. Боге;
3. ценностях;
4. смыслах и образах;
5. Церкви, исламе и конфессиях.
Это дает возможность провести анализ имплицитной религиозности одного из самых влиятельных мужей России. Случай просто уникальный.
Жанр у текста странный и необычный – то ли дневниковые записи (может быть, это ЖЖ на закрытом блог-сайте Администрации президента?), то ли стихотворение в прозе, то ли аналитическая записка самому себе с претензией на философское эссе. Но тем интереснее рассмотреть эти высказывания как богословскую программу Владислава Суркова. А она весьма своеобразна и амбициозна.
1. Сурков о вере
«Здесь, в России, ей (высшей независимой власти народа – ГА) предстоит: … создать новое общество, новую экономику, новую армию, новую веру».
О «новой вере» Сурков говорит в самом начале, в четвертом абзаце текста, причем в контексте создания в России нового общества. Значит, эту задачу он относит к приоритетным.
Сурков надеется, что после того как будет создана «новая экономика» и «новая армия», создание «новой веры» будет одной из основных задач высшей независимой власти народа. Или приоритетность задач можно изменить?
Если вспомнить, что Сурков критично относится к Русской Православной Церкви, по крайней мере к ее общественному действию (про ислам его высказываний не знаю), то очень любопытно узнать, на каком же основании он хочет строить «новую веру» будущей России. Однако добрую половину текста автор к этой теме не возвращается.
2. Сурков о Боге
«Социальная расточительность, привычка сорить людьми («у Бога людей много»), изводить друг друга без счета и смысла коренится в глубоком прошлом».
К чему здесь поговорка с упоминанием Бога, если речь идет об «идее сбережения народа»? Если бы на каждый свой тезис Сурков приводил по поговорке, это можно было бы назвать случайностью. Но это единственная поговорка, использованная Сурковым. Или других не знает, или на Бога обижен? Если социальная расточительность, как следует из дальнейшего текста, это давняя проблема России, зачем же пенять на Бога? Нет ответа. Хорошо хоть слово «Бог» с прописной буквы пишет.
3. Сурков о ценностях
«Освоит ли Россия народосберегающие технологии демократии для их (будущих кризисов – СЧ) преодоления? … Оптимистические варианты ответов предполагают национальную солидарность на основе общих ценностей свободы, справедливости и материального благополучия».
Тезис про «народосберегающие технологии» весьма настораживает. Речь не идет о защите семьи и брака, нет ни слова о семейных ценностях. Речь идет о технологиях, которые могут сберегать, например, биологических особей без учета их души, сердца, ценностей. Что нужно России – поголовье крепких россиян или сплоченный народ, созидающий свое будущее? «Народосберегающие технологии» дадут только поголовье, качество которого никакой технологией не может быть гарантировано.
Глубокий пессимизм вызывают и «оптимистические варианты ответов», которые дает Сурков. Демократические ценности в его интерпретации – это свобода, справедливость и материальное благополучие. Конфигурация известная – типичные «идолы демократии». Неужели это главное для России? Это же исповедание воинствующего секуляризма, на котором Европа уже ох как обожглась и дает обратный ход!
Если говорить о свободе, то тут же надо говорить об ответственности, если говорить о материальном благополучии, то тут же надо говорить о духовно-нравственных ценностях. Ни с какими кризисами выращенное на таких «народосберегающих технологиях» поголовье россиян не справится. Это иллюзия. И с ней надо срочно расставаться!
Справедливости ради надо заметить, что в следующих строках Сурков не очень внятно, но пытается об этом говорить. Так что текст его – и слава Богу! – не лишен внутренних противоречий.
4. Сурков о смыслах и образах
«Производство смыслов и образов, интерпретирующих всеевропейские ценности и называющих российские цели, позволит ментально воссоединить расстроенную было нацию, собранную пока условно-административно на скорую (пусть и сильную) руку».
Это очень сильный с богословской точки зрения тезис, глубоко связанный с православной традицией. Речь по сути дела идет о том, что надо развивать богословие образа. И это по-православному! Богословие образа – это утверждение неразрывной связи земного и небесного. В этом главное содержание благодатного образа, который не сводим только к православной иконе, но понимается гораздо шире и включает в себя в том числе и произведения современной культуры.
Вот, режиссер Павел Лунгин фильмом «Остров» уже выполняет программу, которую Владислав Сурков пока только сформулировал.
Но Сурков хочет быть предельно политкорректным и не хочет говорить о христианских ценностях. Вместо этого специальное слово придумано – «всеевропейские». Ценностей с таким названием не было и нет. И если публицистика может жонглировать словами, то в философском эссе это звучит как фальшивая нота.
Не менее беспомощно выглядит тезис «ментально воссоединить» расстроенную было нацию. Мы что, в психбольнице?
Воссоединение может быть только на основе духовно-нравственных ценностей. Это, кстати, прекрасно понимают сами россияне. По результатам социологического исследования «Национальное единство и российские СМИ: ценности современной России», более 60% опрошенных главным основанием для единства нации назвали духовно-нравственные ценности (подробнее – здесь). Жаль, что Администрация президента не владеет цифрами.
Кстати, если риторика про «ментальное воссоединение» не покинет в ближайшее время государственных мужей такого ранга, то 4 ноября никогда не станет народным праздником.
