За многовековую историю взаимоотношений христианства и ислама Библия неоднократно переводилась и на арабский, и на другие языки мусульманского Востока. ХХ век, с его развитием коммуникаций и встречей ранее “закрытых” друг для друга культур, значительно углубил и убыстрил процесс взаимного познания.
При переводе Нового Завета на языки народов, не принадлежащих к христианскому миру, возникают многочисленные проблемы, суть которых — поиск языковых способов передачи понятий, чуждых для данной культуры. Такие способы должны быть, во-первых, точными, а, во-вторых, приемлемыми и естественными для языка перевода. Ниже мы постараемся рассказать о некоторых характерных проблемах подобного рода, возникающих при переводе Евангелия на аварский язык, — проблемах, которые могут заинтересовать читателей “Альфы и Омеги”, независимо от их лингвистической подготовки, — ведь речь идет о распространении Благой Вести.
Аварский язык относится к нахско-дагестанской, или восточнокавказской, языковой семье и является наиболее распространенным, после русского, языком в многоязычном Дагестане: на нем говорит более полумиллиона человек. Аварский язык обладает богатой и давней, с ХV в., письменной традицией, и еще задолго до революции на нем создавалась блестящая и обширная литература, — в основном богословие и поэзия. В ХХ в. возможности языка расширяются: издаются книги, газеты и журналы, выходят в эфир радио- и телепередачи; аварский язык, как и другие языки народов России, претерпевает сложный процесс развития и расширения своих возможностей, но и одновременно — пагубного влияния русского канцелярского стиля и газетно-пропагандистских штампов. На русский язык переводились многие значительные произведения аварской литературы, в том числе таких авторов, как Махмуд из Кахаб-Росо (1873-1919), Гамзат Цадаса (1877-1951) и Расул Гамзатов (р. 1923). На аварский язык переводились многие классические произведения русской и мировой литературы.
С начала 1990-х гг. усилиями Стокгольмского Института перевода Библии (IBT) в сотрудничестве с Институтом языка, литературы и искусства (ИЯЛИ) им. Г. Цадасы Дагестанского Научного Центра начал осуществляться перевод Нового Завета на основные языки Дагестана. Переводчики Библии на дагестанские языки — в основном научные сотрудники ИЯЛИ. В переводческую группу входят, кроме того, богословский редактор, который обеспечивает точность соответствия перевода греческому оригиналу, и филологический редактор — носитель языка перевода, который следит за естественностью переводного текста. В распоряжении переводческой группы, помимо многочисленных словарей и комментариев, имеются изданные ранее переводы Писания на различные языки (русский, европейские, некоторые кавказские), а также специальные пособия по переводу отдельных книг Библии, разработанные библейскими организациями. Аварскую переводческую группу, в состав которой входят и авторы этих строк, возглавляет чл.-корр. РАН, директор ИЯЛИ Г.Г. Гамзатов. Нашим постоянным консультантом является руководитель Отдела контроля переводов IBT д-р Саймон Крисп, кавказовед и специалист именно в области аварского языка; ему переводчики обязаны многочисленными исправлениями и улучшениями текста.
Отметим, что никаких миссионерских целей Институт перевода Библии перед собой не ставит: в частности, в Дагестане, где наиболее распространенной религией является ислам, перевод Библии рассматривается прежде всего как культурная задача, как возможность обеспечить взаимное понимание между людьми, принадлежащими к мирам христианства и ислама.
Перед переводческими группами стоит задача создания полноценного перевода Евангелия в соответствии с современными представлениями о переводе, без каких-либо упрощений, пересказов или пропусков. При переводе мы опираемся на то понимание новозаветных текстов, которое сохранено христианской церковной традицией. Мы сознаем всю ответственность этой задачи, всю сложность ее решения и стараемся трезво оценивать слабость наших сил.
Работа над аварским переводом Нового Завета продолжается уже несколько лет, и на 1994 г. намечена первая публикация — Евангелие от Марка. Сколь ни мал этот срок, в процессе работы потребовалось решить несколько проблем принципиального значения. О некоторых из них мы постараемся рассказать ниже.
