Чем испанское правосудие отличается от российского? Почему граждане нашей страны оказываются в длительном заключении в чужой стране? Может ли российская или европейская страна исправить преступника? На все эти вопросы отвечает настоятель Христорождественского прихода РПЦ в Мадриде священник Андрей Кордочкин, окормляющий русских заключенных в Испании.
«Презумпция виновности»
— Отец Андрей, как получается, что наши соотечественники оказываются в испанской тюрьме?
Священник Андрей Кордочкин
— С точки зрения обывателя, человек оказывается в тюрьме, совершая преступление. Размышляя подобным образом, нам легче верить, что мы лучше и благополучнее, чем те, кто за решеткой – воры, убийцы, насильники и наркоторговцы. Верующий человек, знакомый с историей Церкви и своей страны, знает, что все не так просто.
Прежде всего, христианин знает, что, когда проходит через железные двери и решетки, его ожидает встреча со Христом. «Был в темнице, и вы посетили Меня». В этом смысле не имеет никакого значения, совершил человек реальное преступление или же оказался за решеткой вследствие ошибки или произвола властей.
В тюрьме, которую я посещаю чаще, чем другие, около половины заключенных находятся под следствием. В Испании не существует отдельных заведений типа СИЗО, подследственные заключенные находятся в тех же условиях, что и осужденные. К слову, российские нормы в отношении подследственных заключенных гуманнее, чем в Испании. В России, насколько я знаю, максимальный срок заключения под следствием — полтора года. В Испании этот срок составляет два года, но прокурор может к ним добавить еще два. По сути, человек может пребывать в заключении на протяжении четырех лет, хотя вина его не доказана, и, быть может, не будет доказана никогда.
Приведу несколько примеров из жизни моих подопечных.
Четыре моряка из Калининграда четыре года ожидали суда в тюрьме Гран Канариа. Суд освободил их за отсутствием улик, и они, выйдя из зала суда, тут же угодили в другую каталажку. Еще бы – они нарушили визовый режим, и должны быть депортированы. Адвокат добивается денежной компенсации уже три года.
Еще один подопечный больше года ждал суда в той же тюрьме. Незадолго до суда о нем вышла в местной газете статья под названием «Бриллианты Анатолия Доценко», причем на иллюстрации к статье – фотография совершенно другого человека. Экспертиза оценила «кровавые бриллианты», о которых пишет статья, в сумму около 200 евро, суд снял обвинения, и он уехал на родину.
Другой пример – двое украинцев идут по парку. К ним подбегает ребенок, затем бабушка, затем полиция, и их арестовывают по обвинению в хищении ребенка. Они провели в тюрьме больше года, затем суд решил, что имела место полицейская ошибка. В качестве компенсации они заработали ролик на телевидении длиной в 55 секунд.
Другой пример – громкая операция против «русской мафии» — излюбленная тема испанской прессы. В июне 2008 года было арестовано более 20 человек, фотографии их задержания появились на первых обложках всех газет! Кто-то отсидел полгода, кто-то год, кто-то полтора. Мне довелось отпевать одну женщину, бывшую в составе этих двадцати. В тюрьме она пропустила очередь на пересадку печени и через некоторое время скончалась в больнице. С момента задержания и заключения этих людей под стражу прошло более четырех лет. На сегодняшний день не только не было суда, но и сама перспектива суда представляется туманной. С именем судьи Бальтазара Гарсона, который вел это дело, связывают концепцию правосудия как шоу-бизнеса. Дела должны быть непременно громкими и иметь политическую окраску; то, что будет дальше, никого не волнует.
Один из следователей, имеющих отношение к этому делу, согласно Wikileaks, сказал при беседе в посольстве США, что Россия является «мафиозным государством». Конечно, когда я читаю о том, как в Петербурге незаконный снос дома Рогова, построенного в начале XIX века, охраняется милицией, у меня тоже возникают вопросы. В Париже или в Риме было бы не так легко заставить полицию охранять место преступления. Тем не менее, в Испании зачастую вместо принципа презумпции невиновности начинает работать другой принцип, который можно назвать «презумпцией виновности»: следствие изначально подозревает вину, а подозреваемый должен доказывать свою невиновность. Я часто вспоминаю заключительную сцену «Алисы в стране чудес»:
«— Ваше величество! — неожиданно заговорил Валет.- Я этого не писал, и никто не докажет, что я это писал: там нет никакой подписи.
— Тем хуже для вас, если подписи нет,- сказал Король.- Не будь у вас на уме злодейства, вы бы подписались, как честный человек!»
