2 декабря 2011 года – 90 лет со дня рождения священника Глеба Каледы. Портал «Правмир» публикует воспоминания об этом удивительном пастыре.
Отец Глеб мне представляется как военный, как солдат на всех «фронтах» своей жизни.
Прежде всего, он прошел рядовым Великую Отечественную. И затем с военной четкостью и ответственностью учился, постигал науки. Он был по-военному строгим, требовательным преподавателем. И работал он зачастую в «военно-полевых» условиях, по полугоду в командировках, вдали от любимой семьи, как солдат на фронте. У него было присущее военным очень четкое, ясное понимание своих обязанностей – того, что и как он должен делать в этой жизни в данный конкретный ее период.
Кроме отца Глеба я знал и других тайных священников. Одно дело, если батюшка служит в своей маленькой квартирке, где живет с матушкой, и иногда они кого-то приглашают на эти службы, а другое дело, если это большая многодетная семья, как у отца Глеба, жизнь которой достаточно сложна и многопланова. Но отец Глеб установил так, что на первом месте в семье стоял тайный домашний храм и служение храму, а на первом месте у главы семьи было священническое служение Богу.
1975 г.
Мы приезжали к отцу Глебу обычно ранним утром. К этому времени, как правило, комната была уже превращена в храм. Отец Глеб храмом сделал свой кабинет. И здесь все было подчинено нуждам храма. Даже папки с его диссертацией служили подставкой для икон. Все там было хорошо устроено, максимально продуманно. Квартира отца Глеба расположена на первом этаже, и рядом с окном его кабинета-храма – вход в подъезд. Окно было надежно закрыто и занавешено для лучшей звукоизоляции. На кухне включалось радио, чтобы на площадке и в соседних квартирах не было слышно пения. Пела обычно Лидия Владимировна. Бывали и другие певчие. После литургии всегда была трапеза. Отец Глеб выходил к столу всегда радостный. Иногда живой, общительный, иногда несколько ушедший в себя, но неизменно радостный.
Это единство семьи, этой «малой церкви», собиравшейся в маленькой комнатке, в этом кабинете-храме, было очевидным, явным, сильным и действенным, и молитва у отца Глеба была очень крепкая.
Многих он «вытаскивал»: вымаливал, выпрашивал у Бога. И не только смертников, заключенных, которых он окормлял в последний период своей жизни. На него сразу как на священника много всего легло. Некоторые из тех, кто обращался к нему за помощью и поддержкой, не подозревали даже, что он тайный священник, но сердца человеческие, сердца очень разных людей, тотчас начали все больше и больше открываться ему.
Вся его жизнь была служением. Служение – это слово, которое сегодня стало многим непонятным, особенно молодежи, но ведь на самом деле вся наша жизнь и есть служение. Каждый берет свой крест, свой маленький крестик, и идет за Христом. И вот этот крест и следование за Христом – это и есть служение. Один – ученый, у другого крест врача, у третьего – иной какой-нибудь крест, а у отца Глеба было несколько этих крестов. И все эти кресты, все его служение, в моем представлении, было служением солдата, честно, бескомпромиссно, как на войне, выполняющего свой долг. Мне кажется, что именно война, фронт ему очень много дали. Это честное солдатское служение я всегда в нем чувствовал.
Честное – от слова «честь». Сейчас мы уже почти забыли это слово и не всегда понимаем даже, что это такое. Что такое честь ученого, честь священника, честь отца, в конце концов? Что же это такое – честное служение? Каждый из нас может и должен служить Богу, людям и миру Божьему.
И вот геология отца Глеба – это было служение Божьему миру. Для него так Господь устроил, что он по полгода проводил в горах. И он рисовал очень неплохо. И краски, которые мы видим на его картинах, в его эскизах и зарисовках, довольно близки краскам Рериха. В чем дело? А это действительно подлинные краски Памира, краски Тянь-Шаня и других среднеазиатских вершин и гор.
На реке Тиман. 1973 г.
