– Как вы начали учить русский?
– Я начала учить русский в школе, в девятом классе, мне было 14 лет. Я жила тогда в Нью-Джерси, около Нью-Йорка, училась в католической школе. Там не преподавали никаких иностранных языков. Я всегда завидовала своим друзьям, которые учились в государственных школах. Там преподавали иностранные языки, а они всегда меня интересовали. Потом к нам пришли учителя из старшей школы, в которую я планировала поступать. Они рассказали, какие языки там можно изучать. В их числе был и русский.
– И почему вы выбрали именно его?
– Учителя сначала рассказывали об испанском, французском, а потом стали говорить о русском, но предупредили, что учить его будет очень трудно, потому что это слишком далекий от нас язык, слишком сложный. Нас уговаривали взять испанский или итальянский. Но я выбрала именно русский. Дело в том, что моя бабушка и тетя каждое лето путешествовали вместе и всегда дарили нам маленькие сувениры. А я всегда смотрела не на сувениры, а на надпись. Мне было все равно, что именно мне привозили, мне важна была надпись. И однажды они привезли сувенир из Греции, я увидела другой алфавит. И потом заинтересовалась русским. Мне захотелось изучать совсем новый язык.
Бетси Сандсторм. Фото: voanews.com
– Но вы не пожалели? Не показалось, что и правда трудно?
– Первые дни было не очень трудно, у нас был замечательный учитель. Но потом я заболела, меня не было 3-4 дня, а за это время они успели выучить весь алфавит! Я себя чувствовала неудобно, потому что не могла читать, а все другие ученики уже читали. Но потом я попросила подругу, она мне помогла. Я пошла домой, выучила весь алфавит сама и на следующий день уже могла отвечать, как другие ученики.
– Как отнеслись родители к тому, что вы решили учить русский?
– Я родилась в большой ирландской семье. Нас было семь детей: у меня четыре брата и две сестры. Родители очень хотели, чтобы каждый ребенок нашел какой-то свой интерес. Когда я сказала, что хочу изучать русский, их это не удивило. Они поддерживали любые наши интересы. Мой отец всю жизнь жил в Нью-Йорке, он понимал итальянский и хорошо знал французский. Мама изучала латинский, еще когда была в школе, поэтому очень хорошо знала происхождение многих слов. Один из моих братьев изучал испанский. Мы любили устраивать за столом маленькие соревнования: кто в каком языке больше знает. И всегда очень радовались, если выходило, что мы знаем французский лучше отца!
– А вы за столом, получается, говорили по-русски?
– Я часто приходила и говорила: «Добрый вечер! А что сегодня на ужин?» И постепенно моя мама начала это понимать. Она отвечала по-английски и давала понять, что все понимает.
– В какой момент было очень трудно? Что было запомнить сложнее всего?
– В школе у нас была замечательная учительница. У нее была такая теория: может быть, мы будем знать меньше, чем другие, но зато лучше. Она очень хотела, чтобы мы много разговаривали. Она дала нам понять, что русский учить легко.
Я первый раз поехала в Советский Союз в 1973 году весной, это был первый год обучения. Моя бабушка и тетя услышали о такой возможности и решили мне помочь, в том числе финансово. Они очень хотели, чтобы я начала путешествовать, и сделали мне такой подарок. Когда я была в Советском Союзе, после шести месяцев изучения языка, я думала, что свободно говорю и все могу сказать.
– У вас был языковой барьер?
– Нет, я думала, что все могу сказать. Это был большой импульс для меня! Впервые мне стало сложно в университете. Я попала в группу, которая уже изучала язык. Я делала больше ошибок иногда, а некоторые там уже очень хорошо разговаривали. Тогда я поняла, что мне надо больше заниматься грамматикой.
Самым сложным для меня тогда было причастие и выражения времени. Мне очень трудно было понять, когда говорить «за неделю», а когда «на неделю»: «Я приехала в Москву на неделю, а за неделю выучила поэму». Когда я стала преподавать, то стала вспоминать эти моменты, рассказывать своим ученикам и показывать, как легче это запомнить.
– Во время поездки вы попадали в какие-то ситуации, когда вас не понимали или вы чего-то не понимали? Как вообще реагировали люди на ваш русский?
– Даже не всегда понимали, что мы американцы! Иногда догадывались просто по одежде, по внешнему виду. Я была в трех городах: в Москве, в Ленинграде и в Киеве.
– Какое впечатление на вас тогда произвела Москва?
– Первым ярким впечатлением была Красная площадь. Я просто стояла и смотрела. Для кого-то Нью-Йорк – это сказка и приключение, но для меня это было обычной жизнью. А сказкой было смотреть на Кремль, на собор Василия Блаженного. Я никогда не думала, что буду стоять на Красной площади. А сейчас я была там уже, наверное, раз сто. А в Ленинграде мне нравилось стоять на реке.
