Из жизни Патриарха Сергия

Жизнь Патриарха Сергия (Страгородского, *1867—†1944) была удивительна тем, что она ни одной секунды не была “судь­бой”, — в ней всегда преобладала промыслительная трезвость и ясность. Правда, он рано лишился матери, но остались отец, дедушка, старшая сестра… Притом отец — уважаемый арзамасский протоиерей, дедушка — арзамасский протоиерей. В таких семьях всегда множество не наемных, а доброхотных помощников.

Естественно, была семинария, — по стопам своего священнического рода, Петербургская Духовная Академия. А после Академии, где он, как всегда, — первый ученик, он вдруг срывается с места и объявляет любившим его товарищам, что ему непременно надо в монахи. Тогда считалось, что монах — это духовная карьера или горькая необходимость для рано овдовевшего бездетного священника, каких было много. У Сергия — прямо противоположное, поэтому он стоит на своем, а товарищи отговаривают его тем, что в монастырях-де сейчас плохая обстановка. Он отвечает, что был на Валааме, знает, видел и понял, что это — его путь. В конце концов, когда уже и отца привезли из Арзамаса, и отца он убедил, он едет на Валаам, получает постриг в честь преподобного Сергия Валаамского — и тут же с Валаама уезжает.

У своего академического начальства он испрашивает направление в Японию, под руководство равноапостольного Николая Японского. Тот его сразу же “берет в оборот” и сажает учиться японскому языку. В три месяца он осваивает язык так, что служит Литургию по-японски. Через шесть месяцев его отправляют на самостоятельную работу, а уже через год он читает японцам на японском языке догматическое богословие ¹. В год — язык абсолютно другой языковой семьи! А всего он знал шесть новых языков и три древних.

Через три года его отзывают из Японии, но отправляют в Грецию, в Афины. Затем он опять просится в Японию — настолько он ее полюбил, хотя кем он там только не был, в том числе и корабельным священником… По пути в Японию он во время шторма простудился, получил воспаление среднего уха и всю оставшуюся жизнь был наполовину глухим.

Потом, в 1895 г., как полагается — магистерская диссертация. В 1901 г. он уже ректор Петербургской Духовной Академии и одновременно, по рекомендации митрополита Петербургского Антония (Вадковского), бессменный председатель Религиозно-философских собраний — особых встреч духовенства и ученой (как правило, декадентствующей) интеллигенции. Пастырь русской интеллигенции, причем самых высоких ее слоев; так это служение за ним и осталось.

С 1901 по 1905 г. он в Петербурге. Наступает “кровавое воскресенье”. Из всех архиереев он один выступает с амвона с осуждением — а надо помнить, что тогда духовенство всегда поддерживало власти, и такого никто не ожидал: везде в проповедях обвиняли провокаторов, а вот третий викарий Петербургской епархии укоряет власти. И ему ничего не было. Те, кто знает его биографию, поражается тому, как ему все как-то сходило с рук. Уже в октябре того же 1905 г. он получает самостоятельную кафедру — Финляндскую, и спокойно отправляется на новое место, взяв с собою и Вениамина (Федченкова), будущего епископа Белой армии, в качестве личного секретаря. А в 1911 г., еще при жизни его учителя, митрополита Антония Санкт-Петербургского, владыку Сергия назначают постоянным членом Синода, и он в нем заседает, причем пользуется уважением всех партий.

У императора не хватает сил дать ход восстановлению канонического устройства Церкви. Между тем 34-е Апостольское правило говорит о том, что епископам надлежит знать первого из них, и ничего, превышающего епархиальные дела, не делать без рассуждения первого, как и первый ничего не делает без рассуждения всех. Этот первый епископ может называться митрополитом, но в России, начиная уже с царствования Федора Иоанновича, он называется Патриархом. При Петре Патриаршее управление было заменено так называемой Духовной коллегией, она же — Синод, по образцу светского управления — Сената, а главой Синода был поставлен обер-прокурор, чиновник, светское лицо, которое, по Апостольским правилам возглавлять церковное учреждение неправомочно. К этому порядку за 200 лет так привыкли, что бедный государь, ища выхода, предлагает в Патриархи себя с тем, что он примет постриг.

