В светлый день Пасхи поменял на своём автомобиле победную ленточку, висевшую с прошлогоднего праздника. Главного для России. Подумалось о том, что в этом году Воскресение Христово отмечается лишь на день раньше, чем в победном 1945-м…
Почему-то вспомнилось, как покойные отец и мать утверждали, что первым моим словом был ответ на вопрос: «Мисю, а скажы, як там наш Моглив (райцентр – М.З.) бомбылы?» — «Бу-у-бух!»- якобы отвечал я, нахмурив брови. Если это и легенда, то вполне правдоподобная. Я появился на свет два с лишним года спустя после Победы. Так что воспоминания моих земляков о минувшей войне были не просто горячими — обжигающими. В центре моего села Буши стоит кустарный обелиск, на котором высечены 364 фамилии сельчан, погибших на фронтах Великой Отечественной. Среди них — одиннадцать Захарчуков — близкие или дальние мои родственники. Отец мой дошел с боями до австрийского города Клагенфурта. Был трижды ранен, один раз очень тяжело, и дважды контужен. Мы его и похоронили с осколком крупповской стали размером в паспортную фотографию — три на четыре — в левом плече. Врачи не рисковали на хирургическое вмешательство. Говорили: тронем, а как осколок поведёт себя – одному Богу известно.
Детство я провел на развалинах знаменитых сталинских дотов вдоль Днестра, которые строил легендарный генерал Дмитрий Карбышев. Они проходят в паре километров от моего села.
Когда уже работал в «Красной звезде», детально исследовал каждый из полсотни километров так называемого МЯУР-53 (Могилев-Ямпольский укрепрайон) и написал большой материал об этой героической странице оборонительных сражений в начальные годы Великой Отечественной войны. Публикация «Непокоренные из дота №112» получила широкий резонанс. На неё пришло более десяти тысяч откликов со всех концов тогдашнего Советского Союза, из-за рубежа. Плюс один, который оставил на душе у меня очень неприятный и горький осадок. Выдержку из моего краснозвездовского материала употребил в своей скандально нашумевшей книге «Ледокол» на странице 88 Виктор Суворов — предатель Родины, бывший офицер ГРУ Виктор Резун, о котором его отец родной сказал: «Сын принёс семье больше горя, чем Гитлер». Этот горе-историк, как известно, впервые среди соотечественников попытался пересмотреть итоги минувшей войны и нашей праведной Победы в ней. До сих пор подобной циничной и коварной работой занимались лишь наши враги. А уже после Резуна пошло-поехало: «На авансцене битвы народов кривлялись двое отвратительных, кровавых и пошлых фигляров: Гитлер и Сталин. Им подыгрывали на вторых ролях два прожженных политика: Черчилль и Рузвельт. И всё время шёл какой-то омерзительный торг на крови, на жизнях тех, кто ещё уцелел, делили земли, народы, вели новые пограничные линии по человеческим сердцам, и всё гуще валил дым из газовых печей. А потом оказалось, что спор шёл не между фашизмом и всем остальным человечеством, а между двумя фашистскими системами. Фашизм был побеждён, фашизм победил» (Ю. Нагибин).
«Я понимаю и Вас, и всех других генералов наших, хвалящихся, ибо никто больше не похвалит. Не за что… И Вы, и полководцы, Вами руководившие, были очень плохие вояки, да и быть иными не могли, ибо находились и воевали в самой бездарной армии со времен сотворения рода человеческого. Та армия, как и нынешняя, вышла из самого подлейшего общества — это и в доказательствах уже не нуждается. Теперь всем уже известно, кроме Вас, конечно, что потери наши на войне составляют 40—50 миллионов, и я повторял и повторяю Вам и на этот раз: не Вы, не я и не армия победили фашизм, а народ наш многострадальный. Это в его крови утопили фашизм, забросали врага трупами. Первая и единственная пока война из 15 тысяч войн, происшедших на земле, в которой потери в тылу превышают потери на фронте — они равны 26 миллионам, в основном русских женщин и инвалидов, детей и стариков. Только преступники могли так сорить своим народом!» (В. Астафьев).
«Я тоже был фашист, но только красный» (Б. Окуджава).
Подобных высказываний куда более мелких людишек, живших или ныне живущих в стране, победившей страшный фашизм, у меня набралось уже за сотню и я далеко не уверен, что эта коллекция исчерпывающая. Тех же, кто за рубежами России: в Прибалтике, в Грузии, в Польше, на Украине, в других странах всячески поносят, принижают, а то и отрицают нашу праведную Победу, уже и не счесть.
