«В Москве — пятнадцать часов» — звучит в детской памяти голос диктора, который был знаком и монахине Людмиле, и Владимиру, потерявшему кров.
Был час третий, и распяли Его (Мк. 15:25).
«В Южно-Сахалинске 23 часа…»
…Из кого состоит Церковь? Каков лик её? Черна ли она, но красива? Грозна ли, как полки со знамёнами? Каков лик её, лик, обращенный к Брату своему, Пастырю, пасущему среди лилий?
Церковь… Она из тех, кто вошёл в неё, полюбил её, отдал ей всё — и даже сына, ставшего монахом и священником. Она — из пожилых, любящих и трудолюбивых матерей, что всегда — в храме, что всегда — готовы помочь, будь то теплым и вкусным хлебом, добрым словом или добрым взглядом. Добрая церковная, верующая бабушка. Старая мать, ещё не одряхлевшая, не устающая, поднимающаяся до рассвета, чтобы бросить закваску в тесто и напечь хлеба для всей большой семьи. Церковь приветливо смотрит на вопрошающих, смотрит ликом матушки Людмилы.
Церковь… Из кого она состоит? Из тех, кто вбежал в неё, чтобы положить жизнь свою за других? За тех, кто даже и не друг — кто не считал своим другом попрошайку, бомжа с паперти. Но он, бродяга-бомж, считал их — друзьями. Он побежал их спасать. И с ним, с Владимиром, устремился спасать Христос Бог, назвавший нас друзьями — ибо спасать есть дело Его.
Каков лик Церкви? Она с виду — как добрая церковная, верующая бабушка. Старая мать, ещё не одряхлевшая, не устающая, неутомимая, неунывающая, больная, но никогда не жалующаяся, поднимающаяся до рассвета, чтобы бросить закваску в тесто и напечь хлеба для всей большой семьи. А перед угрозой смерти не бежать, хотя выход рядом, а одну руку протянуть к безумцу — «Сынок, опомнись!», а вторую — к телефону, чтобы спасти остальных, чтобы позвать на помощь. Какая трезвость, какое благородство, какое мужество! Просто — и бесстрашнее, и выше, чем славная ветхозаветная жена Иаиль, спасительница многих, та, что «левую руку свою протянула к колу, а правую свою к молоту работников; ударила Сисару, поразила голову его, разбила и пронзила висок его» (Суд. 5:25). Здесь женщина-христианка, монахиня, воительница Христова не прикрыла даже лика своего рукой, принимая смерть, защищая многих. О, женщины были неустрашимее львов и спорили с мужами в мужестве не только во времена, близкие ко времени Златоуста…
Каков лик Церкви? Незнакомый, неузнаваемый, о котором только после смерти «наведут справки» у других бродяг с паперти. Мужчина, молодой, едва перешагнувший своё тридцатитрёхлетие, но сломанный тяжестью девяностых, возможно, в прошлом — воин, оказавшийся ненужным, а потом и заключенный, со сломанной жизнью, вышедший на свободу и оказавшийся без крова — тот, кого сторонятся. Человек из новой социальной прослойки послеперестроечной России, из тех, кого зовут бомжами и избегают. Страна наполнилась ими в 90-е годы.
Бомж живет примерно столько, сколько бродячий пёс — три года в среднем. Такова статистика. Три года странствий без места, чтобы приклонить главу. Слово «без определенного места жительства» — БОМЖ — стало распространенным, потеряло казенные прописные буквы, обжилось на улицах, вокзалах, анекдотах… и попало в мартиролог. Мужчина-воин, даже бродяга — не боится ружья и автомата. Он знает, как спасать от вооруженного безумца беззащитных. Он мог заставить себя встать даже на простреленных ногах. Великий воин Владимир.
Каков его лик, обезображенный выстрелом? Не узнать нам никогда — до Пришествия Христова. Но Христос пришёл и явился в Южно-Сахалинске, и мы знаем — у них теперь, у Сына Божия и бомжа с паперти, один на двоих, Лик Христов — Владимир похож на Брата своего старшего, Мужа Крепкого, Мужа брани, что совершил в Крестном бою дела славнее, чем воин Иисус Навин. Да, святой бомж. Ушедший в мартирию Великого Бездомного со словами: «Я пошел спасать людей!»
Монахиня и бродяга… Знали ли они друг друга? Были друзьями? Смерть Христова сдружила их, Он, Третий Свидетель, стал посреде свидетелей, мучеников Своих, изливших кровь свою за Него, Излившего Кровь за них. «Ныне память мучеников новых, Людмилы монахини и Владимира бомжа» — да, как писали в мартирологах, «Диомида воина, Пантелеимона врача, Ардалиона скомороха…»
Лик Церкви наших дней открылся в них — и похож он на лик новомучеников большевицких времен, но и одновременно инаков — ибо Христос Бог являет Себя Тем же Самым в каждом единственном и неповторимом друге Своем, в Церкви Своей странствующей от края земли и до края…
«В Южно-Сахалинске 23 часа…» а потом? Потом —
Полночь. Полночь Восстания Христа из гроба.
Яко воистинну священная, и всепразднственная
сия спасительная нощь,
и светозарная,
светоноснаго дне востания сущи провозвестница:
в нейже безлетный Свет
из гроба
плотски
всем возсия.
Канон Пасхи.