Анна Уткина. Фото: Анна Данилова
То, что сын Астрид Линдгрен после рождения воспитывался у приемных родителей – известный эпизод в жизни детской писательницы, трагический эпизод. Физически больно смотреть, как героине фильма перевязывают грудь, чтобы не шло молоко, как она прощается с новорожденным – малыш заходится в крике. Естественная реакция – здоровая злость и мысль «уж я бы никогда». Я часто вижу, как в женских сообществах те, кому повезло больше, раздают советы тем, кому повезло поменьше. Муж не дает денег на еду? Всегда можно найти работу на дому с тремя детьми, многие успевают и с четырьмя. Сходите к психотерапевту и займитесь йогой. Отругайте мужа, я бы отругала!
Я вспоминаю комментарии к новости о том, как в 2016 году женщина подкинула дочку к дому ребенка с запиской: «это самое страшное в моей жизни». Не сомневаюсь, что это действительно останется самой страшной для нее историей.
Вот и сейчас Татьяна Гринишак, женщина, в октябре этого года оставившая в подъезде полуторагодовалого сына Сережу. Проклятия в ее адрес сыпались еще до того, как личность мамы удалось установить. Бедность, конфликты с сожителем, судя по сообщениям СМИ, — еще один, брошенный на родине ребенок. Ей не дали тюремный срок, только штраф. И кажется, что наказание получилось слишком мягким.
В фильме Астрид Линдгрен приезжает за своим мальчиком, чтобы забрать его из красивого дома с большим двором, качелями и игрушками в крошечную квартиру, где из детских вещей есть одна только деревянная кроватка (и ту подарила соседка). Мальчик не хочет ехать туда, потому что у него уже есть мама. И Астрид уезжает ни с чем, к пустой детской кроватке. Она плачет ночами. Ей невыносимо смотреть, как играют другие дети, ее младшие братья и сестры.
Жизнь женщины, выносившей и родившей ребенка, никогда не будет прежней, независимо от того, с ней ли он остается. В ней поселяется пустота, которую можно заполнить, только если детские ручки тянутся обвить ее шею.
Только если есть кого греть, лечить, любить и кормить. Если в детской кроватке вечером кто-то спит, а в комнате играет и слушает книжки. В мире нет другого средства против этой пустоты.
Жизнь многих женщин, оставляющих своих детей, не показывают в красивом кино. Про них снимают только новостные телепередачи. Мы не знаем ничего об их прошлом, им редко желают что-то хорошее в будущем. Нечасто, хотя бывает, кто-то вспоминает, что у детей, наверное, был отец. И все же основной гнев обращен на маму. В лучшем случае ее надо горячо осудить, в худшем – четвертовать. И, конечно, ни в коем случае, никогда не показывать ей ребенка. Пусть уходит навсегда из его жизни, сомкнув от горя лопатки. Ее история, какой бы она ни была, больше не имеет значения.
«Простите. Но мне некуда с ней идти. Она очень спокойная, здоровая девочка. Родилась 12 августа. Прививки сделаны. Это самое страшное в моей жизни. Я вернусь обязательно, я заберу ее. Но пока я ничего не могу сделать. Мы уже ночевали в подъезде…» — мама из Красноярского края оставила эту записку, упаковку памперсов и детских салфеток. Одна из немногих, она действительно вернулась. Церковь предложила ей помощь и поддержку. Женщина пришла за дочерью, потому что увидела сообщение об этом в новостях. Трогательная записка слегка сократила поток ненависти, изливаемый на тех, кто оставляет детей.
Настоящая Астрид Линдгрен тоже забрала сына, когда заручилась поддержкой нового мужа. Ужасные дни в разлуке, перетянутая грудь, которая должна была кормить малыша, твой ребенок, который называет «мамой» другую тетю. Оказывается, всего этого кошмара могло бы не быть, если бы им нашлось место в мире. Если бы кто-то помог и поддержал.
Между мамой и ребенком редко стоит нежелание кипятить бутылочки или мыть младенческую попу. Не так легко оставить малыша лишь потому, что ты хочешь смотреть нормальное взрослое кино, а не очередную серию мультика про котенка. Пустота, которая поселилась в тебе, мучительна, жить с ней сложнее, чем с любой другой хронической болью. Ее невозможно вылечить и преодолеть, пока не прижмешь ребенка к груди. Именно поэтому они возвращаются. Мамы, в которых (нам проще так думать) не осталось ничего человеческого.
И мы даем им советы найти работу, потому что сами работаем. Все успевать, потому что сами успеваем. И разобраться с мужем, потому что наш – слушается. Иногда они, как мама из Щелково, не вызывают сочувствия. В подъезде с Сережей могла случиться любая беда. Но зачастую им не стремятся помочь ни при каких обстоятельствах. Многие писали о том, что маму из Красноярского края тоже не стоит поддерживать.
Что ж, почти наверняка, ее никогда и не поддерживали. Она или «понесла без мужа» или «о чем думала, когда рожала без хорошей работы», «выбрала неправильного мужчину» (сам мужчина при этом вроде бы не виноват). Отобрать ребенка и отдать другой, хорошей маме, которая лучше думала!
Но что-то мне подсказывает – им надо дать шанс вернуться, когда и если они возвращаются. Послушать их историю, даже если свои истории они рассказывают хуже, чем Астрид Линдгрен. И помнить, что они и без тюремного срока – достаточно наказаны, живущей в них пустотой.
«Дети – чуткие люди», они тоже будут нести часть этой пустоты в себе.
Пытаться ли нам понять всех, кто добровольно отказался от самого дорогого, самого главного и самого ценного подарка в жизни? Наверное, сложно достигнуть такого уровня всепрощения. Боль маленького брошенного человека вызывает непреодолимое желание спрятать его от всех тревог мира к более благополучному, чем тот, кто его бросил, взрослому. Я с трудом сдерживаю желание написать: «Не отдавайте маленького Сережу обратно злостной предательнице». Но точно знаю, что, если ты проходишь мимо хлева и видишь, как кто-то рожает в хлеву, надо зайти туда и вежливо спросить: «Не нужна ли вам детская кроватка? А то я вижу тут только кормушку для скота». Может быть, тогда пустоты в мире станет меньше.