Сергей Масленников был осужден на 9 лет и 1 день, а также к денежному штрафу в сумме 69 миллионов 610 тысяч евро по обвинению в содействии транспортировке наркотиков
К примеру, украинский капитан Сергей Масленников осужден на 9 лет за наркотрафик. Но никто и не говорит, что на его судне были наркотики. Обвинение предполагает, что он знал, что наркотрафиком занимается глава компании (которого Испания так и не объявила в розыск), и предполагает, что он знал, что наркотики есть на судне, к которому он подходил дважды – один раз, чтобы спасти во время шторма.
В это было бы невозможно поверить, если бы я сам не присутствовал на суде по делу старшего механика того же судна, Владимира Калинина. Выступали свидетели – люди с бесцветными лицами, которые прослушивают радиопереговоры. Они подтвердили, что механик в переговорах не участвовал и его имя не упоминалось. Адвокат, предоставленный государством, настаивал на невиновности – если человек не совершал ни одного действия за рамками трудового договора, в чем его можно обвинять? Однако обвинитель настаивал, что механик должен был что-то предполагать. В конце заседания Калинин – пожилой человек — встал, попытался сказать, что его воспитывали в уважении к закону, что… «Все будет хорошо», — успокоила его судья. Его приговорили к шести годам.
С капитаном Масленниковым, когда он сидел в галисийской тюрьме, произошел такой случай. Он обратил внимание на боли в горле, но врачи не придавали им значения. Лишь спустя полгода, когда он объявил голодовку, его отвезли в городскую больницу и поставили диагноз – рак горла. Ни о каком смягчении наказания для онкологического больного не было и речи. Когда капитан подал жалобу на несвоевременное оказание медицинской помощи, он получил отрицательный ответ – спустя четыре года! «Понимаешь, — сказал мне его адвокат, — тут нужно или всех наказывать, или писать вот такой ответ. Как ты думаешь, что они сделают?»
Вот такие у меня подопечные.
Конечно, бывают и те, кто совершил реальные преступления (в основном, перевозка наркотиков), но никто из них не борется за невиновность – все слишком очевидно.
Печалование о заключенных
— Чем же можно помочь заключенным в тюрьме?
— Даже если человек совершил гнусный поступок, дискуссии между религиозными людьми на тему «нужно отпустить» или «нужно посадить (расстрелять, сжечь, депортировать)» сразу выводят разговор из христианского дискурса в жанр советского судилища. Нравится видеть себя в толпе людей, ожидающих эффектного наказания? Перечитайте еще раз Евангелие. Христианин задает другой вопрос: а как можно человеку помочь стать добрее, не возвращаться к гнусности?
В нашем случае помощь бывает самой разной. Многократно я поддерживал просьбы адвокатов об изменении меры пресечения на подписку о невыезде; почему-то никто не считал мои обращения давлением на следствие и на судебные органы. Иногда приходится писать письма тюремному начальству о нарушении прав заключенных. Для кого-то нужно получить посылку или денежный перевод из дома, кому-то помочь одеждой или деньгами. Но самым главным является твое присутствие рядом, когда человек видит кого-то, кому не все равно.
Церковь призвана к печалованию о заключенных. Вспомним слова святителя Осии, епископа испанской Кордобы, на Сардикийском соборе 344 года:
«Осий епископ рек: «поелику многократно случается, что некоторые, за преступления свои, на заточение или на остров осужденные, или иному какому либо осуждению подверженные, прибегают к церкви, требуя милосердия: таковым не надлежит отказывати в помощи, но немедленно и без сомнения просити для них снисхождения. Аще и сие угодно, преподайте на сие согласие все. Ответствовали все: да будет постановлено и сие».
Ф. Янковский, автор единственного существующего исследования тему печалования о заключенных, опубликованного в 1876 году, писал:
«Печалование духовенства за опальных составляет едва ли не самый важнейший и высокий вид церковной благотворительности. […] Христианство потребовало, чтобы и общественные отношения основались на новых, более совершенных началах, на идее уважения, достоинства и равноправности личности человеческой, на идее любви, справедливости, и снисхождения к ближним, как детям единого Отца Небесного и членам благодатного Царства Христова».
Если же тогда, когда общество живет в отрицании этих «совершенных начал», Церковь молчит, отказываясь от печалования, не является ли это признаком оскудения этих начал в самой Церкви? Печалование требует благородства, великодушия, дерзновения; очевидно, что оно атрофируется одновременно с оскудением этих качеств. Стоит ли портить отношения с губернатором ради какого-то зека? Я, к сожалению, не слышал о том, чтобы сегодня где-либо в России епископ или священник ходатайствовал о помиловании или о смягчении приговора, а жаль; это должно стать нормой. Отказываясь от этого служения, Церковь в глазах общества воспринимается как пассивная часть государственной репрессивной машины, а из истории мы хорошо знаем, чем это заканчивается.