5. Сурков о религии
«Величайшие русские политические проекты (такие, как Третий Рим и Третий Интернационал) были обращены к людям других народов и открыты для них. Критически анализируя прошлое, признавая ошибки и провалы, мы вправе будем гордиться всем лучшим, что унаследовано от империи и Союза. В том числе – уникальным опытом взаимопонимания Православной Церкви с исламской общиной, иными конфессиями, всестороннего взаимодействия и взаимопомощи земель и городов».
Ну, нельзя же так валить все в кучу. О каком уникальном опыте «взаимопонимания Православной Церкви с исламской общиной, иными конфессиями» можно говорить в эпоху Союза и Третьего Интернационала? Это время гонений, физического уничтожения Церкви и других религиозных общин, и «будем гордиться» в этом контексте звучит почти издевательски. Если представления об истории России ХХ века в Администрации президента находятся на таком уровне, о каком видении будущего России может идти речь? Уроки прошлого, оказывается, еще не усвоены.
Вышесказанное не означает того, что уникального опыта взаимодействия православия и ислама не было. Но это опыт империи, и не просто империи, а государства, где православие было государственной религией. И об этом тоже не надо стесняться говорить, если уж речь идет о религии и политике.
Сохранение и творческое использование этого опыта вовсе не предполагает непременного возвращения к православной монархии. Однако поставить новые задачи, достойные России, в мировой политике и экономике, можно только с опорой на духовно-нравственные ценности нашего народа, глубоко связанные с его идентичностью. И наоборот, пренебрежение традиционными ценностями ведет к потере идентичности, и как следствие – к потере самой способности противостоять внешним и внутренним вызовам.
6. Еще раз о вере
«Народ не наделял ныне живущие поколения правом прекратить его историю; гражданам страны, известной великой цивилизаторской работой, по справедливости принадлежит достойное место в мировом разделении труда и доходов; по принципу «кто правит, того и вера» правящий народ, не утративший веру в себя, – будет».
Сильный, но туманный пассаж. Однако в нем вновь возникает тема веры, и здесь необходим комментарий. Недоумение возникает в связи со странным утверждением «народ не наделял ныне живущие поколения правом прекращать его историю». Интересно, а какими именно правами наделены ныне живущие поколения и когда, в какой момент это произошло? Если это действительно было, то стоит предположить, что народ – это некое божество, делегирующее от целого (простирающегося как минимум в прошлое, а то и в будущее) к части (ныне живущим) некие права и полномочия. Эта концепция «священного народа» раскрывается в следующем утверждении: «правящий народ, не утративший веру в себя, – будет». Однако какая сверхзадача у этой «веры»? Она тоже обозначена ясно: сохранять «достойное место в мировом разделении труда и доходов». Мелковато для того, чтобы ставить это в центр своей веры. Впрочем, мелковато только с точки зрения религии, которая устремляется в вечность, ведет человека ко спасению. Есть вполне утилитарные магические и оккультные практики, которые служат удовлетворению вполне земных целей.
Последние годы не раз приходилось слышать о проникновении оккультизма в государственную политику России. Армия, культура, образование… Размышления Суркова не так уж необычны. Если говорить о духовных проблемах, то не столько секты, сколько оккультные и языческие верования подтачивают образ России, делают невнятной ее политический курс.
Важно понять: пронизан ли текст Суркова единой концепцией или он – дискретный? Если есть единая выверенная концепция, то стоит сопоставить первое упоминание слова «вера» («предстоит создать новую веру») и концепцию «народа, верящего в себя», и возможно предположить, что утилитарная вера в «священный народ» может стать главным содержанием «новой веры». Выглядит зловеще.
Конечно, возможен и другой вариант. Не будучи искушенным в богословских понятиях, автор использует их не по прямому назначению: не как строгие понятия, а в переносном смысле, как образные выражения или метафоры.
7. Еще раз о Боге
«Европа не нуждается в идеализации. Ее теперешнее преимущество в незаурядной воле к рациональному устройству, к поиску мирного пути, по возможности в обход политических катастроф и ментальных затмений. Бог знает, получится ли, но как минимум в этом смысле Россия… в Европе».
Второе упоминание Бога. Что это – риторическая фигура, своего рода молитвенное воздыхание или же искренняя вера в Божественное Провидение? Бог знает….
Вместо заключения
Анализ имплицитной религиозности Суркова носит в значительной степени предположительный характер. Данных для интерпретации недостаточно для того, чтобы составить полный портрет.
Из текста с очевидностью следует, что Сурков не атеист и не агностик. В то же время христианским его мировоззрение тоже не назовешь. Слабо, но вполне различимо звучат отголоски христианской культуры, к которой он все-таки принадлежит. В то же время в тексте озвучены опасные оккультные идеи.
Статья говорит о том, что у автора идет напряженная внутренняя работа. Какими будут его идеи, когда они получат завершенную форму? Будет ли его подход к богословской и духовно-нравственной проблематике четким и понятным? Будут ли с ним солидарны те, кому «высшая независимая власть народа» будет принадлежать?
Текст Владислава Суркова еще раз доказывает: размышления о будущем России разворачиваются не только в пространстве политической философии. Они неминуемо касаются богословских проблем. Об этом свидетельствует и вся история русской философии, и современные дискуссии. А раз так, то и отказываться от привлечения богословов к этим дискуссиям неверно.
Европа должна послужить нам примером. Последние десятилетия она пряталась от проблем, игнорировала христианские истоки своей цивилизационной модели, не проявляла воли. У России были и есть свои рецепты решения многих – в том числе и мировых – проблем. И здесь действительно не только можно, но и нужно вспомнить о Третьем Риме.
14 февраля 2007
Источник: Полит.ру