«Мы христиане так же, как и вы»
Василий Чеславский
В 1916 году наша Пасха совпала в один и тот же день с католической.
В Страстной Четверг утром из неприятельских окопов вышел офицер с двумя солдатами. Все были без оружия, но несли белый флаг.
Дойдя до середины между нашими и неприятельскими окопами, они вбили кол в землю и, привязав к нему лист бумаги, ушли обратно.
Об этом мне сообщили по телефону. Я приказал послать тоже одного офицера с двумя солдатами и белым флагом взять оставленную неприятелем бумагу.
Содержание письма мне прочли по телефону, которое гласило: «Мы христиане так же, как и вы. В такие святые для христиан дни не будем убивать один другого. Для этого мы предлагаем прекратить всякую стрельбу и высылку разведчиков с 6-ти часов вечера Страстного Четверга до 6-ти часов вечера следующего вторника. О вашем согласии сообщите».
Признаться, я в душе одобрял эту идею, так как она нам никакого вреда принести не могла, но занимая столь ответственную должность, как командир полка, я не мог дать на это свое разрешение, ввиду того, что право заключить перемирие принадлежит только командующему армией.
На официальное же донесение я знал, что в разрешении на перемирие будет отказано. Поэтому я ответил в эскадроны, что никакого письма я от неприятеля не получил и ничего по этому поводу не знаю.
В эскадронах поняли мой ход, что официально я перемирия разрешить не могу, но и не запрещаю. После этого из наших окопов отнесли ответ с надписью: «Согласны».
Мне, конечно, пришлось, как обычно, писать приказ по полку, от каких эскадронов, куда и когда посылать разведчиков, но неофициально я знал, что никто и никуда никакой разведки не высылал и всякая стрельба, как с нашей стороны, так и со стороны противника, совершенно прекратилась в 6 часов вечера в Страстной Четверг.
В Страстную Субботу мой полк сменен казаками. Несомненно, эскадроны передали казачьим сотням о состоявшемся «перемирии».
При следующей смене казаки рассказывали, что в первый день Пасхи из окопов противника вышла группа австрийцев, которые вместо оружия в руках несли бутылки.
Заметив это, казаки взяли пасху, колбасы, сала и пошли на встречу неприятеля, где и произошло совместное разговение.
Кавалеристы в окопах (10-й драгунский Новгородский полк). Фото из архива графа Ф. А. Келлера
Затем появился казак с гармошкой, а у австрийцев нашелся скрипач. Начались танцы, куда стекалась громадная толпа солдат с обеих сторон.
Офицеры смотрели на совместное празднование двух враждующих армий, но этому не препятствовали. Даже один командир казачьей сотни пошел в толпу и поздравил австрийского капитана с Пасхой.
В 6 часов вечера, на третий день Пасхи, с обеих сторон завизжали артиллерийские снаряды и засвистели пули. Только что бывшие друзья сразу сделались врагами, готовыми один другого заколоть штыком.
Собака, шатаясь, пошла за мной в землянку
Вскоре было получено секретное сообщение из штаба армии, что весной 1916 года весь юго-западный фронт должен перейти в наступление. После этого командир корпуса гр. Келлер приказал всех жителей Бояна выслать вглубь России. Сначала это неприятное выполнение было возложено на подполковника Барбовича, но ему удалось под каким-то предлогом освободиться от такого поручения, и исполнение эвакуации было передано терским казакам, дивизия которых вошла в это время в состав 3-го конного корпуса.
Как я уже писал, жители военных зон предпочитали умирать у себя дома, чем скитаться по чужим деревням, в своей стране, а тем более не хотели уезжать со своей родины.
Поэтому терцам пришлось силой сажать жителей Бояна в поезда и отправлять в Россию.
С отъездом жителей город Боян совершенно опустел и представлял собою жуткую картину, особенно ночью, когда приходилось проходить мимо покинутых домов, где от голода и тоски о хозяевах выли собаки и метались по дворам кошки, искавшие пищи.
Впоследствии эти несчастные животные начали болеть и умирать от голода. Чтобы уменьшить их страдания, пришлось сделать распоряжение пристреливать этих осиротелых и покинутых на произвол судьбы ни в чем невинных существ.