Пусть подобные обращения к судебным органам останутся без ответа, но даже если человек совершил настоящее преступление, именно милостивое и сострадательное, а не выжидающее и отстраненное отношение умягчит его сердце в большей степени, чем отсидка на зоне. Господь являет свою милость ко всем, включая своих палачей, не дожидаясь покаяния с их стороны. Именно это свойство безусловной Божественной любви изменяет сердце человека.
В последнее время я часто вспоминаю преподобномученицу великую княгиню Елисавету. Ее муж погибает от взрыва бомбы, брошенной Каляевым. Как она должна поступить? Разослать циркулярные письма с требованием образцово-показательного наказания? Со злорадством ожидать приговора? Нет, она приходит к нему в тюрьму, приносит Евангелие и икону, в надежде пробудить его покаяние…
— Возможно ли, что человек не захочет видеть священника, и откажется от помощи?
— Конечно, возможно. Если я подъеду к тюрьме на Porsche Cayenne, и буду, дыша перекуром и перегаром, вести поучительную беседу о «ценностях», со мной не захотят говорить, и правильно сделают. В заключении человек очень остро чувствует любую фальшь.
Но если ты приходишь к человеку не как праведник к грешнику, а как к брату, как к сестре, едва ли он отвернется и уйдет. В моей практике таких случаев не было даже с открыто неверующими людьми.
Тюрьма Сото дел Реал
«Исправление» — по-испански и по-русски
— Возможно ли исправление человека в тюрьме?
В этом отношении, испанская и русская тюрьма очень отличаются друг от друга. Мы открываем российский уголовно-исполнительный кодекс и читаем:
«Каждый осужденный к лишению свободы обязан трудиться в местах и на работах, определяемых администрацией исправительных учреждений» (103.1).
«Злостным нарушением осужденными к лишению свободы установленного порядка отбывания наказания являются: […] отказ от работы или прекращение работы без уважительных причин» (116.1).
Испанская конституция гласит:
«Лишение свободы и другие меры безопасности направлены на перевоспитание и социальную реадаптацию осужденного; не допускается принудительный труд» (25.2).
Другими словами, российский заключенный работает. Испанский заключенный не работает, до тех пор, пока не захочет сам, а если и захочет, то не всегда есть такая возможность.
Оба пути представляются тупиковыми. В России труд заключенных, формально являясь средством перевоспитания, традиционно являлся колоссальным экономическим ресурсом. В советскую эпоху рабским трудом заключенных строились города, каналы, железные дороги. Впрочем, как писала моя учительница французского языка Т.Н. Щипкова, которой довелось провести три года в советской «исправительной» колонии за участие в христианских семинарах с молодежью, «нигде и никем у нас в стране не оспаривается, что принудительный труд может исправить человека, но почему-то никто никогда не встречал человека, исправившегося при помощи принудительного труда».
В Испании все иначе. Я помню, как я впервые вошел в тюремный блок, где на первом этаже за столами сидело около восьмидесяти человек. Клубы табачного дыма, громкая латиноамериканская музыка. Карты, домино, еще какие-то неизвестные мне игры. Шум страшный, дышать нечем. Сначала я подумал, что все эти люди чего-то ждут – может, сейчас начнут кормить? Затем я понял, что это и есть их основное времяпрепровождение. Конечно, есть возможность ходить на занятия, заниматься спортом, но все это – добровольно, и, в основном, до обеда. В основном, время проходит именно так. Трудно представить себе более разлагающую и дебилизирующую обстановку.
Очевидно, что тюрьма не исправляет – особенно в России, где пенитенциарная система, не претерпев существенных изменений со сталинской эпохи, остается, скорее, карательной, чем исправительной, и где «тюрьма не «перевоспитывает», а служит местом повышения криминальной квалификации и профессии». Наверное, об этом лучше расскажут русские тюремные священники.
Мне лишь остается молиться за тех, кто сидит здесь, в Испании. Послушайте прошения, которые читаются о заключенных во время Литургии; Церковь не знает иных молитв о заключенных, кроме как об их освобождении. Ведь за решеткой – Сам Спаситель.
Читайте также:
Может ли тюрьма исправить преступника?
Священник Константин Кобелев: Тюрьма – как модель общества
Капелланская доля. Опыт тюремного служения в европейских странах