Читатели портала «Правмир» откликаются на наш призыв — Как стать автором ПРАВМИРа? Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ о пути к вере и переосмыслении жизни, который в редакцию прислала Ирина Чубукова.
Начиная писать эти строки, я думала, что буду писать умную статью об отношениях мужчины и женщины в современном обществе, о том, какие причины мешают, на мой взгляд, людям быть не просто вместе, но быть счастливыми друг с другом, наполняя жизнь своей половинки радостью. Знание это стремительно и ясно пронзило меня в тот момент, когда я обратила свое лицо на мгновение к Богу и мне приоткрылись Истины, которыми пропитан этот мир, но которые всю свою предыдущую жизнь я игнорировала.
Однако «научной» статьи не получилось. Не умею я, наверно, обобщать, делать выводы о других, да и, возможно, бессмысленно это — претендовать на умение анализировать чужие жизни, если в своей — поле непаханое. «Все мы великие стратеги, пока нет поля боя», засыпая, сказал мне вчера восточную мудрость муж — на мою очередную попытку философствовать абстрактно о глобальных вещах.
Поэтому это никакая это не статья, а очень личный рассказ о том, как бывает в жизни. А посему буду честна, пишу исключительно о том, как я шла к своим выводам о жизни и об отношениях, а точнее о собственных шишках, набитых методичными ударами о бетонные стены подвала, в котором долго-долго жила моя душа, думая, что это дворец.
Итак. До восемнадцати, а может даже до двадцать одного я была бесповоротно и фундаментально убеждена в том, что мужчина должен быть один единственный и на всю жизнь.
Мои родители, прожившие больше 20 лет в браке, были единодушны и счастливы всю жизнь (как минимум мою жизнь, чему я была очевидцем). Это удавалось им просто, без изысков, всплесков и театральных сцен. А потому, даже будучи достаточно популярной среди юношей 21-летней барышней, я продолжала активно отстаивать перед многочисленными поклонниками, на форумах и в ЖЖ позицию о том, что «секс может быть только после свадьбы».
Несмотря на мою самоуверенность и активность, мои речи регулярно наталкивались на циничные издевательства, постоянные насмешки и упреки. А я их только ещё больше искала, чтобы с удовольствием парировать. Мне нравилось быть «героиней», верной своему идеалу, но…
Откуда-то всегда появляется в абсолютных вещах это неумолимое «но». Постепенно в спорах, порой до хрипоты, обид и слез, вера в эту простую, с молоком матери впитанную аксиому — о чистоте и стойкости отношений между мужчиной и женщиной — начала ослабевать.
И как-то незаметно, не подтвержденная иными догматами кроме собственного (и родительского, конечно) убеждения в том, что это правильно, почти совсем иссякла. Аргументы, что все уже давно «замужем», а я всё плетусь в хвосте жизни, отворачиваясь от ее «естественных» удовольствий и очевидных и доступных «радостей», сделали свое дело. Баррикады моих контраргументов были мною же и сданы. Сданы некрасиво, бессмысленно, без боя, без идеи, без особой даже необходимости. «Так надо», — решила я. Решила и, как человек решительный и верный своему слову, сделала, галочку поставила и перевернула страницу. И двинулась по течению.
«Не мы такие — жизнь такая», — оправдывалась я перед собой, если вдруг какие-то вопросы начинали меня глодать изнутри, говорила себе: «Я оседлаю эту жизнь, потому что по ее правилам я обыграю ее быстрее». «Нам не пристало жалеть о сделанном, мы только о не сделанном жалеем», — такой лозунг был моим ответом окружающим.