Нынче внуки и правнуки побежденных пытаются перевернуть историю с ног на голову, убедить себя, прежде всего, а затем и остальной мир в том, что минувшая самая жестокая в истории человечества война была просто кровавой стычкой двух тоталитарных систем.
Так и хочется воскликнуть: глупцы! Не ведаете, что творите! Но вам не дано превратить чёрное в белое, как невозможно повернуть реку вспять. Ни теоретически, ни тем более практически не сделаете этого! Такое невозможно в принципе. Потому что наша Победа такая же данность, как восход и заход солнца, как смена времен года, как жизнь и смерть людские. Наша великая, нет — величайшая — Победа не только и не столько гнездится в нашей памяти, сколько в нашей генетике. Она будет передаваться детям, внукам, правнукам и так далее, точно так же, как передаются наши цвет кожи, глаз, волос. Даже если мы сами, по лености своей или по недомыслию и не станем прилагать к тому никаких усилий. Мудрая природа нас подправит. Потому что цена за ту Победу — без малого в тридцать миллионов человек — слишком запредельная, трудно постижимая, даже мистическая, чтобы так вот запросто выветриться из памяти спасенного социума нашего, из памяти человечества в целом.
Да, вокруг нашей Великой Победы нагромоздилось слишком много идеологических полипов, как обычно обрастает ракушками идущий в океане лайнер. Тут во многом виновата наша прошлая идеологическая система, общее противостояние социализма и капитализма, обычные человеческие слабости, как у того же Резуна, пытающегося как-то оправдать свое предательство, дают о себе знать те самые пораженческие комплексы внуков и правнуков побеждённых. Ну не может массово лёгшая под Гитлера Европа восторгаться победой над ним, как восторгаемся мы! Очень много вреда приносят такие «заблудшие», как Нагибин, Астафьев, Окуджава… Наконец, мы и сами отчасти виноваты в том, что мир утрачивает пронзительно-трепетное отношение к нашей Победе. Нынешняя либерально-демократическая российская идеологическая цензура оказалась столь же слепой и мстительной, как в своё время сталинская. В те годы, как известно, массово практиковалось так называемое «пальмирование»: неугодные режиму политические фигур на фотографиях ретушировались, а на их место ставились кадки с декоративными пальмами. Нынче происходят ещё большие нелепости. Так, нельзя публиковать знаменитую на весь мир фотографию всех советских Маршалов-победителей, потому что в её центре сидит неугодный доморощенным злобствующим элементам Иосиф Сталин. На всякий случай – главный Маршал Победы. Более того – даже Генералиссимус, под чьим руководством эта Победа достигнута. И весь мир такое положение признает безоговорочно. У них даже в мыслях не возникает поставить этот факт под сомнение. Кроме наших «борцов против тоталитаризма». В любой стране планеты при желании запросто могут воздвигнуть памятник трём великим мировым политикам – Черчиллю, Рузвельту, Сталину, — установившим мир и порядок на долгие годы после Победы. В России такой памятник пока что невозможен. Как нельзя издавать и развешивать в столице плакаты времён войны, демонстрировать без купюр художественные и документальные фильмы. Нельзя воспроизводить на стендах и транспарантах газеты, журналы, книги, конверты, скульптуры и прочую изобразительную продукцию той героической и в то же время страшной поры, потому что на них сплошь и рядом встречаются изображения Сталина. И это, по мнению наших либерал-демократов, — пропаганда сталинизма. Ну и чем они в таком случае разнятся от сталинских клевретов? А ведь весь прочий мир пристально смотрит на нас с немым упрёком: ребята, вы уж разберитесь у себя, что к чему, потом предъявляйте к нам претензии.
Очень хочется верить, что разберёмся. И нынешнее празднование Великой Победы поможет нам ещё больше в ней, родимой, укрепиться. И вокруг неё всё наносное, глупое, конъюнктурное рано или поздно схлынет.
Даже самые идеологически зашоренные люди, пытающиеся нынче неуклюже переписать, перечеркнуть или хотя бы заретушировать героические события 68-летней давности, должны же когда-нибудь поумнеть настолько, чтобы понять не такую уж и сложную истину: коричневая чума фашизма была повержена в решающей степени потому, что выдержали и выстояли в нечеловеческих условиях, проявили чудеса героизма, прежде всего, советские люди, их армия. Силы добра победили силы зла — это же должно быть по-библейски так просто и понятно!
Да, при этом было потеряно, возможно, и более тридцати миллионов жизней советских людей — цена за Победу космическая. Но поскольку вопрос стоял так: или победа или уничтожение государства, нации, и народ в массе своей глубинным естеством воспринял данную альтернативу, то давайте, как минимум, задним числом не будем оскорблять тот наш народ своим историческим, совершенно безосновательным высокомерием.