Я помню, было очень холодно, а в воде были «моржи» – люди, которые плавали в холодной воде. Один из них вышел в шлепанцах, а мой ученик спросил у него: «Вам не холодно?» И он ответил: «Нет, у меня же шлепанцы есть».
Фото: Рустам Загидуллин / rustam-zagidullin.blogspot.com
– Кстати, об учениках. Как вы поняли, что хотите не просто учить, но и преподавать русский?
– Я поняла это не сразу, но всегда знала, что моя работа будет как-то связана с русским языком. А начала я вот как. Я стала работать в одной советско-американской компании, когда училась в Сиэтле, в штате Вашингтон. Это была рыболовецкая компания. Они пригласили студентов, изучавших русский. Работа была только летом. Они пока сами не знали, что получится из этой затеи, поэтому не хотели нанимать взрослых и обещать им постоянное место работы. Мы работали на мостике и переводили переговоры между американским и советским капитаном. Я была первой женщиной, которая работала на мостике, на этом судне!
Я жила на советском судне, а лодка с американским ловцом ловила рыбу. Ловили много – несколько тонн. Советское судно ожидало. Там было несколько судов: и советских, и американских. Я должна была знать координаты наших партнеров и докладывать, где они находятся, когда они передадут рыбу, сколько рыбы. Надо было как можно точнее определять вес. Потом надо было сообщать в Вашингтон. Каждый день была радиосвязь американских представителей и советских. Первый советский капитан показал мне мешок с рыбой и спросил: «Сколько там тонн?» Я, конечно, ничего не поняла. Но нам показывали до этого мешки, и я примерно знала. Я сказала: «Может, десять с половиной?» И попала! Он меня так проверял.
– Ваш муж тоже связан с русским языком?
– А он работал в той же компании, только на другом советском судне, мы даже по радио переговаривались! Он тоже изучал русский язык, мы познакомились в Русском доме, причем общались на русском языке. Там было такое правило: говорить только по-русски. Сейчас он работает переводчиком, знает французский и русский. Он перевел книгу бывшего премьер-министра России Евгения Примакова, его воспоминания.
– Русский язык богатый? И вообще как бы вы его охарактеризовали? Мне кажется, что английский более экономный.
– Русский очень богатый! Иногда на занятиях мы говорим не только по теме урока. Кто-то спрашивает о слове или выражении, и мы начинаем это долго обсуждать. Нас удивляет что то, что в английском можно сказать с помощью существительного («Я студент»), в русском можно выразить глаголом («Я учусь»). По-русски можно сказать что-то по-разному.
– Кто учит в Америке русский язык? И стало ли этих людей больше за последние годы?
– Это у нас всегда меняется. Если работаешь учителем русского языка, хочешь, чтобы студентов было больше. Чем больше люди удивляются тому, что делает Путин, даже в негативном смысле, тем больше они хотят учить русский. И ты никогда не можешь угадать, сколько будет учеников в следующем году. В этом году их может быть 10, а в следующем вообще мест не будет.
Тут все зависит от новостей. Путин что-нибудь скажет, все возмущаются, а я думаю: «У меня будет больше учеников!»
Вот у нас сейчас американские выборы. Но в них как-то и Путин попал! Я видела тут выражение на английском «Трамп и Путин – новая Россия». Моя дочка говорит, что Путин очень популярен среди молодежи в Америке.
– Английский очень сильно влияет на русский, как думаете?
– К сожалению, да. Я чувствую это, когда приезжаю в Россию. Иногда прямо не хочется видеть эти английские слова! Ведь есть хорошие русские слова. Но что поделать? Кстати, однажды русский язык спас мне жизнь, когда мы с мужем были в Париже.
Мой муж был там по программе перевода с русского на английский, а я просто гуляла, ходила на рынок. И вот как-то раз я зашла туда, а там журналисты, везде камеры, микрофоны. Я не очень хорошо говорила по-французски, хотя практиковалась каждый день. И вдруг у меня перед носом микрофон! Меня спрашивают: «А что вы думаете о влиянии английского языка на французское радио?» И видно, что с такой агрессией спрашивают. Я думаю: «Если отвечу по-английски, меня убьют!» И я ответила по-русски: «Извините, пожалуйста, я вас не понимаю». И они сразу ушли от меня, подумали, что я русская.
– Возвращаясь к вопросу о влиянии: русский язык его переживет?
– Я думаю, что переживет. Потому что, раз люди обращают на это внимание и обсуждают это, значит, ничего страшного не произойдет. Знаете, мы в Америке никогда не стали бы обсуждать, какого рода слово «кофе», или спорить о букве Ё. Мне кажется, что мы не обращаем достаточно внимания на наш язык. А вы это обсуждаете, спорите так горячо! И сами эти разговоры – признак того, что русский язык все переживет.