Как-то утром возвращаясь из окопов, я услыхал в одном из зданий слабый вой собаки. Зная, что она умирает от голода, я зашел вовнутрь двора и вынул револьвер, чтобы ее пристрелить, но она таким умоляющим взглядом посмотрела на меня, что в ее глазах можно было прочесть: «Спаси меня». Мне так жалко стало убивать несчастную собаку, что я положил револьвер в кобуру, пошел в свою землянку и принес немного пищи. Собака была так истощена, что не могла встать и ела лежа. Я принес ей пищу еще вечером, которую она съела тоже лежа, но на другой день, когда я ей опять принес пищу и воду, она с трудом поднялась и, съев принесенное, шатаясь, пошла за мной в землянку.
Кавалеристы в окопах, 1916 г. (10-й уланский Одесский полк). Фото из архива графа Ф. А. Келлера
Через месяц она совершенно поправилась, и я назвал ее Бояном, отправил его с эшелоном больных лошадей в город Чугуев, где он превратился в прекрасного сторожа дома, и особенно полюбил и привык к лошадям, и допускал к ним только конного вестового, который смотрел за больными лошадьми.
Если же лошадь отвяжется и двери конюшни открыты, то Боян становился у дверей и ни за что не выпускал лошадь из конюшни, пока не приходил уборщик лошадей. Когда лошади возвращались с проездки, Боян их радостно встречал, подпрыгивал и лизал их губы.
Лошади так же его любили и опускали свои головы, давая их лизать Бояну.
«Яки дурны паны живут в Австрии»
На другой день мне сообщили, что граф Келлер по случаю занятия Буковины разрешил казакам и солдатам «потрясти» в Кимполунге базар, рынок, лавки и магазины.
Рассказывали некоторые курьезы, бывшие во время этой «тряски».
Граф Келлер иногда выходил на балкон дома своей квартиры и наблюдал, как нижние чины тащили свертки с награбленными вещами. Увидев двух кубанских казаков, остановил их и спросил:
— Ну, что, станичники, несете в подарок вашим женам и сестрам?
— Да вот, извольте подывыться, Ваше Сиятельство, — ответил один из казаков, несший коробку с маленькими кривыми маникюрными ножницами.
— Яки це дурны паны живут в Австрии. Взяли та и покрывыли ножницы. Придется пойти до сотенного каваля, щоб вин их нагрив, да выправив. А то в станыци мэнэ засмиют, що прислав такий подарунок.
— Это верно, станичник, — сказал граф, усмехаясь, — твоя жена не будет заниматься маникюром и лучше пусть кузнец выправит твои ножницы.
Казак не мог понять значение слова «маникюр», и ничего не ответив графу, а лишь сказав: «Так точно, Ваше Сиятельство», — пошел в свою сотню.
Я был очень доволен, что в этот день гусарский полк находился в сторожевом охранении и не принял участие в грабеже Кимполунга.
Всякая армия в любой войне вынуждена производить для себя реквизицию съестных припасов, особенно для кавалерии, которая, благодаря постоянному и скорому передвижению из одного пункта в другой, вынуждена питаться местными средствами, т.к. никакое довольствующее учреждение не в состоянии успеть ее снабжать.
Еще Суворов говорил: «Кавалерия должна сама пещись о фураже».
И хотя реквизиции обычно сопровождаются оплатой взятого, но приучают войска к насильственному отбиранию фуража и съестных припасов у населения, вырабатывая психологию солдата, что на войне он может брать все, что захочет. И бороться с грабежом во время войны крайне трудно.
Я уже неоднократно писал, что граф Келлер всегда сквозь пальцы смотрел на разные проделки нижних чинов, а в Кимполунге даже разрешил открытый грабеж.
Объяснял он это старыми казачьими традициями, когда считалось позорным для казака не прислать или не привезти с войны подарок в его дом. Таких казаков в станицах считали трусами и скрывающимися в тылу, а женщины их высмеивали.
Эти традиции начались у казаков в седые времена, когда они делали набеги на татар, турок и на кавказские племена, возвращаясь с набегов обязательно с добычей, включая даже женщин.
И теперь еще в казачьих полках поют песни, восхваляющие набеги и возвращение в станицы с богатым добром.