Пусть не все, но некоторые бойцы всё-таки шли в атаку со словами «За Родину! За Сталина!» И верили ему (не все опять-таки, но многие) как Богу. И очень многие перед боем говорили или писали: если умру, считайте меня коммунистом. А самым главным, почти святым на ту пору, коммунистом снова-таки был Сталин. Нам этого не понять и мы теперь беснуемся в своем, как представляем, праведном негодовании: неужели же они были столь наивны, примитивны? Да, были. Но кто дал нам право пенять людей, погибавших за Родину?
Мы никак не можем набраться терпения, чтобы понять еще и такую истину: исторический деятель, полководец должен оцениваться не тем, чего он не сделал в нашем сегодняшнем понимании, а его достижениями в тех конкретно-исторических условиях.
Так вот Сталин, опираясь на коммунистическую партию, на им же созданные жестокие репрессивные структуры, не только привел народ к победе, но и создал великое государство, в том числе и на крови ее граждан. Как действовать по-иному, он не понимал. И никто тогда этого не понимал! Мир эту истину давно осознал, а мы всё кричим, воюем. Не пора ли смиренно и мудро угомониться?
… Своим детям и внуку я иногда рассказываю о минувшей войне и Победе. Конечно же, не столь пафосно и запальчиво, как пишутся эти строки — простительные накануне великого народного праздника. Я всегда просил малых дочерей своих, — взрослые теперь уже люди, они не дадут мне соврать, — не обижаться на повышенную вспыльчивость их дедушки Саши. (Другого дедушку Кирилла Васильевича Беляева, тоже фронтовика, капитана, командира роты 82-миллиметровых минометов, дважды тяжело раненого, орденоносца, они не помнят. Он умер от фронтовых ран, когда младшая дочь ещё не родилась). Та вспыльчивость моего отца была следствием его тяжелейшей контузии, после которой он не мог разговаривать, а только мычал 64 дня.
Я показываю дочерям и внуку военные и послевоенные фотографии обоих дедушек и подчеркиваю при этом, что среди моих школьных учителей лишь две учительницы лично не участвовали в войне.
Фронтовиками были и почти все мои педагоги в Винницком техникуме с замысловатым названием «агролесомелиоративный», куда я поступил после восьмилетки. По большим и малым советским праздникам они, подчиняясь приказу директора Александра Андреевича Нечаюка, фронтового комбата, надевали свои боевые награды. Мне казалось, что в техникумовских аудиториях становилось теплее и светлее от слегка потускневшего блеска боевых орденов и медалей.
Спустя годы я получу высшее и академическое образование. Но до сих пор Винницкий агролесомелиоративный техникум железнодорожного транспорта остается для меня, как для Пушкина лицей, — на первом месте (не в обиду будет сказано двум уважаемым советским вузам и гениальному русскому поэту). Потому что учебные заведения давали мне, уже взрослому человеку, всего лишь некую сумму знаний, настраивали на то, как добывать эти самые знания. А в техникуме меня учили, воспитывали и даже, как теперь понимаю, заботливо лелеяли, словно родного, люди, смерть познавшие и смерть поправшие.
Они так со мной обращались, словно от того, получится из меня приличный человек или не получится, зависела судьба всего техникумовского педагогического коллектива, их собственное будущее. Такие были люди. Один из них — библиотекарь Данылюк Константин Григорьевич, сухонький такой, чуть согбенный старичок, хранивший книги, как Гобсек свое золото. Он, как оказалось, был представлен к званию Героя Советского Союза за то, что будучи ранен зажал во рту оборванный телефонный провод, потерял сознание, и его нашли свои лишь через двое суток после боя. Потом Героя ему заменили на орден Боевого Красного Знамени, потому что связь он все-таки не обеспечил: провод снарядом порвало в другом месте, и его геройство как бы оказалось холостым.
Все мои армейские командиры, начиная от старшины Красковского и кончая командиром дивизии генерал-майором Дудиным, тоже были фронтовиками.
Из училищных времен запомнился коренастый, с седоватой копной густых волос, всегда спокойный и уравновешенный подполковник Иван Иванович Ревков. Герой Советского Союза, почетный житель Севастополя, он не любил распространяться о своих подвигах даже по принуждению начальников. Но на танковом деле был чуток чокнутым, в хорошем смысле слова. И мы, шалопаи, этим обычно пользовались. Не зная существа вопроса, интересовались у Ивана Ивановича: а почему это такой тяжелый танк запросто проходит по болоту, в то время как легкий конь в нем застревает? Влюбленный в танки Ревков с удовольствием и обстоятельно отвечал. А получилось так, что и нас своей любовью заряжал. Группы, которыми руководил Герой Советского Союза, всегда сдавали зачеты и экзамены по танковому делу с первого захода.