1. Перевод понятий, не имеющих эквивалентов в исламе
Одной из наиболее заметных и важных проблем перевода Библии является нахождение адекватных соответствий богословских, культурных и исторических библейских терминов в языке перевода. Сравнительно простой эта задача была для нас тогда, когда для библейского термина имеется близкий по смыслу исламский эквивалент. Общее авраамитическое наследие христианства и ислама обнаруживается в большом числе общих персонажей Священной Истории, в общности или частичном сходстве богословских понятий и терминов. Благодаря исламу в аварский язык вошли, в основном из арабского языка, такие слова, как Аллагь “Бог”(ср. родственное еврейское ’eloh-im), малаик “ангел”, рухI “душа” или “дух”, Иблис (восходит к греч. diaboloV) “сатана”, жен (из арабского јinn) “джинн, бес”, авараг“пророк”, вагIза “поучение, проповедь”, иман “вера”, МасихI “Мессия, Христос”, мурид “ученик”, мугIалим “учитель”, мунагь “грех”, алжан “рай”, жужахI “ад”, къиямасеб къо “день Страшного Суда”, илагьияб “святой”, дугIа “молитва”, шамат “суббота”и мн. др. Значение большинства этих терминов в исламе либо не отличается, либо мало отличается от соответствующих библейских; однако второстепенные на первый взгляд отличия могут оказаться весьма серьезными при использовании этих слов в переводе.
При ближайшем рассмотрении содержательное сходство терминов нередко оказывается обманчивым. Довольно труден, например, перевод терминов “проповедовать” (“проповедь”) и “молиться” (“молитва”). Ближайшие эквиваленты этих слов обнаруживаются легко, однако на самом деле обозначают нечто иное, нежели то, что вкладывается в них в христианстве. Термины, в основном заимствованые из арабского языка для понятий “проповедь” и “молитва”, обозначают в исламе некоторые строго определенные и кодифицированные действия, хорошо знакомые носителям аварского языка, но очень часто отличные от того, что имеется в виду в тексте Нового Завета. Поэтому пользоваться ими для перевода соответствующих новозаветных понятий следует весьма осторожно.
Другой пример ложного совпадения — заимствованное из арабского слово къурбан в значении “жертва”. Несмотря на то, что в Евангелии содержится его точный этимологический эквивалент: “кто скажет отцу или матери: “корван”, то есть дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался” (Мк 7: 11), из-за явного смыслового несовпадения это слово здесь не подходит. В переводе употреблен другой арабизм — назру “нечто, посвященное Богу” ( ср. назорей).
Труднейшим термином для перевода на все дагестанские языки является “крещение”, греч. baptisma, букв.: “омовение”. Хотя в исламе имеются определенные термины для ритуальных омовений, их использование для перевода “крещения” неприемлемо по той же причине: и смысл, и способ совершения мусульманских омовений имеют весьма мало общего с христианским крещением. Когда мы искали способ передачи этого термина, нам пришлось выделить составляющие его части значения: возвращение к Богу, покаяние в грехах (в исламе:тавбу), омовение, или погружение в воду, и прощение грехов, исходящее от Бога. В результате слова “крестить” и “крещение” мы переводим с помощью словосочетаний (см. ниже).
Особого решения потребовал перевод Мк 10:38: “Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?” Перед нами две метафоры, буквальный перевод которых невозможен, так как выражения “пить из чаши” и “погружаться в воду, совершать омовение” для аварца никак не связаны с идеей тяжких испытаний и смертных мук. Впрочем, для первой метафоры эквивалент нашелся — в аварском языке есть идиоматическое выражение “пить из рога смерти”, тождественное по смыслу евангельской “чаше”. Для второй метафоры переводчик использовал менее очевидный эквивалент: “перейти реку” (гIор бахине) — выражение, которое может означать “перенести испытание, страдание” и в то же время содержит в себе мотив погружения в воду.
Некоторые важнейшие понятия христианства, которые в исламе не приняты и неизвестны, пришлось давать в виде кальки или буквального перевода, в некоторых случаях — подбирать смысловой эквивалент, иногда в результате очень длительного выбора из нескольких возможных вариантов. Один из труднейших терминов — “слава”. Трудность заключается в том, что столь распространенное среди древних индоевропейских и семитских народов представление о некоей таинственной силе, дарующей победу над врагами и имеющей исток в духовном мире, по-видимому, совершенно чуждо обитателям Кавказа. В зависимости от контекста “славу” приходится переводить либо как “хвалу”, либо как “могущество”, либо как “величие”: разумеется, ни первое, ни второе, ни третье само по себе не является полноценным эквивалентом греч. doxa. Здесь остается надеяться лишь на то, что более глубокое понимание “проступит” для духовно чуткого читателя благодаря контексту.
Другой пример подобного рода — идея священного Царя и Царства Божиего. Одна из трудностей здесь заключается в том, что на всем протяжении истории Дагестана в нем не было царской власти в том значении этого явления, которое сформировалось на Древнем Востоке. Кроме того, нужно как-то переводить титулы Ирода, его сыновей, римского императора и его наместника в Палестине. Постепенно нам удалось прийти к следующему решению. Термины “Царь” (в применении к Иисусу Христу: “Царь Иудейский”) и “Царство” (Божие) переводятся употребительным у аварцев персидским заимствованием парччахI, ср. русск. падишах. Для обозначения римского императора (“кесаря”) используется старое, но до сих пор знакомое аварцам слово къайсар, из арабо-персидского qaysar, обозначавшего византийского императора. Должность римского прокуратора, или наместника, переводится словом сардар, которым горцы называли царского наместника в Тифлисе в период Кавказской войны. Сам Ирод и его сыновья (тетрархи) называются ханами, — небольшой размер их владений, а также своеобразная полузависимость от большой державы обнаруживают аналогию с положением аварских ханств в различные периоды истории Дагестана.
Выражение “Сын Человеческий” в буквальном переводе на аварский язык означало бы просто “сын некоего человека”. Конечно, в реальном контексте его употребления в тексте Евангелия это было бы бессмыслицей. К счастью, имеется выражение, появившееся в аварском языке под влиянием ислама: ГIадамил Лъимер “Дитя Адама”, которое означает человека вообще, принадлежность к человеческому роду, изображаемое посредством указания на первого человека — Адама. Это выражение и используется в переводе.
Слово “закон”, употребляемое в Евангелиях, передается через заимствование из греческого (через арабский) къанун, которое обозначает как отдельный элемент права, так и целый свод правил человеческого общежития. Для того, чтобы читатель понял, что речь идет о религиозном иудейском законе, в некоторых случаях приходилось добавлять упоминание о Моисее (Мусал къанун “Моисеев закон”).
Нелегко найти удачный эквивалент для выражения “Благая Весть”. В аварском языке существует исламский термин Инжил (в арабском языке времен раннего ислама он звучал как ’ingil, из греческого euaggelion), которым обозначаются священные книги христианства. Для мусульман, в т.ч. и для аварцев, это слово обозначает Божественное откровение (в виде священного текста), которое было ниспослано от Бога людям через пророка Ису (Иисуса). так же как Таурат (Тора) была ниспослана через Мусу (Моисея). Разумеется, это не соответствует апостольскому пониманию содержания христианской вести. Поэтому пришлось использовать сочетание Рохалил Хабар, что буквально обозначает “весть радости”, т.е. благая, добрая весть, ср. термин “Радостная Весть”, избранный для русского перевода Евангелия В.Н. Кузнецовой.
Особые трудности представляет перевод слова “Церковь”. Достаточно указать на то, что богословски точное понимание этого термина присуще даже не всем христианам. Когда современный человек говорит “Церковь”, он часто имеет в виду либо некое здание, либо организацию, состящую в основном из клириков (священников и монахов). Еще труднее найти слово или словосочетание, которое адекватно передавало бы это понятие на языках тех народов, которые не приняли христианства. Парадоксальным образом греческое слово ekklhsia, означающее в классическом языке “народное собрание”, “собрание граждан”, попало в аварский язык и в другие языки Дагестана в форме килиса. Это, как и, например, слово хъанч “крест” — древнее заимствование, предположительно, еще с тех времен, когда Дагестан, до принятия ислама, находился под влиянием соседних христианских государств. Однако в современном языке это слово обозначает то помещение, в котором совершается христианское богослужение. Следовательно, для перевода своего новозаветного источника ekklhsia оно совершенно неприемлемо.
Нам пришлось рассмотреть несколько слов, наиболее близких по значению к греческому термину. Таковы слова данделъи “собрание”, дандеруссин “сходка”, заимствованные из арабского мажлис “собрание, совещание”, жамагIат “общество, община”, агьлу “род, народ, семья; группа людей, объединенных общей целью или интересом”, ср. арабское выражение ’ahlu-l-kitab “народ Книги”, или “народ Писания”, обозначающее как иудеев, так и христиан; уммат — “народ, племя”. В исламском богословии сочетание “уммат Мухаммеда” означает вселенскую общину мусульман, мусульманский мир, так же, как христианский мир именуется “уммат Исы”. Ни одно из этих понятий, взятое само по себе, без уточнения, не может быть использовано для перевода слова “Церковь” в Новом Завете. Поэтому, после долгих обсуждений, нами был принят вариант иманлъуразул агьлу, или “община уверовавших”, “род уверовавших”. Такой перевод хорошо согласуется с новозаветным учением о Церкви.
Интересно, что то же слово агьлу в значении “род, община” по независимым соображениям использовано переводчиками и во вступлении к Евангелию от Луки, там, где возникает необходимость передать выражение подлинника peplhroforhmenwn en ®hm£n pragmatwn, в синодальном переводе: “о совершенно известных между нами событиях” (Лк 1:1). Выражение “между нами” не может быть переведено на аварский язык буквально, но скорее должно быть передано в форме “среди наших” или “среди наших людей”, и здесь использован тот же термин, что и для слова “Церковь”, букв.: “среди нашего рода, общины (агьлу)”.
Перевод имен собственных, а также арамейских и еврейских цитат в греческом тексте Евангелия не представляет большой сложности: передача формы, конечно, всегда легче, чем передача смысла. Еврейские имена собственные и географические названия, знакомые аварцам по мусульманским источникам, передаются в той фонетической форме, которая засвидетельствована в Коране и арабской литературе. Сюда относятся имена людей : Муса “Моисей”, Гьарун “Аарон”, НухI “Ной”, Иляс “Илия”, Ишая “Исайя”, ЛутI “Лот”, Ибрагьим“Авраам”, ЯгIкъуб “Иаков”, Бунямин “Вениамин”, а из Нового Завета — ГIиса “Иисус”, Марям “Мария”, Закария “Захария”, ЯхIя “Иоанн”; географические названия: Шам “Сирия”, Мисри “Египет” и др. Если же такой формы нет, то, как правило, мы стремились сохранить слово в фонетическом облике еврейского или арамейского языков, но не греческого: во-первых, потому что семитская форма значительно ближе для аварского читателя благодаря влиянию арабского языка и, во-вторых, аварский язык, в отличие от древнегреческого, фонетически достаточно богат для адекватной передачи еврейских и арамейских слов. В качестве иллюстрации можно привести арамейские фразы, засвидетельствованные в Евангелии от Марка. И слова Иисуса Христа, обращенные к умершей девочке: “Талифа, куми!” (Мк 5:41), и приветственный возглас “Осанна” (Мк 11: 9-10) могут быть переданы средствами аварского языка практически в том же фонетическом облике, как и в арамейском языке: как и в арамейском, в аварском есть все те согласные (абруптивные, увулярные, ларингальные, шипящие), которые отсутствовали в греческом. Точно также и имена в родословиях Иисуса Христа в Евангелиях от Матфея и Луки могут быть переданы средствами аварского языка практически неотличимо от своих еврейских прототипов.
2. Использование при переводе некоторых особенностей аварского языка и культуры
Любой переводчик, работающий с двумя языками, относящимися к разным семьям и лингвистическим типам, на каждом шагу сталкивается с чисто лингвистическими проблемами, которые обусловлены фундаментальными различиями языков. Иногда это создает почти непреодолимые трудности при переводе. Однако довольно часто возникает и более благоприятная ситуация: выразительные возможности “экзотического” языка при переводе Библии оказываются кое в чем глубже и интереснее, чем возможности языков, принадлежащих к христианской традиции.
В процессе перевода довольно быстро обнаруживается, например, что греческий родительный падеж обладает по сравнению с аварским языком (да и с русским) более широкой сферой значения; во многих случаях передача греческого генитива аварским генитивом привела бы к бессмысленному набору слов. Именно поэтому, например, “начало Евангелия Иисуса Христа” (Мк 1:1) должно переводиться приблизительно как “Благая Весть о Иисусе Христе начинается”. Другой классический пример трудности подобного рода — выражение “проповедуя крещение покаяния во оставление грехов”, в Мк 1:4, где два родительных падежа и предложная группа ставят перед переводчиком весьма сложную проблему смысловой “развертки” этих богословских понятий; разумеется, и в этом случае буквальная передача с помощью сходной конструкции дала бы на аварском языке бессмыслицу. Дословно наш перевод этого места может быть передан по-русски приблизительно так: “провозглашая людям возвращение к Богу, он их, по совершении покаяния, погружал в воду, и Бог прощал их грехи”.
В некоторых случаях аварский язык предлагает более точные языковые эквиваленты греческому, чем, например, русский или английский языки. Так, греческий глагол kerusso “объявлять, провозглашать” в выражениях типа “проповедовать Царство Божие” получает точный аварский эквивалент в виде глагола лъазабизе “объявлять, провозглашать”. Этот глагол гораздо лучше, чем традиционное русское проповедовать, выражает суть дела: речь идет не о проповеди “нового учения” или “новой религии”, а об объявлении свершившегося события.
Как и в греческом языке, но в отличие от русского, в аварском использование сложных синтаксических конструкций, с “нанизыванием” большого количества придаточных предложений, является не принадлежностью книжного стиля, а вполне естественным способом синтаксической организации текста, свойственным не только письменной, но даже и устной речи. Так, например, по-аварски выглядит абсолютно естественным, когда три стиха (Мк 5: 25-27), повествующие об искавшей исцеления кровоточивой женщине, переводятся одним-единственным предложением.
Особое выразительное средство аварского языка представляют собой т. наз. заглазные глагольные формы. Эти формы употребляются тогда, когда говорящий сам не был свидетелем некоторого действия или события, но узнал о том, что оно произошло, из косвенных данных (например, с чужих слов). Так, например, когда в эпизоде с богатым юношей говорится о том, что “у него было большое имение” (Мк 10: 22), эта информация, полученная рассказчиком не на основании личного опыта, а с чужих слов, передается с использованием глагола-связки в заглазной форме. Кроме того, заглазные глагольные формы употребляются в текстах притч — это нормальный способ выражения форм сказуемых в текстах, повествующих о том, чему рассказчик сам не был свидетелем.
Отметим также богатство системы указательных местоимений и местоименных наречий, включающих, помимо степени удаленности (“этот” и “тот”), также и вертикальное измерение (“тот выше наблюдателя” и “тот ниже наблюдателя”). Эти средства выражения пространственных значений используются, например, при переводе притчи о богаче и Лазаре: “хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят”(Лк 16: 26).
В аварском языке, как, впрочем, и во многих других, местоимение 1-ого лица мн. числа “мы” различает формы инклюзива: нилъ “мы с тобой” и эксклюзива: ниж “мы без тебя”. Поскольку в греческом такого противопоставления нет, переводчик должен в каждом случае употребления местоимения “мы” делать выбор между двумя формами; иногда этот выбор самоочевиден, иногда — нет. Самый интересный случай такого рода — это, бесспорно, слова Петра в эпизоде Преображения: “Господи! Хорошо нам здесь быть” (Мф 17: 4). Кого имеет в виду Петр — одних лишь апостолов или всех участников эпизода, включая Самого Иисуса? В соответствии с традицией истолкования Преображения мы выбираем инклюзивное местоимение — “хорошо” ученикам именно потому, что преобразившийся Христос находится с ними.
Аварский язык располагает богатыми грамматическими средствами выражения выделения; так, с помощью особой конструкции можно передать выделение “для того” в предложении “ибо Я для того пришел” (Мк 1: 38).
В аварском глаголе часто употребляется грамматическая категория побудительности, или каузатива (“сделать так, чтобы…”). Эта категория оказывается удобной для перевода некоторых сложных мест. Например, слова Иоанна Крестителя: “Сотворите же достойные плоды покаяния” (Лк 2: 8) не могут быть переведены буквально, но трудность удается обойти с помощью каузативной конструкции, буквально: “Сделайте так, чтобы древо вашего покаяния принесло плод”.
Мы считаем также необходимым использовать многочисленные междометия аварского языка, весьма в нем употребительные. Сюда относятся, например, междометие Воре! “Будь начеку! Будь бдителен!” (предупреждение о лжепророках — Мк 13: 23), Гьа-гьа! “Ага! Понятно, что делать!” (притча о безумном богаче — Лк 12: 18; притча о неверном управителе — Лк 16: 4), Гьаха! “Ну же! Давай!” (реплика злого разбойника — Лк 23: 39). Как можно видеть из этих примеров, междометия в аварском языке могут передавать те же значения, которые в русском несут знаменательные слова.
Кроме нескольких чисто языковых преимуществ, особенности аварской культуры в некоторой мере ставят читателя аварского перевода в выигрышное положение по сравнению с читателем переводов на русский и другие языки Европы. Причина в том, что многие элементы культуры древней Передней Азии сохранились на Кавказе в нетронутом или в почти нетронутом виде. Примеры хозяйственных и бытовых деталей, остающихся за пределами опыта жителя индустриальных стран, в особенности горожанина, но сохранивших свою актуальность для жителя высокогорных районов Кавказа, весьма многочисленны.
Читателя аварского перевода не удивит, что больного несут на “одеяле” (в действительности — на паласе, Мк 2: 3-4) — таков традиционный способ переноски раненых и больных. Разобрать крышу с целью проникнуть внутрь дома — вполне знакомое действие, применявшееся, например, при штурме башен и укрепленных домов во время войны; в аварском языке есть и специальное выражение для этого (тIох бичизе). Никого не удивит и то, что служитель по приказанию судьи “швырнет” (Лк 12: 58) злостного неплательщика в тюрьму: традиционная тюрьма на Кавказе — это именно “яма”, гвенд. Европейскому читателю неясно, как можно светильник ставить под мерку (Мк 4: 21), да и вообще он смутно предствляет себе, как должна выглядеть эта самая “мерка” (modios), которая не случайно поэтому в синодальном переводе передается как “сосуд”. Для аварца здесь опять-таки не существует проблем: знакомое всем слово сахI означает в точности то же, что и греческое modios. Выражения вроде “подниматься в Иерусалим” или “спускаться в Египет” — величественные семитизмы Евангелия, (ср. название на современном еврейском языке иммиграции в Израиль: aliya, т.е. “восхождение”) вынужденно заменяются по русски (и по-английски, и по-немецки и т.д.) обычными “пойти” и “уйти”. В аварском переводе легко восстанавливается это вертикальное измерение, естественное в речи горцев. Свадебные обычаи, во многом сходные с ближневосточными, позволяют точно понимать смысл выражений вроде “друг жениха”, а также притчу, построенную на основе обычая встречи жениха (Мф 25: 1-13).
Аварец обнаружит в Евангелии и упоминание одного из персонажей своего фольклора, а именно “джинновского хана (жундузул хан)”, т.е. “князя бесовского” в синодальном переводе (Лк 11: 14). Дух, появляющийся “в образе голубя” (Мк 1: 9) — также знакомый мотив фольклора. Динарий и драхма — монеты Римской империи — до сих пор памятны на мусульманском Востоке и даже имеют хождение в некоторых странах ислама (динар и дирхем). Сохранился и обычай оплакивания умерших: русскому читателю надо, а аварскому не надо объяснять, что в Мк 5: 38 речь идет не только о непосредственной эмоциональной реакции родственников умершей девочки, но и об обычае. Когда аварский читатель видит в тексте Лк 19: 41, что Иисус “заплакал о Иерусалиме”, ему ясно, что дело совсем не сводится к чисто эмоциональному переживанию: здесь с очевидностью имеет место магIу, “плач”, традиционный жанр народной словесности, и характерные для этого жанра выражения и образы в речи Христа еще больше подтверждают эту уверенность.
Особенности горного ландшафта и скудость пригодных к возделыванию земель позволяют особенно наглядно увидеть судьбу зерна, брошенного на каменистую почву (Мк 4: 5); да ведь есть и специальное слово тIалу, которым обозначается такое каменное плато, почти непригодное для земледелия. Ясно аварскому читателю и что имеется в виду под “насыпанием зерна в подол”(Лк 6: 38). Развитая овцеводческая терминология помогает уяснить развернутые притчи и метафоры в Евангелии от Иоанна. Многие евангельские изречения укладываются в готовые образцы и модели аварских пословиц (например, Лк 9: 62).
Метафоры, связанные со спортивными состязаниями, часто употребляемые в посланиях апостола Павла, также легко находят свои эквиваленты. Например, образ, использованный в Флп 3: 14: katªa skopªon di¦wkw “стремлюсь к цели” может быть передан с помощью выражения чIалде щвезе “стремиться к финишу”, взятого из терминологии конских скачек.
Итак, трудности, связанные с различиями языков и культур, которые на первый взгляд выглядят непреодолимыми, могут быть решены без упрощения первоначально поставленной задачи. Более того, аварский язык в некоторых отношениях оказывается более выразительным и адекватным, чем языки, имеющие долгую и плодотворную традицию библейских переводов. Бесспорно, в этом проявляются уникальные особенности текста Нового Завета — текста, созданного в лоне одного определенного языка и культуры и в то же время открытого для всех языков и всех культур.
М. К. Гимбатов, Я. Тестелец.