Чтобы войти в мировосприятие отца Глеба, надо открыть его «серую папку», где собраны материалы главных тем, которые его интересовали. У отца Глеба было несколько любимых тем – Шестоднев, история русской святости как история Церкви, которой он занимался вместе с Лидией Владимировной, и Ломоносов.
Подобно великому русскому ученому XVIII века, отец Глеб и воспринимал Божий мир. Для него, как и для Ломоносова, «…открылась бездна звезд полна; звездам числа нет, бездне дна…» То есть мировосприятие отца Глеба – мировосприятие христианского ученого и богослова. Он считал, что Ломоносов богословски точно писал о Божьем мире, и очень ценил Михаила Васильевича Ломоносова как богослова.
И эту радость, когда мир Божий открывается в красоте горных вершин, в зелени и прохладе долин, во всем своем многообразии, отец Глеб необычайно остро чувствовал. Почти как у Тютчева: «…эти бедные селения, эта скудная природа, – край родной долготерпенья, край ты русского народа!.. Не поймет и не заметит гордый взор иноплеменный, что сквозит и тайно светит в наготе твоей смиренной». Этот тайный свет красоты Божьего мира под внешней, будничной, «смиренной» оболочкой отцу Глебу дано было видеть.
Его очень ценил удивительный человек – геолог, академик Н.М. Страхов, с которым отец Глеб долго и плодотворно работал в журнале «Литология». Страхов ценил в нем не только истинное служение науке, не только абсолютную добросовестность (он очень строг был и к себе, и к другим), но и его научные прозрения, которых у отца Глеба было довольно много, и это были серьезные, большие открытия.
Отец Глеб немало сил тратил на организационную работу. Он был крупным организатором науки. В Средней Азии, и затем на Южном Урале ему приходилось в своих научных проектах объединять десятки организаций, институтов и разного рода служб. Он был во главе нескольких крупнейших проектов по разведке и оценке перспектив месторождений. И он воспринимал это не просто как чисто научную задачу, а именно как служение Господу Богу, служение людям, служение миру Божьему.
Его интересовали самые разные вопросы, не только в геологии, но и в смежных областях науки, в частности в геофизике. Этот интерес реализовать было довольно трудно, потому что геофизика – огромная область, такая же большая, как геология. Она сосредотачивает в себе почти половину научной информации, которой обладают все естественные науки. И в это надо было войти, что очень непросто. Отец Глеб тратил много времени на изучение всего нового, что постоянно появляется в этих областях науки.
На реке Тиман. 1973 г.
В 70-е годы было новое научное направление, которое возникло в самом начале ХХ века, а затем, в конце 60-х годов, было поднято американскими учеными на щит и сегодня уже присутствует как непреложный факт во всех школьных учебниках – это теория «новой глобальной тектоники», или теория жестких литосферных плит. Американская наука, и не только наука, но и Америка как государство, объявили два главных достижения нации: создание теории «новой глобальной тектоники» и то, что американцы первыми ступили на Луну. Отец Глеб очень осторожно относился к этой теории. Когда я «входил» в геофизику, мне пришлось разбираться в «новой глобальной тектонике», я начал сомневаться в полноте и доброкачественности ее основ, и отец Глеб меня поддержал. Если б не его поддержка, я, конечно, никогда не решился бы этим заниматься.
Я помню защиту его докторской диссертации. Это был, можно сказать, триумф. Но не надо забывать, что отец Глеб в то время был уже священником. Наука для него теперь стояла на втором месте. Но он считал, что свое научное поприще должен завершить защитой диссертации. Он ее блестяще защитил, слава Богу, потом издал свою работу, что тоже стало событием в научном мире. Это не моя область науки, но все-таки я хочу повторить, что практически все, кто с ним был связан или сталкивался как с ученым, уважали и ценили его, потому что в литологии он был одним из самых серьезных и авторитетных ученых. Вряд ли, кроме Н.М. Страхова, были еще литологи такого масштаба.