Если я стал военным и дослужился до полковника, то в решающей степени потому, что большинство моих учителей по жизни были фронтовиками-победителями.
Был у меня в своё время водитель служебной машины Иван Лебедев — последний фронтовик в Вооруженных Силах России, дважды тяжело раненный, контуженый, кавалер трех боевых орденов. Ему министр обороны даже грамоту выдал, подтверждающую это звание. С учетом времени, проведенного в боях, а также с другими многочисленными фронтовыми и послевоенными льготами, Иван Дмитриевич со временем достиг рабочего стажа большего, чем прожил на земле. А похоронили мы его на 78-м году жизни.
Да таких людей невозможно было победить никому и никогда! И вот это есть главная правда о минувшей войне и Победе в ней, которую мы все должны нести остальному миру. А мир просто по определению обязан задуматься над тем упрямым фактом, что Россия, в отличие от всех прочих стран, способна вести отечественные войны. Подобных больше цивилизация не знает. За всю свою многовековую историю. У нас их было две подряд – в ХIХ и ХХ веках! Отечественная война — никем и никогда непревзойдённый русский военный бренд! И никогда никто не шёл в бой с кличем «За Родину!»
Ещё один парадоксальный урок для мира заключается в том, что во всех войнах на определённом этапе русские люди становятся мистически непобедимыми.
Как правило, долго запрягающие, русские могут только начинать по-настоящему боевые действия тогда, когда их противнику кажется, что он кампанию уже победно закончил. Вспомним: в Отечественную войну 1812 года Наполеон взял Москву, сжег её. Во второй Великой Отечественной войне гитлеровцы уже наблюдали в бинокли шпили московских высоток. Ну и что? Русский солдат в итоге покорил и Париж, и Берлин. Потому что когда речь заходит о судьбе Отечества, то потеря территории и человеческие потери для русских людей ничего ещё не значат. Они могут откатиться до Урала, за него – в Сибирь. Да хоть до побережья Тихого океана! Но потом оттолкнутся ногами о какую-нибудь родную кочку и завертят земной шар в обратном направлении. Русские, среди немногих народов – самые первые, кто может сказать о себе: мы никогда не будем рабами! И ради доказательства этой бесспорной истины русские готовы на любые, даже нечеловеческие испытания. Они случались в минувшую войну: в Бресте, в Ленинграде, в Сталинграде и далее везде, где закапывался наш солдат в свою землю. И это следует напоминать всему миру неустанно. Чтобы не борзел.
Русский народ с тех пор, как осознал себя народом, был всегда готов платить за свою свободу любую цену. Всегда! И любую! И платил! Что касается Второй мировой войны, то её «стоимость» для России не идёт ни в какое сравнение со всем остальным миром. Буквально. В любых мыслимых измерениях и параметрах плата России за Победу многократно превосходит страдания всего прочего мира вместе взятого. Понятно отсюда, что «прочий мир» чувствует себя поэтому неуютно и старается интенсивно забыть минувшее. Но мы ему этого тоже не позволим!
… Полвека назад на пионерском слете, посвященном 15-летию Победы в Великой Отечественной войне выступали наши учителя-фронтовики. Пионервожатая попросила их рассказать о самом памятном эпизоде из минувших сражений. Когда очередь дошла до моего отца, он поведал, как в атаке под Яссами вскочил во вражеский окоп и краем глаза увидел дрожащий воздух над дулом немецкого пулемета. Можно себе лишь представить, скольких наших солдат положил пулеметчик! Хотел отец разрядить во врага всю обойму, да какая-то неведомая сила его сдержала. Врезал прикладом по мертвецки бледной от испуга физиономии немца и побежал за своими. А я после услышанного убежал в густые сиреневые заросли возле школы и там горько разрыдался. Я бы гада-фашиста точно убил!
Лишь с годами мне открылось великое отцовское благородство: он не расстрелял поверженного врага, а, значит, уже просто человека. Поэтому он, миллионы других, таких как он, и победили в тех страшных боях. Их война была праведной и Победа праведной. Ради жизни на земле.
…Один конец прошлогодней победной ленточки истрепался до распушившихся ниточек весь, другой каким-то чудом, заплетя концы ниток, лишь скрутился в жгут. Когда я его расправил, ленточка с одной стороны оказалась, словно новая! Целый год дожди, снега и ветры люто трепали её на крыше автомобиля. И ничего не смогли поделать с Победным лоскутом!