Дальнейшее довольно хорошо известно. Предсоборное совещание подготовило Поместный собор; Поместный собор избрал в Патриархи святителя Тихона — и уже во время Собора произошел октябрьский переворот. Собор закончился в 1919 году, а уже в 18-м году начинаются гонения на Церковь. Князь Евгений Трубецкой пишет проект анафематствования большевикам, прорвавшимся к власти, и Патриарх этот проект подписывает. В конце 18-го года Патриарх обращается с посланием к большевикам с осуждением Брестского мира и с предупреждением: “От меча погибнете вы сами, взявшие меч”. Но святителя Тихона не трогают до 22-го года, когда возникает дело о церковных ценностях и в связи с ним — “процессы церковников”.

Когда Патриарх Тихон оказался под домашним арестом, то — даже не власть в Церкви, а только церковную канцелярию — захватили три авантюриста, Калиновский, Введенский и Белков; все трое — белые священники, причем захватили обманом, с тем, чтобы потом якобы передать ее правопреемнику Патриарха, каковым был назначен митрополит Агафангел (Преображенский). Однако он даже до Москвы не доехал, его не пустили; да он и не в силах был взять на себя такую неимоверную ношу. А “обновленцы” объявили, что всю власть Патриарх передал им. Привычка к повиновению была такова, что до трети духовенства, особенно белого, сразу же приняло их сторону, поскольку власти их поддерживали; скрепя сердце, но их признали. Патриарх все находился под арестом, и оказалось, что сменить его некому.

16 июня 22-го года начинаются замечательные события. Пре­жде всего “мудрый Сергий”, как его называли, признает обновленческое Высшее церковное управление как законное. По-настоящему он не принимает участия в обновленческих актах, но это его признание само по себе уже приводит к тому, что и другие идут по его стопам, тогда как он уже в сентябре 1922 г. официально оспорил каноничность обновленческого ВЦУ. В соответствии с новыми правилами он был избран на Владимирскую и Шуйскую кафедру и сидел во Владимире, не показываясь в Москве.

В июне 1923 г. Патриарха Тихона освобождают; говорят, что на основании ноты Керзона и грозящего международного скандала (а властям нужно было признание иностранных держав), но скорее это было промыслительно: ведь и сами большевики не были свободны, хотя им-то казалось, что они чего-то хотят и что-то могут. Так или иначе, Святитель был освобожден и тут же привлек к себе в качестве ближайшего сотрудника епископа Илариона (Троицкого); тот не только говорит проповеди, но и действует.

Прежде всего он составляет особый чин приема обновленцев, по каковому чину нужно принимать уклонившихся в обновленческий раскол. И вот, в самый день Успения Божией Матери первым, или по крайней мере одним из первых идет на покаяние митрополит Сергий (Страгородский). Для него — а его ждали — был установлен особо строгий чин покаяния, потому что тот, кто увлек на ложный путь своим авторитетом, должен принять на себя и полноту покаяния. И вот, он приходит в рясе, без всяких знаков архиерейского достоинства, становится на правый клирос. Никто не берет у него благословения. На третьем часе он коленопреклоненно читает составленное им же самоосуждение и самоокаивание, после этого приближается к Патриарху, сидящему на кафедре, и вновь кланяется в ноги. И единственным, кто нарушил составленный чин, был сам Патриарх Тихон: Святитель встал, наклонился к нему, потрепал за густейшую бороду и сказал: Ну, пусть бы другие, а тебе-то стыдно отказываться от Церкви и от меня. Патриарх троекратно облобызался с митрополитом, иподьяконы накинули тому на плечи архиерейскую мантию, а митрополичий клобук поднес епископ Иларион; Патриарх возложил на него архиерейский крест и панагию. Владыка Иларион сиял: все прошло, как полагается.

Начались дела менее торжественные, но еще более трудные. В 1924 г. митрополит Сергий уже от святителя Тихона получает Нижегородскую кафедру ². В исходе Благовещения 1925 г. скончался святитель Тихон. По завещанию Патриарха местоблюстителем был избран митрополит Крутицкий Петр (Полянский), ныне прославленный. Он пробыл на этом месте менее года; его арестовали уже 10 декабря — и не без провокации, связанной с обновленцами. За четыре дня до ареста Местоблюститель успел составить распоряжение, согласно которому в случае невозможности для него отправлять эту должность (а Местоблюститель воспринимает полноту патриарших прав, а не просто временно исполняет обязанности) он передает ее митрополиту Сергию, при невозможности этого — митрополиту Киевскому Михаилу (Ермакову), а если и это невозможно — архиепископу Ростовскому Иосифу (Петровых) ³. Так или иначе митрополит Сергий принимает это назначение, будучи правящим митрополитом Нижегородским, и пребывает в Нижнем безвыездно, поскольку на него распространялось положение о невыезде; ведь он был в ссылке.

Принимая на себя этот неимоверный крест, митрополит Сергий знал, за что берется. Начинается работа; о вступлении митрополита Сергия в должность Местоблюстителя епископы извещаются по почте. Епископат принял эту весть спокойно, как и церковный народ; получилось, что Местоблюститель был просто избран, хотя Собора не созывали. А дальше начинается подрывная работа по разложению Церкви, и начинается она с того, что были введены в заблуждение некоторые архиереи, собравшиеся в Москве, в Донском монастыре на годовщину смерти Патриарха. Они собирают временный Высший церковный совет и получают регистрацию от властей. А у митрополита Сергия регистрации нет; он существует вроде бы и явно для властей, но как бы и нелегально.

Но владыка Сергий — очень опытный администратор и вдобавок — знаток церковного права. На основании канонических правил, в том числе 11-го правила Антиохийского собора, он запрещает членов ВВЦС в служении. Те обращаются к митрополиту Петру, который в заключении тяжело заболел. Жизнь на поселении была ему не по силам, а медицинской помощи не было. Зато посетителей к нему допускали и письма тоже доходили. И у священномученика Петра таким образом добились согласия на создание коллегиального органа церковного управления и на освобождение митрополита Сергия от его послушания, поскольку он в ссылке без права выезда. Получив телеграмму об этом, Местоблюститель заподозрил неладное и предпринял решительные шаги: его под конвоем везут в Москву, и из московской тюрьмы он пишет митрополиту Петру большое письмо с точными формулировками, доказывающее, что учреждение коллегии означает возврат к синодальному управлению, отмененному Поместным собором, который тогда пользовался неоспоримым авторитетом. Митрополит Крутицкий немедленно отозвал свое распоряжение и подписался: кающийся митрополит Петр ⁴.

Одну беду избыли, пришла другая. В 26-м году Местоблюститель пишет письмо карловацким иерархам, которые уже с 22-го года нарушали все распоряжения патриарха Тихона, и советует тем из них, кто находится в православных странах, войти в распоряжение местных церковных властей, а тем, кто оказался вне православных стран — войти в распоряжение митрополита Евлогия, которого святитель Тихон назначил временным возглавителем. Письмо дошло по назначению, но попутно его вскрыли, и под предлогом незаконного сношения с заграницей (а это считалось “антисоветской агитацией”) митрополита Сергия аре­стовали в Нижнем — это был его четвертый арест. В тюрьме Местоблюститель наизусть совершает все богослужения, кроме Литургии, читает Шестопсалмие и… пишет стихи. Он написал стихотворный акафист Боголюбской Божией Матери и Божией Матери Умиление (Серафимо-Дивеевской) ⁵. В марте 1927 г. его выпускают и разрешают жить в Москве.

Здесь митрополит Сергий живет в арендованном домике в Сокольниках со своей сестрой-монахиней (из разогнанного Печерского Нижегородского монастыря) и с одним-двумя помощниками. Продолжаются переговоры с властями о легализации церковного управления, о чем заботились в свое время и святитель Тихон, и священномученик Петр. Церковь получила признание государства 20 мая 1927 г., причем совершенно законным путем, без кулуарных интриг. Но власти потребовали подтверждения лояльности Церкви, то есть заверения ее Предстоятеля в том, что Церковь не является контрреволюционной организацией. Декларация должна была публиковаться в “Извес­тиях”. Писал ее мастер церковной документации и церковной формулировки.

И вот, на страницах “Известий” появляются слова Десница Божия. Именно Десница Божия, ведущая каждого человека и все народы ко спасению, предопределила то, что есть. И из этой Десницы нам следует принять наказание Господне — безбожную власть. Под заботой власти о духовных нуждах Владыка имел в виду не больше не меньше чем легализацию. Далее сказано, что невозможно огромной Церкви жить в обществе, совершенно закрывшись от власти, и что преданные чада Церкви могут быть честными и добросовестными гражданами.

Тем, кому кажется, что отказ от монархии неизбежно означает и отказ от Православия, Местоблюститель Сергий предлагает приносить в Церковь только веру и желание трудиться на благо Церкви, оставив за порогом свои политические симпатии. Сейчас часто вольно пересказывают одно из положений Декларации; нужно сказать, что слова об общности радости и печали относятся не к властям, а к народу, к гражданской, земной Родине православных христиан России ⁶.

Важно и то, что адресовано эмигрировавшему духовенству. Действительно, подчеркнуто политизированная позиция части его, выступления карловацких иерархов им вреда не приносят, — они вне пределов досягаемости, — а направляют удар на русское православное духовенство, находящееся в России. И это совершенно соответствует истине. Для гонений на Церковь большевики с радостью использовали любой предлог, а эмиграция таких предлогов предоставляла предостаточно.

И вот, Декларация выпущена и рассылается на места, в узаконенные тем временем епархиальные управления и на приходы. И зарубежному духовенству тоже, как будто они суть послушные чада Русской Православной Церкви в рассеянии, и их выступления вменяются им не более нежели как психологический срыв. Вчитываясь в эти страницы истории, поражаешься прежде всего силе воли, святому хладнокровию, — сколько нужно присутствия духа, чтобы так вести свою линию! Действительно, будучи полуглухим, владыка Сергий как бы пропускает мимо ушей то, что считает несущественным.

А за границей выясняется мнение духовенства. С мирян подписки о лояльности не требуется, но духовенству, которому канонически запретно носить оружие, заниматься политикой (и работать в избираемых органах), нужно дать подписку о лояльности. Умеренно ориентированная часть эмиграции, возглавляемая владыкой Евлогием (Георгиевским) подписку дает ⁷. В сущности, легитимность владыки Евлогия была несомненной, поскольку именно ему поручил управление заграничных приходов святитель Тихон. Формулировка лояльности, предложенная митрополитом Евлогием — не превращать церковный амвон в трибуну политических выступлений — была признана достаточной. Праворадикально настроенная часть духовенства в эмиграции во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) отказывается дать какие бы то ни было заверения.

Единственным из эмигрантов-архиереев, кто пожелал не просто выразить лояльность, а находиться в каноническом подчинении Местоблюстителю Сергию, был епископ Белой армии Вениамин (Федченков), бывший учеником владыки Сергия в Духовной Академии и его секретарем в Финляндии. Перед тем, как принять такое решение, владыка Вениамин отслужил сорок Литургий ⁸.

А в России Декларация рассылалась, как было сказано, по приходам. Приход в глазах властей был абсолютно самостоятельной организацией, и договор об аренде заключался не с епархиальным управлением и не с настоятелем, а с “двадцат­кой”, которая нанимала священника и сама решала все вопросы, в том числе и вопрос о юрисдикции. И были приходы, где Декларацию просто перекладывали в другой конверт и отсылали по почте в Сокольники без комментариев. Но митрополит Сергий, не теряя бодрости духа, направляет (уже по оказии) свои пастырские послания. В послании к ленинградской пастве он пишет: “Итак, пусть никто при первом же встретившемся недоумении не бежит из церковной ограды со словами: Какие странные слова! Кто может их слушать? (Ин 6:60). Наоборот, покрывая любовью случайные ошибки своего пастыря, оставайтесь в Церкви, ибо только здесь есть глаголы жизни вечной. И только здесь — спасение. И помните, что современные носители церковной власти, при всем их недостоинстве, так же заинтересованы в чистоте Православия, как и другие”.

Наибольшее недоумение и неповиновение вызвало указание Местоблюстителя молиться за власти. А ведь еще в 23-м году святитель Тихон, выйдя из заточения, снял анафему с большевиков, анархистов и прочих и установил обязательное поминание на Литургии власть предержащих. Но в сущности его распоряжению не подчинялись, главным образом потому, что недоумевали — как это можно молиться за гонителей. А ведь это Евангельское правило (см. Рим 12:14), это общее правило Церкви, и в Церкви всегда поминали любую власть, независимо от того, желает она этого или не желает. Будущий Патриарх в силу церковного послушания обязал все приходы поминать власти по формулировке О богохранимей стране нашей, властех и воинстве ея, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. Отмечая в одном из посланий, что поминовение властей — это не отмена, а исполнение церковных правил, владыка Сергий (со свойственной ему канонической строгостью) напоминает о том, почему его распоряжение следует выполнять: “Еще раз и лично от себя заверяю, что архиерейскую присягу я помню, правила святых Соборов, святых Отец, святых Апостолов с любовью приемлю, сам их исполняю и от других того же исполнения требую. Святую Православную веру содержу несомненно, вверенную паству желаю вести только прямым православным путем, не уклоняясь ни направо, ни налево”.

В мае 1928 г. произошло примирение с митрополитом Ярославским Агафангелом (Преображенским) ⁹, а через пять месяцев митрополит Агафангел мирно скончался. На похороны Владыки митрополит Сергий направил архиепископа Павла (Бори­совского) с послушанием — принять на себя управление епархией. “Иосифлянский” раскол частью ушел в катакомбы, частью вернулся в Церковь, но в Ленинграде существовал до 1934 года. Посланный туда в 33-м году митрополит Алексий (Симан­ский, будущий Патриарх Алексий I) умирил паству. Остатки обновленчества сохранялись до 1938 г., когда обновленцы либо были репрессированы, либо отказались от веры.

В апреле 1929 г. Местоблюститель во всеоружии спокойствия собирает Синод и разрабатывает формулировки снятия клятв со старообрядцев, — клятв Соборов 1656 и 1667 гг. — так, как будто других дел больше нет! Эти отточенные формулировки были подтверждены уже на Поместном соборе 1971 г., и современники помнят, как тогда на улице незнакомые люди поздравляли друг друга.

В том же 29-м году Местоблюститель завязывает связи с эмигрантскими кругами, верными Патриархии, во Франции и с богословами, в особенности с В. Н. Лосским. Появляется трактат отца Сергия Булгакова “Агнец Божий”, содержащий противоречащую святоотеческому богословию философему о Боговоплощении. После интенсивной богословской переписки в 35-м году софиологии отца Сергия выносится осуждение как несовместимой с учением Церкви.

Синод Местоблюстителя Сергия работал до 1938 г., когда все его члены были расстреляны, кроме самого Местоблюстителя и митрополитов Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича). Арестовали и сестру владыки Сергия, так и сгинувшую в заключении, расстреляли келейника, архимандрита Афанасия. Митрополит Сергий остался лишь с тремя помощниками.

Тем временем Владыка направил митрополита Вениамина (Федчен­кова) в Америку, где тот начал организацию приходов Московской Патриархии, поскольку невозможно было брать подписку о лояльности с настоятелей приходов, в которых наряду с эмигрантами были и люди других национальностей. Поэтому церковное дело в Америке расширялось, в то время как в России становилось все тяжелее. С присоединением Прибалтики забот прибавилось: выяснилось, что церковная жизнь там в некотором упадке. Архиепископ Сергий (Воскресенский) был поставлен в митрополита Виленского и Литовского, стал Экзархом всей Прибалтики и начал работу по оживлению церковной жизни. В начале 1941 г. Местоблюститель сказал: Раньше нас душили, но выполняли обещания, а теперь душат, но обещаний не выполняют. А через полгода началась война.

22 июня митрополит Сергий пишет обращение к русскому народу (а не только к православной пастве), заканчивая его словами: Господь дарует нам победу. Через два месяца, когда Сталин был в панике, армия отступала, он в новом обращении повторил эти же слова. По сообщению покойного секретаря Патриарха Алексия I, А. В. Ведерникова, Сталин велел запереть Местоблюстителя в Успенском Соборе Кремля — ради усиленной молитвы. После победы в битве за Москву владыку Сергия и двух других митрополитов (как и других религиозных деятелей) эвакуируют в глубокий тыл.

В Ульяновске Местоблюститель собирает новый Синод из 12 архиереев. Этим архиереям, бывшим до того времени в лагерях и ссылках, разрешили свободу передвижения. Так приехал в Ульяновск владыка Лука Войно-Ясенецкий, ныне прославленный Украинской Церковью. Некоторых вдовых протоиереев владыка Сергий постриг и хиротонисал, благо были при нем соиерархи.

В августе 1943 г., после перелома в войне, архиереи были привезены в Москву. 4 сентября произошла встреча владыки Сергия со Сталиным, и митрополит выговорил у него согласие на освобождение ссыльных и заключенных священнослужителей; так собрался собор из 19 иерархов.

8 сентября, в праздник Сретения Владимирской иконы Божией Матери состоялся Архиерейский Собор, избравший Местоблюстителя Сергия Патриархом — двенадцатым Патриархом Московским и всея Руси (патриарший титул был при этом восстановлен, так как святитель Тихон был титулован Патриархом Всероссийским). 12 сентября состоялась интронизация, после чего были восстановлены канонические отношения с Грузинской Православной Церковью, созданы пастырско-богословские курсы (программу Патриарх разработал сам, а до открытия курсов не дожил), учрежден Журнал Московской Патриархии, начались архиерейские хиротонии, словом — обилие первосвятительских трудов.

И среди них — серьезное огорчение: митрополит Сергий (Воскре­сенский), оказавшийся в Прибалтике под оккупацией, выразил поддержку оккупационным властям (кстати сказать, он прежде всего заговорил всерьез о гонениях на Церковь, сделал их известными во всем мире). На совещании Синода Патриарх сделал сообщение о предосудительном поведении митрополита Сергия, и было принято решение: запросить самого митрополита о справедливости этих сообщений; предложить ему, буде это правда, исправить свой проступок; прекратить поминовение его (в одном московском соборе!) и опубликовать данное решение в зарубежной прессе. Однако митрополиту Сергию такое отеческое отношение помогло мало: он погиб при загадочных обстоятельствах, был убит, скорее всего — партизанами, переодетыми в немецкую форму.

На вопрос журналистов о его программе Патриарх ответил Моя программа — программа Духа Святого. Это было завершением его многотрудного святительского пути. Несмотря на обилие трудов и невзгод, особым благостным спокойствием веет от последних месяцев жизни патриарха Сергия: он готовился и отходил ко Господу в тишине, безболезненно. Еще накануне ничто не предвещало близкой кончины: Патриарх служит, хиротонисует, обсуждает дела… 15 мая он встал в шесть часов, как обычно, сотворил молитвенное правило и прилег отдохнуть до ежедневного визита врача. А когда келейник пришел его поднять, душа Патриарха уже отлетела, и пришедший врач мог только констатировать смерть.