Надо сказать, что отцу Глебу приходилось быть очень осторожным. Время-то было еще советское, а он – кормилец большой семьи. И лишиться работы – это самое мягкое, что могло последовать в случае, если что-то станет известно о его тайном рукоположении. Можно было открыться только самым надежным из близких людей. А он относился к своему самому сокровенному, самому важному в жизни очень бережно и очень осторожно. О том, что он православный христианин, знали многие, да и в конце 70-х годов уже не было таких гонений, как раньше, но все равно, заведовать отделом в отраслевом институте, как правило, мог только член партии. И все, кому это было нужно по роду их службы, знали, что он верующий человек. Но не больше. В то время было неизвестно, что ожидало нас, нашу Церковь. Никто не мог предположить, что наступят другие времена и отцу Глебу можно будет выйти на открытое служение.
Когда епископа Стефана (Никитина) спрашивали, что будет завтра, он отвечал: «Ну, если будут гонения, мы уйдем в подполье». Радостно так говорил: «Мы снова уйдем в подполье». И отец Глеб готов был пробыть в подполье столько, сколько Господь даст, до конца, как солдат.
После выхода на открытое служение он еще некоторое время занимался научной деятельностью. Надо было издать докторскую диссертацию, надо было что-то доделать, а потом он начал сворачивать, заканчивать свои научные занятия. На это ушло тоже довольно много времени.
А затем отец Глеб погрузился в иную деятельность. Результатом ее стали и Свято-Тихоновский университет, который начался с его детища – Богословских курсов, и Синодальный отдел религиозного образования и катехизации, в значительной мере лично им созданный (он писал первую концепцию религиозного образования Русской Православной Церкви). Дальше – первые грандиозные конференции, в том числе межконфессиональные, вместе с протестантами; он начал ездить на эти конференции и, как солдат, кидался чуть ли не в рукопашную с всевозможными сектантами, тогда его прозвали «неистовый поп». Затем знаменитые Международные образовательные Рождественские чтения – он, по существу, заложил краеугольный камень в их создание.
Часто бывало, что когда дело было уже сделано, что-то было создано, он становился не нужен и его отстраняли. Это было грустно, обидно, но эта организационная деятельность не была главной в его жизни. Для него это было лишь очередным жизненным этапом, и важно было то, что этот жизненный этап он преодолел должным образом. Он выиграл бой.
Отец Глеб готов был делиться с каждым человеком, но делился он с разными людьми разным. С ученым он делился своим научным знанием, своим видением мира. Для него осознание пути Ломоносова и других великих ученых было очень важной частью его собственной жизни, его собственного пути. И я был одним из тех немногих людей, с которыми он постоянно пытался развивать три свои любимые темы – Ломоносов, русская святость и Шестоднев. И, конечно же, «Пятое Евангелие» – Туринская плащаница, – совершенно четко им обоснованное. Это была еще одна очень важная для него проблема.
Слова М.В. Ломоносова: «Правда и вера… – дщери одного Всевышнего Родителя, никогда между собой в распри прийти не могут, если только кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду всклеплет». И их он полностью принимал.
Проблема цельного, умно-сердечного знания была и остается центральной проблемой не только для ученых, а для всех людей. Это проблема не только богословов, а каждого из нас, но для ученых эта проблема более актуальна. И отец Глеб в свои поздние годы, мне кажется, обрел уже эту цельность, она была очень ясная, совершенно очевидная – это умно-сердечное знание.
И ранее он не был в поисках. Но это было еще началом пути, потому что цельное знание – умно-сердечное знание – просто так не дается, нужно пройти определенный путь, прежде чем оно будет дано в той или иной мере. И как ученый, и как личность отец Глеб рос вместе с ростом своих знаний, своего опыта.
Для него главным было его личные отношения с Богом. Возможно, при других условиях он мог бы и не стать ученым. Он пошел бы к Богу прямо. Это могло быть или богословие, или монашество, или другое, не обязательно наука.
Трудно выделить в характере, жизни, судьбе отца Глеба что-то главное, но мне кажется, что главное – это цельность. Цельность в служении, в отношении к Богу, людям, миру Божьему.
Читайте также: