Андрей Десницкий
Вышла книга историка А.В. Крамера «Раскол русской Церкви в середине XVII века». Шесть лет назад выходило первое, более краткое ее издание под другим названием, но его я не видел, поэтому буду говорить о новой книге, и даже не совсем о ней, а скорее о тех вещах, которые поневоле приходят в голову по ходу чтения этого исторического труда. История раскола для нас была и отчасти остается «слепым пятном»: на эту болезненную тему говорят редко, да и то обычно отделываются расхожими клише. Ну что, было там исправление каких-то опечаток в богослужебных книгах, а некоторые упертые личности исправлений не приняли и стали по этому поводу бунтовать и даже самосжигаться. Царское правительство тогда немного переборщило со строгостями, а в целом-то дело яйца выеденного не стоит – примерно такое впечатление вынесли многие из нас из школы, да еще из всяких фильмов «про старину».
Крамер отвергает этот миф с порога. Он предлагает нам задуматься: отчего это в XVII в. значительная часть народа готова была пойти на лишения, а то и казни, лишь бы только не согласиться с царем и всей иерархией? Отчего и правительство так жестоко преследовало собственных подданных, которые всего лишь хотели молиться по образцу отцов и дедов? И не оттуда ли берут свое начало расколы следующих веков русской истории: Петр и московское боярство, западники и славянофилы, дворянство и крестьянство, белые и красные, и так далее?
Фактическая сторона книги очень сильна. Крамер приводит множество данных, цитирует самые разнообразные документы эпохи, которые рисуют картину подлинной национальной трагедии с далеко идущими последствиями. Например, мы все знаем о деловой активности купцов-старообрядцев, но ведь за ней стояло не только стремление к прибыли. В тюках с чаем, в бочках с двойным дном, даже в выдолбленных бревнах путешествовали по России старопечатные книги, древние иконы, а порой и освященные еще до Никона антиминсы, распространение которых строжайшим образом было запрещено. А выручка от торговли шла в том числе и на то, чтобы выкупать всю эту контрабанду в случае ее захвата полицией. И только в 1905 г. старообрядцы получили право исповедовать свою религию без стеснения (право, которым в православной империи давно пользовались мусульмане, католики, лютеране и прочие).
Воистину, старообрядцы тоже суть «Россия, которую мы потеряли» — притом их можно назвать наиболее традиционной и самостоятельной, самой трезвой и грамотной частью русского народа. Об этом и пишет весьма убедительно Крамер.
Но вот что касается его обобщений и концепций… Всё у него предельно просто: жестокий и властный царь Алексей Михайлович пожелал построить всеправославную империю с центром в Москве, а для этого решил ввести богослужебное единообразие по греческому образцу. Лукавые и продажные греки не стали ему ничего объяснять, ища лишь собственной выгоды, а пассивное русское духовенство он отчасти устранил, отчасти запугал. Простому народу эти политические игры были не нужны, поэтому в массе своей он реформ не принял, но отчасти вынужден был уступить грубой правительственной силе. При этом «никто из руководителей русской Церкви или русской политики не сказал прямо, что последняя цель реформы — военно-политическая экспансия» (с. 282). И вновь восторжествовала власть тьмы в Мордоре, простите, в России…
Нельзя сказать, чтобы эта схема была абсолютно бредовой. Нет, всё это было на самом деле: и далеко идущие политические расчеты царя, и хитрость греческих иерархов, и конформизм русского духовенства, и неприятие реформ народом. Но любые простые объяснения таких сложных исторических процессов неизбежно оказываются ложными. В событиях такого масштаба участвуют много людей, у них бывают разные цели и мотивы, при этом результат их действий практически никогда не совпадает в точности с их намерениями, а победа на тактическом уровне может обернуться в дальнем плане серьезным поражением. И поэтому изображать каждого участника этих событий однозначно хорошим или плохим просто неразумно.
Например, знаменитый протопоп Аввакум, а равно и весь «кружок боголюбцев», стоявший рядом с царем непосредственно перед расколом, тоже выступал за исправление явных искажений в церковной жизни – например, за отмену многоголосия, когда на службе одновременно читали и пели на несколько голосов несколько текстов. А в своих письмах из заключения Аввакум призывал к еще более жестоким расправам над никонианскими попами – всех их он желал бы казнить сразу, причем сделал бы это лично. Так кто он, ретроград или реформатор? Тихий страдалец или неудавшийся диктатор? А как посмотреть…
В советской школе к однозначным оценкам и сводилось всё изучение истории: вот такие-то были прогрессивными и правильными, а такие-то – совсем наоборот. Понятно, что это была никакая не история, а опрокинутая в прошлое идеология: всё, что соответствовало нынешнему курсу партии правительства, объявлялось хорошим, и наоборот, причем такое положение дел существовало якобы за века до появления этой самой партии. Как у Оруэлла: «Океания всегда воевала с Остазией». При таком подходе учитель не говорит ученику: «сейчас мы с тобой постараемся разобраться, как жили эти люди и что у них там случилось». Вместо этого он сообщает: «сейчас я тебе продиктую, почему эти были плохими, а те – хорошими, чтобы ты правильно понимал политику партии». Всё остальное просто отбрасывается за ненадобностью. А другая партия проповедует свою версию, и раскалывается историческая наука на два враждебных лагеря с ровно противоположными оценками, со своими наборами фактов у каждого…
Ровно это произошло с историей старообрядчества. Нам долго и старательно внушали, что это были невежественные фанатики, и больше никто. Крамер иллюстрирует обратный тезис: всё зло в русской истории от реформ Алексея Михайловича, а всё, что только сохранилось на Руси доброго, есть заслуга старообрядцев. Я не преувеличиваю, на страницах 345 и 346 Крамер перечисляет «прямые и неизбежные последствия принятия троеперстия». Список длинный, в него входят сначала петровские реформы: курение, брадобритие, парики. А затем автор переходит к современным уродливым явлениям и подробно перечисляет: «белые или кроваво-красные или тускло-синие губы; синие или розовые или оранжевые или зеленые или фиолетовые или полосатые или с выбритыми тропинками волосы»… Всё это стало неизбежным на Руси только потому, что стали креститься не двумя, а тремя перстами. Серьезно.
Правда, отмечает он, есть и другое крестное знамение, не хуже старообрядческого, которое не приводит к таким катастрофическим последствиям. Это католическое «пятиперстие», когда крестятся полной ладонью. Крамер, как нетрудно догадаться с первых страниц книги, католик, более того – сама книга возникла из курса лекций, прочитанного им на католическом радио. Стоит ему упомянуть свою Церковь, как тон резко меняется, и даже местоимения «Она», относящееся к этой Церкви, Крамер пишет с большой буквы. И тогда становится понятным, что весь труд призван проиллюстрировать старый католический тезис о Православии как о победившем папоцезаризме: царь подчинил себе земную Церковь и фактически провозгласил себя ее главой, отсюда и все бесчисленные беды, отсюда и самое плачевное состояние дел в ней. Были вот, правда, хорошие люди старообрядцы, но и тех погубили… Вопросом о том, уничтожена ли старообрядческая культура окончательно, и заканчивается книга.
Нам очень не хватает современных книг по отечественной истории, в которых исследователь стремился бы к многоплановости и объективности. Полной объективности в гуманитарных исследованиях не бывает, но можно, по крайней мере, привести все, а не только удобные факты, предложить разные модели и показать сильную и слабую стороны каждой. Такие книги, безусловно, есть – я могу назвать в качестве примера сборник работ В.М. Живова «Разыскания в области истории и предыстории русской культуры», в нем есть раздел «Изломы и надрывы», где немало говорится о расколе.
Впрочем, и у концепции Крамера есть свои сторонники. Мне довелось спорить об этой книге со своим однокурсником, кандидатом исторических наук. Он считает это исследование вполне объективным. Надо ли уточнять, что сам он старообрядец?
Читайте также:
Старообрядцы: Назад, в будущее!