При этом я не ощущала себя жертвой обстоятельств, никто не вынуждал меня, никто не подталкивал к этому моменту. Решение было такое же осознанное, как и появившееся приблизительно в том же не подростковом возрасте желание курить. Попробовала — не понравилось. Но все равно продолжала методично это делать. Красивым жестом руки с длинными красными ногтями извлекалась из пачки тонкая ментоловая сигарета, и клубы дыма окутывали томную барышню (то есть меня). Создавая, как мне казалось, ореол шарма…
photosight.ru Автор фото: Катерина Лыкова
Я стала типичным примером культа современной «свободы» и «вседозволенности». Не без удовольствия исповедовала я новые ценности, которые почти полностью опровергали родительские догмы. Эпатаж? Пожалуйста! Экстрим? Тем лучше! Хотя иногда вечерами чувство глубокого одиночества при всей яркости и «свободе» жизни заставляло порой всплакнуть в плюшевого медведя, который был мои соседом по кровати и который разделял все мои жалкие радости и горести.
Сейчас я спрашиваю себя — зачем? Зачем я, борец за здоровье и за чистоту нравов, так бессовестно прогнулась, сдала свои позиции? Зачем я предала свои же идеалы? И, к моему большому сожалению, а вернее к стыду, объяснения маловразумительные, — «хотелось быть как все», или «хотелось все попробовать», или «хотелось, чтобы можно было говорить о вопросе со знанием дела».
Святые отцы говорят, что человек, совершая смертный грех, вредит безвозвратно своей душе. Нет, не лишая себя права на спасение — шанс получить его есть всегда — но лишая себя радости большего счастья, чем то, которое видится здесь и сейчас. Счастья духовного.
Соприкоснувшись тогда с грехом (слово это тогда мне казалось скорее красивым и запретно-приятным, чем постыдным), я открывала дверь в подвал его глубин. А не исповедовав грех сразу (это мне тогда даже в голову не приходило, я только совсем недавно узнала, насколько это нужно), я твердой походкой от бедра входила в эту дверь и начинала спуск по крутой подвальной лестнице. Тогда мне очень хотелось очутиться в этом подвале, насладиться его глубинами, гордиться тем, как далеко я продвинулась в своих изысканиях. Потому и спускалась всё глубже и глубже… Только теперь я понимаю, что у той лестницы не было никакого конца, она вела в бездну… Однако я добровольно и самоуверенно продолжала идти к ней, не осознавая всех последствий. Это стало походить на одержимость: как будто уже и не я двигалась к цели, а цель двигала меня, неизменно маня и приближая к себе.
В свои без малого двадцать два года я уже никаким вопросами интимного характера не смущалась. Тем более, что в офисном обществе, в которое я попала после института, было принято их задавать, так, казалось, живут все и вся. Да я, собственно, уже и не спорила с этим.
«Здесь все спят со всеми», — однажды иронично сказал мне партнер нашей фирмы. Для меня, девочки после института, эти слова сначала прозвучали как плохая шутка. Она заставила меня даже немного покраснеть, но в тоже время — кокетливо посмеяться. Между тем, в течение последующих 4-5 лет мне стало ясно, что, как говорят, в этой шутке — лишь доля шутки.
Нет, только не нужно думать, что корпоративная культура моего работодателя предусматривала обязательные половые связи. Ни в коем случае. Но на работе сотрудники, особенно молодые, проводили по 10-12 часов, а иногда и 20 часов вместе. Всё общение было ограничено кругом исключительно офисных знакомств. Возникали офисные романы. Но были они очень скоротечны и как правило заканчивались бесплодно. А потом сюжет повторялся, только с другими, с третьими, с пятыми персонажами… А так как текучка кадров была не такой уж большой, а романы становились все короче и короче, неудивительно, что фраза, брошенная мне в начале знакомства партнером, приобрела вовсе не шуточный характер.
Примечательно, что никто из участников офисных романов не создавал семей. Устойчивые пары иногда встречались — ну, около года. А потом опять меняли партнеров, все быстрее и быстрее, в погоне за новыми ощущениями, в некой маниакальной одержимости, в почти наркотической привязанности к новым связям. Браки можно было по пальцам одной руки перечесть (1-2 за 5 лет в офисе). Остальные тешили себя фикцией «гражданского брака» или же вообще довольствовались встречами «под настроение» или «чтобы снять стресс».
На этом фоне мне, можно сказать, крупно везло — последние 2 года у меня были стабильные отношения, «угрожающие» превратиться в семейные. Решение бракосочетаться было принято через год после начала отношений, однако, еще через год ситуация топталась на том же месте и дальше кольца с крупным бриллиантом, означавшим мое согласие на замужество, дело не двинулось. Почему? Да как-то свыклись с сожительством, все устраивало, быт совместный, в кино вместе ходим, ездим вместе на тусовки к друзьям, какой смысл какую-то печать ставить?
Денег на свадьбу не было. А точнее — их никто не искал даже при наших-то очень приличных доходах. Отношения всё больше «изнашивались», всё чаще искрили и уже приносили больше дискомфорта, чем радости. Всё напоминало «день сурка», и я даже не знаю, в какой именно момент для меня они окончательно обесценились. Просто однажды я поняла, что у нашего союза нет будущего. Кроме общей кровати, кино, тусовок и работы, у нас не было ничего общего, никаких общих интересов. Дети? Пару раз мы говорили об этом, соглашались, что, конечно, это хорошо, но несвоевременно, т.к. муж зарабатывает в 2 раза меньше, чем я, и, если я уйду с работы, мы утратим 2/3 дохода. Это при том, что он растворялся как дым, в тусовках, ресторанах, одежде, каких-то штуках, и денег особо лишних не было…
Одно помню точно — осознала я это, когда, как мне показалось, уже находилась запертой в стенах своего «подвала». В тот момент осознания глупости семейной жизни, ее серости, скуки и бесперспективности обесценились не только опостылевшие отношения, но и слова «верность» и «честность». Мне показалось, что я если все это оставлю, буду свободна, свободна от условностей, от людей, от человека, которого, как мне раньше казалось, я любила. Это была свобода некоего полета. Но откуда и куда я летела?
А летела я со своей подвальной лестницы стремительно вниз. Одним утром вдруг ужасом и недоумением обнаружила, что я, успешная, привлекательная, молодая, женщина, осталась один на один со своей совестью. Казалось бы, вот он — шанс увидеть себя в сумраке подвала и попытаться понять, почему я там оказалась.
Увы, ничему меня не научила эта история, в подвале не было ни лучика света. Замазав «синяки» дорогущей косметикой, дорисовав ею же износившуюся красоту, обильно взбрызнув всё это духами, я продолжила путь, не меняя направления. Стимулом стало то, что я, мол, уже накопила массу «ценных» знаний о психологии отношений, о манипуляциях, в том числе на половой основе, так что если была уже не гуру, то мастером-то точно в собственных глазах.
Но чем ниже спускаешься, тем круче пролеты. Словно «подарок судьбы», больше года назад приключился бурный курортный роман. Прямо как в книжках — море, солнце, романтика… Через две недели мы уже встречались в Москве на Тверской в ресторане. И все бы ничего, если бы только мужчина не оказался обременен не только женой, но и двумя чудесными детками. Более того, этот брак до моего появления двенадцать лет был, не в пример многим современным отношениям, устойчивым.
Все это понятно стало позже. А сначала была безумная страсть и желание с обеих сторон своротить все возможные и невозможные горы. Постепенно голубое небо курортного романа стало омрачаться — ссорами объекта любви с женой, сгущающимися облаками обмана, лжи, слез, обид, недоговоренностей и прочей атрибутики двойной жизни.
В итоге же страшной молнией прогремела необходимость выбора между двенадцатилетним браком и загорелой молоденькой девочкой из пены Черного моря. Весь ужас происходящего заключался в том, что я на какое-то время сочла возможным положить эти в принципе не подлежащие сравнению вещи на чаши весов и сравнивать друг с другом!
Слава Богу, что Господь послал мне тогда страх за то, чем всё может обернуться. Ведь если человек может предать единожды, то и в другой раз он сможет это сделать (и это будет ему проще сделать, к тому моменту я хорошо это знала по своему опыту). И я не захотела, чтобы меня так предавали — например через 12 лет, когда мне будет уже под 40. Слава Богу, рядом была верная подруга, которая чуть ли ни ежедневно слушала истории про то, «как было хорошо», «как сейчас все мучаются», и неустанно повторяла — это плохо, так нельзя.
И в этот момент моя совесть, окончательно истощенная, заморенная голодом и растоптанная, но все еще живая и подпитываемая призывами подруги, прямо и сухо задала мне вопрос: «Сможешь ли ты нести в себе вину за разбитую семью до конца жизни? Сможешь ли смотреть этому мужчине в глаза и не спорить с ним, когда через пару лет он будет говорить, что из-за тебя потерял все самое дорогое? Сможешь ли жить спокойно, зная, что его дети видели развал семьи и это через тебя пришло к ним это горькое знание?»
Впервые в жизни я по-настоящему испугалась. Нет, не того, что кто-то осудит. Не того, что я не потяну всю сложность отношений — самоуверенные вроде меня из-за этого не отступают. Испугалась я того, что совесть будет мучить меня всю жизнь. Почему-то именно тогда пришла мысль, что как раз за это после смерти я попаду прямо в ад. Впервые в жизни я призналась себе честно, что не всемогуща, что не могу получать всего, что хочу. Наконец, что некоторые мои желания могут быть совсем не «моими» и их исполнение хорошо в кино, но не в жизни.
Столкнувшись с тем неумолимым выбором, я как и пять лет назад честно призналась себе, хочу верного мужа, настоящую семью, искреннюю любовь, — как у бабушки с дедушкой. Неистребимо было воспоминание, как через семь лет после «золотой» свадьбы бабушку привезли из больницы. Разум уже потихоньку оставлял ее, инфаркты и длительная болезнь давали свои плоды. Но дед, давно ждавший ее, сам переживший два инсульта и не могущий ее навещать, потому что тяжело было ехать, вдруг упал перед ней на колени, целовал ее ноги и произнёс без тени театральности: «Какая же ты у меня красивая…»
Бабушки уже нет, подумала я, но неужели такая любовь, такая глубина, чистота и прозрачность чувств умерла вместе с тем поколением? Неужели я не смогу так, я ведь этого так хочу и всегда хотела?
С этими вопросами я пришла в храм. Пришла случайно, неосознанно, без особой цели. На Рождественскую службу. Пришла, да и осталась, вдруг почему-то стало интересно понять, как живут люди здесь. Постигая по крупицам христианские догматы, я вдруг поняла, что то, что христианство говорит о семье и браке, очень сродни тому, чему в детстве учила меня мама, только тогда в ее словах не было «Бога», хотя все остальное было правильно. Точнее, Бог был, просто имя Его не произносилось.
Шло время, наступил Великий пост, Господь был исключительно ласков со мной и чуть не за руку водил меня все это время, показывая простые, очевидные, но ранее невидимые для меня истины. Боже, как я была слепа.
Тогда же я впервые пошла на исповедь. Я не знала, как и что говорить, как готовиться. Почитать о Таинстве по-серьезному поленилась да и времени не нашлось, в общем пошла так, как есть. Подошла я к настоятелю, только и сказала, что первый раз, что раньше не исповедовалась никогда. А он мне давай вопросы задавать, да такие, что провалиться сквозь землю от стыда было бы проще, чем отвечать утвердительно. Я стояла и умывалась слезами, сгорая от стыда…
Мне никогда в жизни не было так стыдно, как в тот день, но только спустя несколько дней сквозь ощущение стыда начинали проступать спокойствие и легкость от того, какой огромный груз был снят с меня. Именно тогда мой подвал перестал быть вселенной, он стал самим собой, темным грязным подвалом, в котором я себя вынуждена была обнаружить. А еще этот свет, эта легкость дали мне понять, что за пределами моего подвала существует целый мир, мир, который я не знала или забыла, сознательно отрекшись от него. И теперь за право быть в этом внеподвальном мире я должна бороться, каждый день работать над собой.
В Страстную пятницу моя влюбленность, которая, как мне показалось в Великий пост, посетила меня, обернулась самым настоящим сильнейшим искушением. Да таким сильным, что тот день я была уверена, что в субботу и тем более в воскресенье я уже никуда не пойду, и храм этот ваш — ерунда, все-все-все — ложь для слабаков и нытиков, которую придумали, чтобы слабости свои прикрыть.
Но отрицать того, что Господь был со мной все это время, я уже не могла: «Господи, я знаю, что ты есть» — взмолилась я тогда, понимая, что не знаю, что делать.
«Господи, — плакала я, лежа ночью одна на полу в абсолютно пустой гостиной, понимая, что утешения ждать неоткуда, — неужели и любви никакой нет, неужели я уже не заслуживаю Твоей милости, неужели Ты отвернулся от меня? Неужели и Ты мог обмануть меня?»
Задавая эти вопросы, я плакала еще больше, я ведь уже прочла целое одно Евангелие и потихоньку почитывала статьи про святых отцов (для того, чтобы читать их самих, еще не считала себя готовой) и понимала, что происходящее — искушение, и нужно его пройти, тем более завтра суббота, а вечером начнется Пасхальная служба, там жизнь крутится совсем другая, там есть свет, и этот свет озарил мой «подвал».
«Господи, — захлебывалась я слезами, — я не хочу быть с Тобой, если это так тяжело. Как я могу это вынести, я призналась Тебе, что я слабая, что я не могу ничего без Тебя. Но это слишком тяжело, я не могу так. Зачем ты мучаешь меня? Я не хочу так мучиться,» — упорно рыдала я, жалея себя и считая себя достойной, почти требовала дать мне то, что положено, раз я уже три месяца исправно в Храм хожу.
«А если я сейчас от Тебя уйду, — подумалось мне вдруг, — куда мне идти? Обратно в свой грязный подвал? Я не хочу. Тогда куда?» В мыслях об этом, в корявенькой и неумелой молитве я приняла решение все-таки не сворачивать с выбранного пути, попробовать бороться. И с этой мыслью пошла спать.
Та Пасха перевернула мою жизнь, в ту ночь в Храме я, наполненная абсолютно неземной радостью, была счастлива только одной мыслью, что «Христос Воскрес!» Потому что, если бы это было не так, то все мое бытие уже бы не имело дальнейшего смысла. И Он воскрес. Воскрес в моей душе, потому что среди сотни людей, молящихся в храме, был тот, который две недели спустя твердо и бесповоротно вошел в мою жизнь.
Это произошло так неожиданно и вместе с тем так естественно, что никаких вопросов у меня не вызвало. Он просто починил мою сломанную машину, прикрутил все разболтанные дверцы в моих шкафах и повесил иконы у меня дома, потому что у меня не было ни мужчины, ни молотка. И сделал это не ради «чего-то», а просто так… На второй день нашего знакомства. Он просто пришел, чтобы остаться.
А через месяц, прежде чем с позором пойти каяться своим отцам в том, что мы не смогли исполнить седьмой заповеди, мы решили пожениться. Благословение расписаться оба отца дали сразу, не сговариваясь, в один и тот же день, так что церковное новолетие мы встречали уже официально перед государством мужем и женой.
За несколько дней до свадьбы я написала: «Странное дело, несмотря на то, что мне еще месяц назад эта мысль казалась так себе, ничего особенного, просто штамп в паспорте (венчаться-то не разрешили), сегодня мысль о бракосочетании, пусть и в ЗАГСе, таковой мне уже не кажется. Сегодня я думаю о том, а смогу ли я? А достойна ли я такого счастья и такой Божьей милости? Смогу ли я сделать все «правильно»? И как это правильно есть?
Задавая себе эти вопросы, я только сейчас поняла, что недостойна такой милости. Недостойна, потому что не сделала ничего такого, чем могла бы заслужить эту милость у Господа. Да и можно ли сделать что-то, чтобы заслужить ее. Думается мне, что нет. Семья, как и вера, — дар. Дар Божественный и совершенно незаслуженный человеком; дар, который дается один раз. Мне бы хотелось верить, что это будет мой тот самый один раз, которого я ждала уже двадцать семь лет.
А еще я думаю о том, что страшно. Страшно потерять то, что вдруг таким неожиданно ярким и хрупким цветком выросло там, где, казалось бы, уже ничего вырасти не может.
14 сентября — церковное новолетие. Этого же числа и новолетие новой семьи (принимая во внимание, что все юридические сроки, как правило, начинают течь со дня, следующего за днем события или действия). Моей семьи. Моей собственной малой Церкви.
В свадебном путешествии по Золотому кольцу было много чего, что, может быть, стоило бы описать в отдельном рассказе. Хочу в двух словах рассказать про случай, произошедший со мной в Дивеево, потому что он имеет непосредственное отношение к теме именно этого рассказа.
Когда мы шли по канавке, я отстала от мужа, стараясь идти как можно медленнее, потому что боялась не уложиться 150-ю молитвами в 777 метров пути. Вдруг на полпути к первому кресту меня нагнал мужчина и громко сказал, я уверена, обращаясь ко мне: «Ты водку пила и с мужиками гуляла». Эти слова звучали позором, клеймом на моем сердце, мне даже показалось, что все вокруг это слышали. И слезы непроизвольно покатились из глаз, потому что не признать правоту его слов я не могла, бессмысленно оправдываться, что было, то было, из истории не вычеркнуть фактов. Только еще быстрее, еще сильнее, еще глубже как вдох, я стала повторять «Богородице Дево, радуйся…» Горько сокрушаясь, сгорая от стыда, я молилась и все время видела тень этого мужчины рядом, вздрагивала от каждого проходящего мимо, но старалась не отвлекаться и не оглядываться. Пока не дошла до конца, где и стоял мой муж. Я подошла к нему и сказала: «А может, еще раз?» Он взял меня за руку, и второй путь по Канавке я просто летела, зная, что он рядом, что Господь тоже рядом, и только так мы можем идти дальше….
Сейчас, когда прошел ровно месяц с нашей свадьбы и во мне свежи впечатления о том, какой путь пришлось пройти, я каждое утро, просыпаясь, проверяю, а рядом ли сопит мое счастье и трогаю его рукой, чтобы убедиться, что это не сон.
Я знаю, что это никакая не победа. Это не хэппи-энд, а только начало нового, тернистого и, даст Бог, длинного, но уже двухколейного пути, на котором будут взлеты и падения, ухабы и овраги, солнце и град, может быть, даже рельсы заржавеют и их придется подновлять. Одному Богу известно, как все будет, но только сейчас я поняла, что если я забуду, перестану ценить, изменю своим идеалам, я буду вынуждена вернуться в свой подвал, а туда я больше возвращаться не хочу.
«…Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми отмене…»
______________________________________________________________
Если вы пишете на ПРАВМИР, то вас читают тысячи людей по всему миру (наша аудитория – 500 000 человек в месяц), ваши статьи обсуждают на крупнейшем православном форуме.
Как опубликовать свою статью?
Очень просто, даже если вы совсем не журналист и не писатель. Нет ничего ценнее и глубже настоящих историй и наблюдений из жизни. Нет ничего важнее опыта. А стиль и повторы – дело наживное и редакторское – поможем!